На этот раз Шесть налил мне еще.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, через что прошли эти игрушки? Сколько людей любило их?

Я отпила, приветствуя сухой вкус.

— Ты говоришь о любви, как будто это подарок, как будто она не доводит до гниения твое сердце и не загрязняет мозг.

Шесть положил руку на стол и ударил пальцами один раз.

— Когда я вижу набитую плюшевую игрушку, то вижу ее историю. Человек, который любил эту игрушку, никогда ее не отпускал, касался грязными пальцами, возможно потому, что он любил ее настолько сильно, что не имело значения, насколько чистыми были его руки.

Я допила шампанское, алкоголь начал действовать на меня, но этого было недостаточно.

Я резко встала и, побежав на кухню, ударилась о стол. Это было слишком тяжело. Нужно больше алкоголя. Сейчас было идеальное время, чтобы прикончить водку из морозилки.

— Хочешь поесть?

— У тебя в самом деле есть еда?

Я закатила глаза и открыла холодильник.

— У меня есть сальса и чипсы. Будешь?

С головой, засунутой в холодильник, я не видела, как Шесть встал из-за стола, пока не почувствовала его присутствие за дверью.

— Сальса звучит неплохо.

— Отлично, — сказала я, схватила банку и захлопнула дверцу бедром, внутри от недовольства загремели бутылки. Я открыла шкаф и достала чашку. Увидев мою битву по открытию банки, Шесть подошел ближе и сомкнул руки поверх моих.

— Давай я помогу тебе.

Голос его был теплым, а руки еще теплее. Я почувствовала его натиск и передала ему банку. Казалось, его слова имели более глубокий смысл и касались не только сальсы.

Я открыла шкаф и взяла пакет чипсов из тортильи, который купила в захудалом магазинчике на углу.

— Расскажи мне, кто тебя обидел.

Я была к нему спиной.

— Нет.

Открыв пакет, я распахнула дверцу морозильника, чтобы взять водку. Закрыв ее, я прошла мимо него к столу. Я проскользнула на стул и стала жевать чипсы, дожидаясь, когда он присоединится ко мне.

— Я знаю, что ты боишься, — начал он, прежде чем я его прервала.

— Я не боюсь.

Я сунула в рот еще один дольку чипсов и нервно стиснула ее зубами, пережевывая все до последнего кусочка.

— Но ты должна.

— Ты так сказал.

Он поставил миску на стол и больше ничего не сказал, окуная чипсы сальсой, прежде чем сунуть в рот. Его взгляд снова остановился на мне, как обычно. Даже когда он не говорил, его внимание было сосредоточено, и это было громче любых слов.

Я отвинтила крышку с водки и сделала глоток, лишь слегка поежившись от ожога, когда он пронзил мое горло. Алкоголь закипал у меня в животе, когда я вытерла рот рукой.

— Моя мать страдала биполярным расстройством.

Это сорвалось с моих губ быстрее, чем я успела себя остановить.

Шесть сунул в рот еще чипсов и задумчиво жевал.

— Страдала?

Я покачала головой.

— Страдает, полагаю. Я не разговариваю с ней, по возможности.

Кончики моих пальцев скользнули по конденсату из бутылки.

— Она не знает, как любить меня, — я натянула крышку от бутылки на шрам на челюсти. — Мост, помнишь?

Шесть зашел на кухню и через минуту вернулся с виски и стаканом. Тогда я чуть не захихикала, увидев, как он пьет из стакана, в то время как я пила из бутылки.

— Не думаю, что многие люди умеют любить, — сказал он, наливая янтарной жидкости на два пальца.

— Мать должна. Как твоя, например.

Кивнув, он согласился:

— Ты права. Выпьем за нее.

Он поднял свой стакан, и я подняла бутылку, чокаясь, а потом мы оба сделали глоток.

— Моя мать давала много обещаний, каждый новый год. «Это наш год, Мира» говорила она, пока мы смотрели, как в Нью-Йорке опускается шар (прим. пер.: шар времени, расположенный на здании Уан-Таймс-Сквер в Нью-Йорке. Он играет одну из ключевых ролей в праздновании Нового года. Каждый год 31 декабря в 23:59 по местному времени шар спускается с 23-метровой высоты по особому флагштоку. Нижней точки шар достигает в полночь, что символизирует наступление Нового года). Год никогда не был нашим, просто очередное маниакальное решение, которое она забывала достаточно быстро, чаще всего уже на следующее утро, когда наступало похмелье.

