Вздрогнув от боли, я потерла ушибленную спину и посмотрела снизу вверх на своего обидчика:

— Что ты делаешь в моей квартире, Шесть? — подобравшись на полу, я попыталась встать на четвереньки. Все это время я боролась с головной болью, которая, казалось, прожигала в мозгу огромную дыру, и со стуком, поселившимся в ушах.

Я попыталась вспомнить хоть что-нибудь с предыдущей ночи, но в голове было пусто. Ничего так и не всплыло. В то время Шесть возвышался надо мной, занимая собой почти все пространство маленькой кухни.

— Тебе не нужно бояться меня.

Этот голос. Казалось, прошла вечность, с тех пор как я слышала его в последний раз, но одновременно с этим он казался таким знакомым, словно я слушала его звучание на протяжении долгих часов.

— Я не боюсь тебя, — вызывающе ответила я, покачиваясь на ногах. Упав в единственное кресло в своей квартире, я спросила: — Что происходит?

— Я привел тебя домой, — Шесть настороженно следил за мной, будто готовясь к моей реакции.

— Откуда? — я пробежалась глазами по комнате в поисках чего-нибудь, чем можно было бы защититься.

— Ты не помнишь? — он выглядел шокировано, и я обняла себя в попытке скрыть неловкость.

— Не освежишь мне память? — тихо попросила я.

— Ты еще не видела себя?

Я не подходила к зеркалу, но все тело нестерпимо болело, поэтому я встала и обошла мужчину, направившись через спальню прямиком в ванную комнату.

Волосы представляли собой жалкое зрелище из спутанных черных и фиолетовых прядей. Я попыталась причесать рукой одну прядь, и на пальцах остались пару травинок и следы грязи.

Глядя на себя, я скользнула взглядом по слегка ушибленной скуле, засохшей крови на носу и губе, по припухшим красным отметинам под глазами. Наклонившись ближе, я попыталась отковырять засохшую кровь и очистить кожу. Отбросив руками волосы назад, я осмотрела радугу цветов, окрашивающих мое лицо. Оттянув воротник рубашки вниз, я отметила красно-розовые царапины. Нервно сглотнув, я почувствовала боль в горле. Я смутно вспомнила ощущения чужих пальцев во рту и подавила рвоту, которая угрожала вырваться наружу.

Сняв чужую рубашку, я отшвырнула ее на пол. Всю грудь и плечи украшали маленькие черные синяки, оставленные чьими-то руками, а на ребрах образовался огромный кровоподтек. Кто-то выбил из меня все дерьмо.

Я все еще не могла ничего вспомнить со вчерашнего вечера с того момента, как намазывала чистую неповрежденную кожу лосьоном. А теперь я выглядела так, словно по мне прошелся ураган.

Я отошла от раковины и посмотрела вниз на ноги: вокруг коленей виднелась россыпь темных синяков, которые плавно поднимались вверх по бедрам.

На мне было надето нижнее белье. Пробежавшись кончиками пальцев по краю трусиков, я начала догадываться, что случилось прошлой ночью. Я покидала квартиру не в этом комплекте белья. Я точно помнила это. Мой мозг впился жесткой хваткой в это воспоминание, не желая отпускать его, в то время как я дрожащими руками в отчаянии сорвала с себя белье, и от злости швырнула его под ванну. К горлу подкатила паника.

Опустив руку вниз, я осторожно ощупала промежность, но ничего не почувствовала. Я ожидала боль, может даже царапины, но все было в порядке.

Меня не изнасиловали. На этот раз. Облегчение прошло сквозь меня, послав благодарный озноб вниз по позвоночнику.

Шесть постучал в дверь:

— Мира.

От неожиданности я подскочила на месте, ухватившись руками за туалетный столик, отчего тут же закружилась голова. Прикрыв руками синяки, я почувствовала запоздалый страх. А потом я резко распахнула дверь ванной и бросилась на мужчину. Мои руки царапали его кожу, а из горла вырвался нечеловеческий звук. Я бросилась на него, била, царапала, кричала, пинала, пока он не швырнул меня на кровать, как безжизненную тряпку.

Прежде чем я успела отреагировать, Шесть набросил на мое тело одеяло, а после лег сверху, крепко прижав руки над нашими головами. Между тяжелыми вздохами он прорычал:

— Я не хочу делать этого, просто выслушай меня.

