Мы, не сговариваясь, ждали развязки долгих три минуты. За это время бой у ворот здания стих — полицейские, понеся потери ранеными, сумели отбиться и загородили собой проход. Очевидно, что они понимали, что уже не в силах воспрепятствовать линчеванию, положились на коллег внутри здания и сделали единственно разумный в этой ситуации поступок — не допустили большее количество людей в здание.

Тем не менее, через три минуты на самом высоком, пятом, этаже здания распахнулось широкое стеклянное окно. Из него высунулась голова парня с битой. Он оценил пространство внизу и нырнул обратно внутрь. Спустя пару мгновений в окно вытолкнули человека.

Он, крича и крутясь в воздухе, приземлился на землю точнехонько головой. Раздался мерзкий хруст, и на камни площади выплеснулось полведра крови. Толпа ахнула и отступила на шаг. Кто-то из стражи грязно выругался.

Спустя еще минуту на первом этаже, в максимальном отдалении от стражи, распахнулись окна, и оттуда начали сигать линчеватели. Полицейские немедленно бросились вслед на ними, и кого-то даже успели поймать. В числе пойманных оказался парень с битой. Он успел прописать кому-то по животу своим оружием, но тут более опытный страж порядка раскрутил свое оружие из двух крюков и, сцепив их и мгновенно увеличив область поражения вдвое, зарядил мятежнику в лицо. Мне казалось, стук зубов по камням я услышал даже с расстояния в двадцать метров.

Постепенно толпа почуяла запах проблем и начала рассасываться. На площадь прибыли пятеро медянщиков. Потрясая молотами, они задержали несколько людей и тут же допросили их о чем-то, не отказывая себе в чувствительных тычках в ребра, чтобы простимулировать разговорчивость.

Добившись чего-то, они двинулись к поднимающемуся из трупа призраку. Он выглядел оглушенным, растерянным, но, завидев развевающиеся одежды медянщиков, тут же бросился прочь.

Один из Братства Гвоздя, не пытаясь преследовать беглеца, подошел к трупу, достал из кобуры здоровенный медный гвоздь и молоток, опустился на одно колено перед трупом, примерился и пригвоздил стопу тела к земле.

Призрака тут же телепортировало к телу, где он взвыл от боли. Нога и тела, и призрака оказались пронзены гвоздем. Не торопясь, медянщики приступили к допросу.

Эдвин приобнял нас за плечи.

— Пойдем. Нечего тут больше смотреть.

Бой за город еще не начался, а люди уже гибли.

С утра я проснулся не как обычно.

Я всегда спал в кошачьей форме, чтобы экономить время, отпущенное мне на пребывание в человеческой форме. Да и намного это удобнее, если честно. В любом случае, после пробуждения я, как правило, мог валяться минут десять-пятнадцать, потягиваясь и лениво гоняя в голове кошачьи мысли.

Сегодня же я встал, похлопал глазами и тут же соскочил с кровати. Нонсенс.

Слишком уж долго я ждал этого дня. Недели подготовки, а если учесть все, что со мной происходило, то и несколько месяцев наберется. Сегодня, несмотря на снежок за окном, начнется жара.

Перекинувшись и переодевшись, я вышел в коридор и отправился умываться. Сделав дело, я спустился вниз, позавтракать.

На первом этаже наткнулся на Гиз. Ее домашняя одежда резко контрастировала с кожаной перчаткой без пальцев на левой руке. На тыльной стороне перчатки в кожу был вшит небольшой кусочек янтаря.

— А вот сейчас меня слышно? — нежно и немного неестественно пропела перчатка, которую Гиз держала у лица.

— Слышно, и хорошо, — ответила волшебница. — Вот только никак не могу понять зависимость. Почему где-то слышно лучше, а где-то хуже?

— Гиз, чего это у тебя такое? — заинтересовался я.

— Да вот, Лира придумала. Сделала таких штук пять, заключила на них договор с каким-то там духом…

— Думала, что духом голоса, — пропела перчатка. — А оказалось, что в две я заточила духов пения. Ну в спироскопе они почти не отличаются, так что… Будем пока так. Нет времени переделывать. Доброе утро, Джаспер.

— И тебе, Лира. — я был озадачен. Пение из перчатки ну никак не сходилось с голосом Лиры. Подумав, я озвучил это.