Я сделала еще глоток, чувствуя ожог все меньше и меньше.

— Ты оставила ее, или она тебя?

Я рассмеялась.

— Она бросала меня сто раз, прежде чем я оставила ее навсегда.

Я подумала о том, как просыпалась после ночного кошмара, шла по коридору в ее комнату и обнаруживала, что кровать пуста. Я забиралась туда и ждала ее возвращения, что обычно происходило только на следующее утро.

Я посмотрела ему в глаза.

— Я не люблю нуждаться в людях, Шесть. Я не хочу ни на кого рассчитывать.

— Всем нужен кто-то.

— Не мне, — сказала я, делая большой глоток водки. Я закрыла глаза и позволила алкоголю затопить мое горло, пока Шесть не убрал бутылку от моих губ.

— Почему ты пытаешься потеряться?

Мои глаза были закрыты, а губы изогнуты в улыбке.

— Потому что сегодня вечером я хочу забыть ее.

— Пока ты не забудешь меня.

Я моргнула, хотя алкоголь затуманивал мне глаза. Неужели он только что это сказал? Он так хорошо умел сдерживать свои эмоции, но произнеся эти слова, он немного намекнул на его собственную уязвимость.

У меня наступил момент ясности, когда я поняла, что Шесть, скорее всего, оставит меня, как она оставляла меня так много раз. Я не могла позволить этому причинить мне боль.

— Я постараюсь не делать этого, — холодно сказала я, ненавидя себя за это.

1 января 2001 г

Я чувствовала себя так, словно мой живот наполнили бензином, а потом я проглотила горящую спичку. Горело все, начиная с губ и заканчивая животом. Я попыталась открыть глаза, но, когда свет пронзил мои роговицы, я закрыла их и перекатилась на бок, все время постанывая.

Мои руки потянулись к одеялу, чтобы накрыть голову, но вместо этого я наткнулась на теплую плоть.

— Шесть?

— А ты ожидала встретить кого-то еще в своей кровати?

Это было сказано не с ревностью, а с юмором.

— Уф, — снова простонала я. — Где моя гребаная подушка?

— Под твоей головой, — сказал он, дергая за конец наволочки. Я почувствовала, как кровать сдвинулась, и поняла, что он встает. — Хочешь что-нибудь?

— Адвил размером с мою голову, — пробормотала я, уткнувшись лицом в подушку.

— Как насчет Адвила размером с обычный Адвил?

Я услышала, как он натянул штаны и застегнул их.

— Черт, вчера вечером мы занимались сексом?

— Нет.

Его ноги шаркали по полу, половицы скрипели при каждом шаге.

— Если ты еще не поняла, я не такой.

Его не обидел мой вопрос. Он был непоколебим, просто выполнял движения.

— Я приготовлю тебе что-нибудь жирное на завтрак, так что вылезай из постели в десять.

Мои руки сжали простыню, а потом отпустили ее. Мне все-таки нужно встать, и лучше сделать это самой, чем дожидаться, пока меня не заставит это сделать Шесть.

Откатившись от окна, я застонала. Я медленно села и зажала голову руками. У меня уже давно не было подобного похмелья, и я знала, что это произошло потому, что у меня не было возможности напиться с тех пор, как я начала работать на Шесть.

Мои конечности отяжелели от сожаления и остатков алкоголя, но я каким-то образом добралась до ванной.

Попив прям из крана и почистив зубы, я рухнула на кухонный стул, тут же схватилась за голову и стала держать ее.

— Вот, — сказал Шесть, ставя стакан и протягивая мне три адвила и банан. — Банан поможет.

— Я чувствую себя дерьмом, — прохрипела я и проглотила таблетки, прежде чем приступить к банану.

— Хорошо.

Я сердито посмотрела на него, а потом схватилась за лоб. Через несколько минут моей голове стало немного лучше. Я открыла глаза и увидела, как Шесть разбивает яйца на сковороду.

— Почему ты еще здесь? — наконец спросила я.

Не глядя на меня, Шесть ответил: