Кроме того, если глубочайшая и максимально основная характеристика бытия в античности понимается как полное тождество субъекта и объекта, то ясно, что все античные конструкции того, что мы называем философией, если часто и получают какое-нибудь специальное название (как, например, "подражание", "гармония", "мудрость" и т.д.), решительно все отличаются именно эстетическим характером; и может быть, по этому самому они не характеризуются в античности как эстетические; ведь само бытие, из которого построяются все эти категории, в своей самой последней глубине является в античности именно эстетическим. Ведь иного бытия античность вообще не знает. Поэтому и все онтологические построения на основании такого бытия не только вовсе не называются эстетическими, но и само бытие, этот последний и окончательный материал для всякого философского построения, тоже не именуется эстетическим и наука о нем в античности тоже не именуется эстетикой. Ведь ничего неэстетического античность вообще не знала. Ей не с чем было сопоставить свое эстетическое бытие, почему оно и осталось без этого названия "эстетическое"" да и сама наука о бытии тоже не именовалась эстетикой, потому что иной науки о бытии античность вообще не знала. И только в результате весьма кропотливого филологического исследования мы убеждаемся, что становление у Гераклита имеет эстетический смысл, что онтология атомов у Демокрита является не чем иным, как именно эстетикой, что идеи Платона и формы Аристотеля тоже оказываются в последней своей глубине эстетическими.
Правда, это не мешает расчленять и анализировать исходное эстетическое бытие у античных философов, так что можно и нужно говорить и о субъективных мотивах в античной философии и об объективных ее мотивах, и вообще о той или иной дозировке субъективного и объективного начала в исходной и окончательной стихии бытия. Но ведь и мы в современной химии получаем то или иное химическое соединение, которое состоит из отдельных элементов. И тем не менее воздух есть только воздух, из каких бы химических элементов он ни состоял, а вода есть соединение двух атомов водорода и одного атома кислорода; и тем не менее вода есть своеобразное и окончательно неделимое качество, совершенно новое в сравнении с кислородом и водородом, и ни в каком смысле на них не делимое. Точно таким же образом и то бытие, о котором говорят античные философы, тоже абсолютно своеобразно, абсолютно неделимо и оригинально, на какие бы элементы мы его ни делили и с какими бы элементами мы его ни сравнивали. Поэтому и то бытие, на котором строили свои системы античные философы, есть тоже нечто неделимое и нечто оригинальное, нечто ни с чем не сравнимое, какие бы элементы мы в нем ни находили и как бы мы его ни сравнивали с этими элементами. С нашей теперешней точки зрения это есть бытие просто эстетическое. И так как все существующее с точки зрения античности было эстетическим, то поэтому оно и не получало такого названия и эстетики вовсе не существовало как отдельной науки.
4. Неоплатоническая философия и неоплатоническая эстетика
В наших предыдущих исследованиях, которые легли в основу нашей общей "Истории античной эстетики", мы везде по мере сил старались подчеркнуть именно это тождество субъекта и объекта, лежащее в основе античных представлений о бытии, включая также и его "гармоническую" природу. И везде явно или неявно вытекало понимание всей античной философии как именно истории эстетики. Часто поэтому и не было необходимости говорить специально об эстетической значимости античной философии, если почти вся она с начала и до конца понималась у нас именно как эстетика. Потому не нужно удивляться и теперь, если неоплатоническую философию мы будем трактовать по преимуществу как эстетику. Ведь эта неоплатоническая философия вся построена на изображении такой внутренней жизни, которая явлена внешне и часто даже просто телесно, хотя ее чисто телесный и внешний перевес в общеантичной гармонии и потребует от нас весьма сложного анализа.