— Я связала перчатки сложным контрактом, их сложно перехватить и нельзя дешифровать голос. Но чтобы нельзя было что-то дешифровать, это самое «что-то» надо прежде зашифровать. Так что будет или голос без эмоций, ну или вот такое пение. Опознавать друг друга будем по нашим позывным.

— А для кого перчатки?

— У вермиалистов есть их черные птички, — ответила Гиз. — А перчатки нужны вам двоим, мне, Эду и Фелиции.

— Но у большей части перечисленных нет позывных, Ранф не придумал.

Внезапно перчатка пропела немного другим голосом, и совершенно другой манерой:

— Я тоже балуюсь этой перчаточкой. Позывные Эда и Гиз в процессе, Фелиция — Крачка. Синица, Сипуха, как слышно?

— Слышно хорошо, Отшельник, — ответила перчатка самой себе.

— Значит, не в расстоянии дело. Говорю с тобой из пригорода Санго.

— В моем мире была похожая штука, — задумчиво пробормотал я. — Наши устройства плохо работали в подвалах и внутри зданий с толстыми стенами.

— Гиз, ну-ка, метнись в подвал, — донесся голос Лиры из перчатки.

— Джас, я побежала. Завтрак на столике в кухне, Фелиция сделала сэндвичи.

— Огонь! — потер я руки и метнулся в кухню.

***

Никто не отпустил меня после пары сэндвичей. Пришлось съесть тарелку овсяной каши, три сэндвича и выпить горячего молока с медом и травами — традиционный зимний напиток в Белой Долине. Перед тем как впасть в пищевую кому, я сумел доковылять до диванчика в гостиной.

Оказалось, там сидел Эдвин. Он что-то вычитывал из старой, потрепанной желтой папки. Один из краешков картонной обложки был подпален.

— Привет, Джаспер. Ты раньше обычного.

— У-э-э-э… — промычал я. Всерьез опасался, что если я открою рот шире, то последний сэндвич, легший где-то в районе пищевода, попытается сбежать.

— Тоже попался на сэндвичи, а по итогу ел кашу? — рассмеялся Эд. Я заметил на его рукаве ма-аленький комочек овсянки. Жестами указал ему на это, и волшебник отряхнул рукав.

— Каша, сэндвичи, три, и молоко, — пропыхтел я, водружая свои мощи на свое любимое кресло. Это кресло было полностью моим, пока тут не появлялась Лира. Тогда приходилось уступать ей место.

Устроившись, я посмотрел на Эда, и моему удивлению не было предела.

Эдвин, взрослый волшебник, успевший побывать беспризорным, подопытным, профессиональным убийцей, солдатом, сыщиком, а теперь состоящий на службе у Червивого Яблока, натурально надулся.

— Эд, ты чего?

— Три сэндвича? Три?! Мне скормили две тарелки каши! И молока полстакана дали.

Я благоразумно не стал говорить, что молока я выдул почти пол-литра. И зажевал веточкой плавающей в ней травы.

— Хочешь я пойду выпрошу тебе сэндвич?

— Да не в сэндвичах дело! Хотя в них, мать их так. Почему у нас есть любимчики?

Повеяло холодком, и посреди комнаты материализовалась Амелия, наш Призрак.

— Господин Эдвин, у госпожи Фелиции нет любимчиков, — едва слышно прошептала она. — Напоминаю, что на днях мисс Гиз скормила вам три тарелки овсянки. Полдома слышало, как вы ее нахваливали.

Эдвин смутился, а Амелия продолжила:

— В это время госпожа Фелиция проходила неподалеку. Она услышала ваш восторг по поводу каши, и сделала вывод, что это ваше любимое блюдо. Ради вас она приготовила больше каши. Ну а молоко — действительно недосмотр. Могу ли я предложить вам принести чашку горячего чая?

— Да, если можно, — тихо ответил Эдвин.

Призрак степенно двинулась в сторону кухни, а Эд воззрился на меня:

— Чего не так? Челюсть не вывихнешь?

Я прикрыл рот.

— Как бы сказать… Это самая длинная фраза, что я слышал за год от нее. Пожалуй, это вообще самая длинная фраза, которую я слышал от Амелии.

— Ты, видать, не очень много с ней общаешься. Я с ней сдружился. Неплохой она человек. Жалко, что она тут заперта.