Я изо всех сил билась под одеялом, пытаясь вылезти из-под него. Желание выжить побудило дикий страх, которого я так давно не ощущала.

— Ублюдок! — я хотела, чтобы мои глаза могли метать ножи: так я бы изрезала все его лицо. — Слезь с меня немедленно! — закричала я в отчаянии.

Мужчина наклонился ниже, отчего между нашими лицами осталось пару сантиметров.

— Я не бил тебя, — Шесть говорил тихо, но от этого его слова не звучали мягче. — Если ты подумала, что это сделал я, то ты ошиблась.

— Я помню! — прорычала я, пока тело продолжала безумно извиваться. — Ты был тут. Я помню, как ты пихал свою руку мне в рот! — выплюнула я ему в лицо.

Он вжался своим телом в мое, пригвождая меня к матрасу.

— Чтобы заставить тебя выплюнуть ту дрянь, которую ты приняла!

Шесть удерживал меня крепко, но в то же время аккуратно, словно знал, сколько во мне силы, но все равно не хотел причинить боль. Цвет его зеленых глаз сменился почти на черный, а сами глазные яблоки налились кровью: их испещряли десятки лопнувших сосудов. Я сосредоточилась на них, чувствуя, как сердце замедляется до привычного ритма.

Сила его слов просочилась в мою кровь и разнеслась по всему телу, как «Ксанакс». Взгляд мужчины оставался по-прежнему тяжелым, но страх начал постепенно отступать. Он не лгал. Я подумала о том, как он набросил одеяло на мое обнаженное тело, прежде чем прижать меня к кровати (прим. пер.: Ксанакс — лекарственное средство, анксиолитик (противотревожное средство), которое используется для лечения панических расстройств, тревожных неврозов, таких как тревожное расстройство или социофобия).

Я вздохнула:

— Ладно, — сказала я, прочищая горло. — Все равно, отпусти.

Через мгновение его руки оставили мое запястье, и он встал с кровати, остановившись в двух шагах от нее.

— Кто сделал это? — вернее, кто пытался сделать это.

Я не хотела произносить свои догадки вслух. Не хотела, чтобы слетев с моего языка, они стали чем-то реальным. Мое тело сражалось накануне, и очевидно проиграло. Меня не изнасиловали, но я ощущала эти намерения на своей коже, как грязь. Человек, который избил меня и не закончил начатое, оставил свои гнусные мысли вместе с синяками.

Шесть лишь покачал головой:

— Я не знаю.

Он не смотрел на меня так, как я того ожидала: в его взгляде не было никакой жалости, что принесло облегчение. Кто-то из нас должен был держать себя в руках, потому что я боялась, что мои слезы в конечном итоге утопят нас обоих. Потому что я не из тех, кто плачет.

— Ты… — слова казались слишком тяжелыми, и никак не хотели вылетать изо рта.

— Ты видел его?

Его челюсть сжалась в ответ. Я кивнула в знак поражения и сжала руки в кулаки под одеялом.

— Было темно.

— Я догадалась, — ответила я, уцепившись за него взглядом.

— Ты… — Шесть провел рукой по голове. Он не знал, как спросить, что спросить. И было видно, что ему некомфортно спрашивать о таком.

— Я в порядке, — я не была, но между ног не было никакой боли.

Не знаю, что со мной произошло, но одно я знала точно: Шесть прервал это. Это. Слово из трех букв казалось непереносимо тяжелым и омерзительным. Сделав шаг к кровати, Шесть попытался отыскать на моем лице возражение, после чего осторожно опустился на край и повернулся ко мне.

— Что я могу сделать для тебя?

В ответ я наклонила голову и удивленно на него уставилась. Большинство людей в такой ситуации вели бы себя довольно банально: заикаясь и запинаясь, попытались бы поговорить об этом, испытывая при этом неловкость. Вместо этого Шесть предложил мне помощь.

Шесть положил руки на кровать, и мой взгляд зацепился за сбитые в кровь костяшки.

— Расскажи мне, что случилось с твоими руками.

Он бросил на них взгляд, после чего снова посмотрел на меня пронизывающими зелеными глазами.

— Я его оттащил.

«Думаю, ты сделал намного больше, нежели просто оттащил ублюдка».