У меня очень могущественные родители. И если отец все время на виду у магического сообщества, то мама играла роль эдакого серого кардинала, который не мелькал нигде, но при этом таил в себе невероятную мощь и умел точечно влиять на людей и события так, как никто другой. Эту силу Сиринити я ощущал даже через сон, даже через все мои выставленные блоки. Она передавалась мне вместе с теплыми объятиями и светлыми улыбками. И, обнимая ее вот так вот хотя бы во сне, я искренне улыбался даже в те периоды, когда больше никто за Теневой пеленой не видел моих улыбок.

А сейчас я улыбался особенно широко и счастливо, потому что впервые с момента нашей последней встречи мне действительно хотелось улыбаться.

— А ты стал более расслабленным, — заметила мама, отпуская меня и заглядывая в глаза. — В теле исчезло бесконечное напряжение, а глаза больше не горят лютой ненавистью ко всем и всему на свете. Воссоединение с Лорой явно пошло тебе на пользу, да?

— Она, определенно, хорошо на меня влияет, — хмыкнул я.

Это действительно было так. Я и сам заметил, что стал мягче. Не в плохом смысле. Напротив, мне как раз не хватало этой мягкости и небольшой расслабленности, потому что я всегда был чересчур жесткий и перенапряженный тут, за Теневой пеленой. И хаотичная энергия Эффу теперь стала спокойнее усваиваться во мне, хотя раньше это всегда был очень болезненный процесс.

Лори, Лори… Что бы я делал без своей дивной Совы?

— Погряз бы в пучине теневой магии без светлых помыслов, — отозвалась Сиринити, словно бы прочтя мои мысли.

Хотя почему — словно бы?

— Не понимаю, как ты каждый раз во сне читаешь мои мысли, — недовольно проворчал я, скрестив руки на груди.

— Легко, — усмехнулась Сиринити. — Это же мой сон.

— Вообще-то, нет. Этой мой сон. Когда я засыпал, я четко входил в свое пространство сновидений.

— Уверен? — насмешливо спросила Сиринити.

Она посмотрела на море перед нами, и оно резко исчезло, словно бы его и не было вовсе. Обстановка сна вообще сменилась в мгновение ока, и теперь мы стояли не на берегу моря, а посреди жаркой пустыни. Раскаленный воздух хлестал по щекам, дышать сразу стало тяжелее, будто бы меня на чугунной сковороде запихнули в духовой шкаф.

Я удивленно вскинул бровь. Такие фокусы со снами могут проделывать только хозяева своих снов. Ну и некоторые верховные сумрачные странники могут творить такое даже с чужими снами.

Я не сомневался в умениях своей матери, но был удивлен, что она смогла перебить даже мои умения.

— О как… И каким же образом ты умудрилась перехватить меня на границе сна?

— Долго ли, умеючи?

— А Эйзерес не может так пытаться пробиться ко мне? — нахмурился я.

— Исключено, — качнула головой Сиринити. — Ты выставил отличную защиту, никакой Эйзерес через нее не пройдет, даже через чужое сознание. На самом деле я бы тоже не прошла, если бы ты подсознательно не давал мне пройти. Но ты позволяешь мне это делать, потому что знаешь, чего от меня ожидать. И полностью доверяешь мне.

— Разумеется, ты же моя мама.

— Ну, отца ты в свои сны не пускаешь, однако, — хмыкнула Сиринити.

Я, наверное, очень резко переменился в лице, не в состоянии сдерживать свои эмоции, потому что она добавила:

— Разумеется, он пытался пройти в твои сновидения и поговорить хотя бы через них. Безуспешно, конечно, так как ты возвел вокруг себя восхитительную броню — не подобраться. Но связь между матерью и ее ребенком всегда прочнее, так что твои защитные блоки просто легко впускают меня. Но речь сейчас не обо мне. Я пришла поговорить о твоем отце.

Она посмотрела на меня очень внимательно, насмешливо глядя на мою перекошенную физиономию.

— Впусти Ильфорте на границу твоих снов, Калипсо, — твердым голосом произнесла Сиринити. — Хватит играть в молчанку.

— Не собираюсь я его впускать в свои сны, — хмуро отозвался я. — Делать мне больше нечего. Если он хочет со мной увидеться, пусть сделает это по-человечески, перейдя Теневую пелену, как это сделали остальные.