Этот сложный анализ неизбежно потребуется потому, что неоплатонизм является завершительной ступенью всей тысячелетней античной эстетики и потому доходит до ее духовно-внутренних сторон, которые с первого взгляда находятся даже в полном противоречии с общеантичной субъект-объектной эстетикой. На самом деле, как мы это увидим ниже, у неоплатоников в основном здесь нет ровно никакого противоречия с эстетикой периода классики, то есть с досократиками, Платоном и Аристотелем. Однако античная мысль достигла здесь своих завершительных форм, которые, конечно, не могли обойтись и без всякого рода абстрактных конструкций. Эти последние часто весьма смущали многих исследователей и знатоков неоплатонизма, думавших, что неоплатонизм здесь уже вышел за пределы того, что мы выше назвали классической художественной формой, то есть за пределы язычества, и путали неоплатонизм с христианским вероучением. На самом же деле в античном неоплатонизме ровно ничего не было христианского; и даже иные неоплатоники, вроде Оригена, Порфирия или Юлиана, были и противниками христианства и прямыми его гонителями.
Вот почему античную философию нигде нельзя было трактовать и без выставления на первый план именно ее космологии. Поскольку наивысшей красотой для античной мысли был именно космос, видимый, слышимый и осязаемый, но в то же время и максимально воплощающий на себе все идеальные и божественные начала бытия, то есть в конце концов все то же самое тело, хотя и максимально совершенное. Ровно то же самое мы находим и специально в неоплатонической эстетике, которую с одинаковым правом можно трактовать и как философию вообще и как эстетику в частности.
Наконец, в связи с этим необходимо подчеркнуть и то, что само собой вытекает из предыдущего, но ввиду вековых предрассудков все еще не находит для себя определенного места в анализах неоплатонической философии и эстетики. Дело в том, что указанные у нас выше основные категории неоплатонической философии почти исключительно все исследователи, не говоря уже об общих знатоках и любителях, понимают исключительно философски, то есть исключительно теоретически, исключительно категориально. Думают, что, изложив неоплатонизм сверху донизу, то есть от Единого и до материи, или снизу доверху, то есть от материи до Единого, тем самым уже изложили все существо философии Плотина. Три основные ипостаси - вот что такое неоплатонизм с точки зрения таких любителей; и с их точки зрения необходимо только исследовать степень подробности и этапы развития этих трех ипостасей. На самом же деле после приведенных у нас выше соображений эти три ипостаси представляют собою только чисто теоретическую и абстрактную, хотя, конечно, вполне необходимую сторону философии неоплатонизма. Вся сложность этой философии заключается в том, что тут перед нами не просто философия, а то, что мы в конце XX в. должны считать также и эстетикой. А поскольку в основе всякой эстетики лежит интуиция субъект-объектного тождества, то все эти три ипостаси должны рассматриваться также и как субъект-объектное тождество. Правда, эта сторона философии неоплатонизма всегда более или менее указывается и даже анализируется. И все-таки одного такого анализа, с нашей точки зрения, все еще очень мало. Если идти сверху, то первая категория, на которую мы указали, Единое, является чем-то высшим всякого противопоставления субъекта и объекта. А это очень важно, потому что, не будучи тождеством субъекта и объекта, но вообще превышающим всякую раздельность, да и всякую тождественность, неоплатоническое Единое все же является истоком всякого субъекта и всякого объекта, и прежде всего их тождества. Значит, элемент тождества субъекта и объекта, хотя и в негативном смысле, все же в некоторой степени присущ и Единому. Но то же самое необходимо сказать, конечно, и об Уме, в котором субъект мышления и объект мышления в первую очередь тоже вполне тождественны. О том, что мыслимое не вне мыслящего, об этом у Плотина мы найдем целые трактаты. И тем не менее некоторого рода тождество мыслимого и мыслящего несомненно содержится в неоплатоническом Уме, что мы увидим, например, на неоплатоническом учении о софии ("мудрости"), которая трактуется как начало вполне умственное, но тем не менее вполне умственно же осуществленное, откуда эту категорию и приходится считать наиболее основной во всей эстетике неоплатонизма. Такое же различие и тождество неподвижности и движения мы найдем и в третьей неоплатонической ипостаси, то есть Мировой Душе. И то, на что уже совсем мало обращают внимание, а именно телесный космос по самому своему существу несомненно является совершенным воплощением субъективного умственного начала, но в сфере чисто телесной. Наконец, внутри самого космоса то, что неоплатоники называют материей, также имеет свое иерархичное строение, то есть от своих конкретных форм; когда она идеально воплощает на себе умную сферу, она доходит до минимального, а неоплатоники учат, даже и до нулевого воплощения идеальных начал.
