Короткий взгляд на руну Элизия дал понять, что в своего протеже капитан верил не зря. Молодой штурмовик был средне ранен, но, очевидно, хорошо держался, вызвав краткую вспышку гордости у своего командира.

— Подлатай Мальмэ, — Савелий кивнул подошедшему только сейчас Тобису на раненого брата, а затем, не обращая внимания на ошалевших от увиденного людей, рванул к другому залу, где сражался еще один член его отделения.

Предельное напряжение начинало сказываться, и капитан едва не подскользнулся на каких-то бумагах, развороченной стопкой лежавших в коридоре, а затем, заметно замедлившись, остановился у дверного проёма в нужное помещение. Внутри, среди перевёрнутых столов и опрокинутых шкафов из пластали, звенели клинки. Талантливый фехтовальщик отлично держался против двух врагов, делая выпад по одному из них и отступая по кругу среди разнообразных препятствий. Он совершенно явно использовал все эти помехи в свою пользу, не позволяя себя окружить и больно огрызаясь. Насколько мог судить Савелий, один из ксеносов был ранен в той же степени, что сам Элизий.

Возможно, справится сам, подумал первый капитан, направляя дуло пистолета на целого врага, и тут же, словно в ответ на его мысли, мандрейки провели слаженную атаку, а штурмовик оступился, получив две рубленых раны на боках. Через вскрытую силовую броню видно было поцарапанные клинками врагов рёбра десантника, и это наверняка было больно до белой рези в глазах. Полезное знание.

Савелий молнией рванул вперёд и в следующий миг голова дальнего ксеноса исчезла в плазменном взрыве, а раненый Элизием враг обнаружил себя насаженным на силовой меч, который проплавлял его от живота вверх под действием тяжести тела самого мандрейка. Наколотый противник попытался схватиться за клинок и как-то снять себя с него, но его пальцы, едва коснулись силового поля, сгорели дотла, а еще мгновение спустя чужак с громким шипением умер, разрезанный пополоам от пояса к патлатой голове.

Элизий, к его чести, остался на ногах, хотя видно было, что ему тяжело даже дышать. Кровь, хлеставшая из ран, начинала медленно сворачиваться.

— Остальные в порядке, капитан? — спросил он, хрипя и откашливаясь. — Спасибо за помощь.

На черном шлеме штурмовика была огромная трещина от столкновения с клинком эльдара, так что Савелий видел сквозь неё залитый подсохшей кровью глаз боевого брата. Действительно вовремя, но можно было и быстрее, а если бы не стал испытывать судьбу и пристрелил обоих врагов сразу, как увидел их, то Элизий не был бы так тяжело ранен. С другой стороны, он дал шанс молодому десантнику проявить себя. Риск был оправдан.

— Сейчас Тобис закончит с Мальмэ и залатает тебя, — коротко ответил он на первый вопрос подчинённого, а затем добавил еще одно. — В следующий раз ты справишься сам.

Стук сердец медленно успокаивался, приводя ветерана в обычное состояние, но покой тут мог лишь присниться. В разбитые ворота начали забегать и рассеиваться за подбитой техникой новые и новые мятежники, за спинами которых виднелась тяжелая техника эльдар. Мандрейки были лишь лёгкой закуской. Основное блюдо только начинали подносить к столу битвы.

— У меня тут чисто, — воксировал находившийся в подвале Натан Фарро, куда его ранее отправил капитан, чтобы тот вытянул все возможные сведения из банков памяти местных когитаторов. — Но данные весьма интересные, брат-капитан. И еще, только что кто-то открыл все переходы в подземных тоннелях.

Давно Савелий не был в такой передряге. Если Элизий и остальные переживут это, они определённо заслужат от ордена и него лично поощрение. Ему очень хотелось, чтобы выжили все, но жизнь часто игнорировала его желания, так что надежда на такое была слабой. Особенно когда тебе нужно удержать завод при прорыве обороны под землей и с центрального входа.

— Элизий, Тобис, Мальмэ, спускайтесь с половиной людей в тоннели и удержите их. Натан, установи заряды и поднимайся ко мне. Сейчас будет штурм, — распорядился первый капитан после секунды обдумывания положения, а затем, проводив взглядом тяжело бредущего штурмовика, прислушался к общей вокс-частоте ордена, по которой так же звучали жесткие голоса.

Похоже было на то, что все отделения Ангелов Ночи на поверхности Фрации атакованы.

— Магистр Сорнери, подземные тоннели открыты, мы удержим завод не дольше получаса, — проговорил он, выбрав канал командования ордена, чтобы связаться с Гавином, при этом его оценка по времени удержания была сверхоптимистичной.

На самом деле он сомневался, что они удержат его даже пятнадцать минут при большой плотности огня врага и увеличившемся числе тяжелой техники.

— Держитесь сколько сможете, — пришел напряженный ответ главы ордена. — Мы придём на подмогу позже. Если нужно, отступайте.

Судя по характерному клацанью снайперской болт-винтовки типа Сталкер, бой у магистра шел не рукопашный, и это радовало.

— Понял, брат. Будем ждать, — ответил ветеран и отключил связь, когда, прихрамывая, поднимался по лестнице на свою стрелковую позицию, где ждала мощная плазменная пушка, а по стенам здания уже начали бить пули мятежников и дезинтеграторы эльдар.

Нарасин двигался сквозь тени, словно серый призрак, бесшумно преодолевая метр за метром молчаливой городской застройки. Иногда безмолвный мир вокруг него расцветал мысленными криками, но эти бутоны сознания быстро гасли, удушенные его тёмными руками. Он не любил считать трупы, но каждый мертвец добавлял свой номер сам, оказываясь пленной душой за его плечами. Пять. Пока что именно столько людей умерло по пути к широкому проспекту, вырубленному в ступени скалы высотой пятьдесят метров. Нарасин видел в этом символизм, но призраки позади считали это необходимостью. Нужно убивать еще.

Хранитель почувствовал дрожь, когда остановился у разбитого окна ближайшего к подъёму дымящегося дома, и костлявые пальцы его шепчущих спутников начали указывать обреченные цели. Одна. Две. Пять. Шестнадцать. Двадцать четыре. Нарасин увидел их всех внутренним взором раньше, чем сетки целеуказателей на его серых линзах отметили тепловые сигналы. Все цели прятались и стреляли, меняли позиции и снова стреляли, ведя бой с надзирателями за наспех собранными баррикадами и горящими остовами грузовиков.

Вокруг должно было быть шумно. Столько людей стреляло, кричало, смеялось, стонало, но десантник был словно в коконе тишины, будто смотрел пикт-запись без звука, и улыбался. Подошедшие сзади надзиратели остановились, ожидая его сигнала, но охотник лишь показал им ждать, а затем выскользнул из теней черной вспышкой. Первые три обреченных даже не поняли, что умерли, когда он смертельным ветром промчался мимо них, чисто снося головы длинным ножом с мономолекулярной заточкой. Их стрельба прекращалась, но удивлённые голоса, полные страха и непонимания, вздымались в мозгу хранителя, чтобы спустя несколько мгновений угаснуть и присоединиться к шепоту алчущих. Все они растворялись в едином порыве и жаждали смертей других, чтобы они тоже испытали это чудовищное чувство несправедливости мира и жизни.

После шестого трупа его заметили. После десятого первая пуля ударила в керамитовый нагрудник, смявшись и отскочив под ноги, словно свинцовый шарик из рогатки. После шестнадцатого он услышал вой ужаса, зарождающийся в сердцах обреченных, ибо левый фланг и центр их атаки опустел. Там, где пронесся бесшумный вихрь со зверем внутри, оставалась лишь смертельная тишина, и это пугало больше любых криков. На двадцатом живые обратились в бегство, покидая свои позиции и бросая оружие, чтобы легче было скрыться, но призраки тянулись к ним и обречённым было уже не уйти. Раз. Два. Три. Остался один, спотыкающийся и пятящийся назад, сжимающий в побелевшей от напряжения руке пистолет. Нарасин улыбнулся и остановился, слушая, как требовательно завывают духи, как эхо их неистового дыхания треплет его волосы под шлемом, как холодит спину от их касаний. Один выстрел, и с этим можно покончить, но охотник даже не поднял руку, стоя посреди улицы и пронзая последнего обреченного взглядом.