Мама никогда ранее не разговаривала о моем отце в сновидениях со мной. Она говорила о чем угодно — об академии, об инквизиции, о Форланде, просто о бытовых вещах — но только не об отце. Прекрасно считывая мое настроение и нежелание общаться обо всем этом. И меня это более чем устраивало. На кой черт было сейчас поднимать эту тему?..

— Думаю, ты и сам прекрасно чуешь, что время начинает поджимать, — Сиринити выразительно глянула на перстень с самоцветами, который мне даровали боги. — До сражения с Эйзересом осталось совсем мало времени, а ты еще не готов. Нужно ускориться, сын мой.

— Откуда ты знаешь про перстень? — нахмурился я.

— Я не знаю. Просто чую мощный артефакт и умею анализировать информацию. Моего жизненного опыта достаточно для этого.

Я понимающе хмыкнул.

— В любом случае, мое мнение касаемо этого вопроса твердо. Если отец хочет пообщаться, то пусть докажет, что он…

— Ты, кажется, не понял, что я не прошу, а требую, — ласковым голосом перебила меня Сиринити.

Но было в этой ее ласковости три тонны металла, не меньше.

Я склонил голову на бок, криво улыбнулся Сиринити.

— Мам… ты мне очень дорога, и я всегда прислушивался к твоему мнению по всем вопросам. Но это — та тема, где мне советы давать бесполезно. И требования выдвигать бессмысленно. Я все равно буду действовать только так, как я считаю нужным, и повлиять ты на меня никак не сможешь, так что можешь не утруждать себя пустой тратой времени.

— Ты прям точно знаешь, что я не смогу повлиять на тебя? — каким-то странным голосом сказала Сиринити. — А если продемонстрирую обратное?

И этот ее странный тон заставил меня напрячься.

Но внешне я только пожал плечами и покачал головой.

— Если бы ты могла это сделать, то давно бы уже действовала.

Сиринити звонко рассмеялась, запрокинув голову.

Всегда любил звонкий смех мамы, но сейчас от него почему-то мурашки побежали по телу, и каждая смешинка словно бы вонзалась колючей иглой, парализуя тело. По коже побежал странный холодок.

— Так, может, я просто… не хотела? — с хитрым прищуром произнесла Сиринити.

Мне всё это не нравилось, и я решительно вознамерился прервать сон.

Попытался проснуться, но… сон действительно был не мой, и мама крепко меня удерживала в своем пространстве сновидений.

Попытался выставить вокруг себя дополнительную защиту, но… магия не отозвалась, будто ее во мне и не было вовсе.

В горле пересохло, и я нервно облизнул губы.

А в следующую секунду мир будто перевернулся. Я обнаружил себя все так же стоящим на горячем песке, вот только земля и небо поменялись местами, и я сейчас повис верх тормашками. Ступни намертво приклеились к песку, тело одеревенело так, что я не мог даже пальцем пошевелить. Мои длинные волосы спадали белоснежным водопадом вниз… вверх? — в небо, в общем, которое теперь было подо мной, а не надо мной. Песок с барханов, на которых я стоял, начал медленно осыпаться, как в замедленной съемке. Песок падал вниз… или вверх? В общем — в небо падал, эдакой бесконечной золотистой стеной.

Выглядело всё это совершенно дико и жутко, сердце колотилось, как сумасшедшее. В висках пульсировало от резкого прилива крови в голову, но я все так же не мог пошевелиться, не мог колдовать и даже к Эффу воззвать не получалось. Какого черта, что за бездна забвенья?! Это ведь его стихия должна быть, его магия хаоса, почему он молчит?..

Но я только смотрел на маму расширенными от ужаса глазами, чувствуя отвратительное пугающее бессилие, сковавшее мое тело. Бессилие, которого я боялся, наверное, больше всего на свете.

Сиринити не перевернулась вверх тормашками вместе со мной. Она осталась стоять, как стояла, и сейчас это выглядело так, будто она висела в воздухе и почему-то не падала. Красивая, стройная, с длинными русыми волосами и выразительными зелеными глазами.

А вот золотистый песок медленно осыпался на ее голову, но тут же будто растекался в разные стороны и продолжал падать дальше и ниже бесконечным золотым водопадом. Очень скоро и неба подо мной видно не было: одна лишь сплошная золотистая масса песка, с характерным песчаным шелестом летящая куда-то вниз. Песок шелестел по платью Сиринити, как будто окутывая ее эффектным защитным коконом.