Из этого рассуждения И.Кристиансен необходимо сделать тот вывод, который мы еще раньше предположили в целях более отчетливого понимания метода диэрезы. И.Кристиансен здесь прямо говорит, что в диэрезе идет речь о соотношении целого и частей и что, следовательно, в анализе каждой филоновской аллегории ведущую роль играет диалектика структуры целого и частей. Это станет еще яснее из последующего.

Четвертую главу книги, "Дефиниция аллегорезы", Кристиансен посвящает обоснованию тезиса о том, что

"аллегореза есть форма интерпретации, с помощью которой развертывается единство идеи, которую слово Писания содержит неразвернуто: слову Писания сополагается равнозначное понятие, более общее, чем развернутое слово Писания"{63}.

"Филон нигде не определяет прямо свою аллегорическую методику толкования. Он говорит о законах или правилах аллегории (De Abr. 68; De spec. leg. I, 287; De somn. I, 73; 102), он знает законы аналогии и истины (Quis rer. div. her., 154, 160; De confusione ling., 2; Leg. allegor. III, 233; Quod det. potiori insid. soleat. 125)".

В одном месте, пишет Кристиансен, Филон называет аллегорию "мудрым архитектором", по чьему указанию аллегорически толкуется избранный текст (De somn. H, 8). Чаще, однако, Филон пользуется словом "символ". В трактате "Об Аврааме" (De Abr. 119) словом "сюмболон" обозначается отношение, в котором находятся язык и мысль.

Кристиансен пишет, что в греческой философской литературе сохранились определения аллегории, нашедшие исчерпывающую разработку у Филона. Таковы дефиниции аллегории Гераклита-ритора (Quaest. Нош. 5, 15-16) и позднейшего византийского ритора Кокондрия (Peri tropon. 9, 234). Оба определения говорят о двучастности аллегории. То, что говорит аллегория, обозначено словом agoreyo (у Кокондрия - deioo cyrios) ; то, о чем говорит аллегория, обозначено словом semaine (у Кокондрия - ennoian paristemi). Первая часть относится к области языка, вторая - к области мысли{64}. Противопоставление "то - другое" в его греческом (heteron - heteron) и латинском (alter - alter) вариантах "учит, что противопоставление уже содержится в первом члене пары... Оба члена стоят в том же отношении к чему-то, что от них отлично. Само это противопоставление обоих членов устанавливает их однородность. И вот как однородная пара они суть двоица (dyas)"{65}. Кристиансен показывает, таким образом, что в аллегории представлено взаимодействие принципов единого (hen) и двоицы (dyas){66}.

"Множество понятий, представленное в Писании, через посредство единого идеи становится в аллегории ограниченной двоицей... Аллегория должна пониматься как величина, которая есть как единство, так и ограниченная двойственность"{67}.

Кристиансен составила специальную таблицу пар толкования у Филона, разобранных в тексте{68}. Вот эта таблица.

Стр.кн. Слово из Писания (1-й член)   Толкующее понятие (2-й член аллегорическом фигуры речи) 

48 гиматий      логос

53 лестница Иакова     небо, населенное душами

61  лестница Иакова     душа человека

64  лестница Иакова     жизнь аскета

65  лестница Иакова     картина (eidolon) человеческих отношений

67  змея (ophis)     софросина (sophrosynё)

70  змея       радость (hёdonё)

71  Эфраим       память (mnemё)

 Манассия      воспоминание (anamnёsis)

80  хитон Первосвященника     небеса - вообще космос, включая небо, землю и их гармонию

83  цветы (anthina)     земля (gё)

 гранаты (rhoidioi)    вода (hydor)

 колокольчики (codones)    гармония и симфония (harmonia cai symphonia)

85  Еообще нижнее платье (хитон)    все три стихии (земля, вода, их гармония)

86  Херувим и вращающийся меч    движение всего мира (phora toy pantos oyranoy)

89  Херувим      две силы: власти и благости (dyo dynameis: archёs cai agathotetos)

91  огненный меч      логос

94  небо и поле (agros cai oyranos)   ум (noys)

95  водяные твари с их плавниками и чешуей (enydra) душа, исполненная силы и мощи (psychё carterian cai egerateian pothoysa)

96 соль (hals)     пребывание, постоянство (diamonё)

101 земледелец (georgos)    душа (psychё)

112 землепашец (ho gёs ergatёs)   тело (soma)

116 пастух (poimёn)     ощущение (aisthesis)

слл. тот, кто кормит скот (ctёnotrophos)  ум (noys)

121 всадник (верховой - hippeys)   всадник (на колеснице - anabatёs) рассудок (logismos) страсти (pathё caciai)

89 Херувим      та и другая полусферы

91 Огненный меч (phloginё rhomphaia)  солнце (hёlios)

Единство двух членов обозначается термином "символ". Два способа рассмотрения аллегории как единого и двойственности делают вполне отчетливым, до какой степени понятия могут отличаться друг от друга, чтобы быть одновременно тем же самым одним эйдосом.

Резюмируя главу об аллегорезе, Кристиансен пишет следующее:

"Аллегория есть одновременно hen и dyas: понятия этой фигуры речи суть отличные и вместе с тем одно и то же. Аллегория двучленна. Понятие второго члена частично или целиком относится к сфере мысли; первый член диады представляет область телесного. Это противопоставление внутри аллегории соответствует противопоставлению тела душе. <...>

Аллегореза есть метод развертывания слова Писания для того, чтобы схватить единое, идею, которая присутствует в слове Писания. Но hen может быть понятно лишь как hen: hen, как равное, или то же самое. На этом основании аллегорический метод сополагает слову Писания однородное понятие; это сополагаемое понятие - более общее, чем понятие в слове из Писания. В этом процессе развертывания возникает ограниченная двоица, которая соразмерна единым; ведь оба члена двоицы стоят в равном отношении (логосе) к единому. Такой логос сводит однородные члены аллегорической фигуры речи в единое. В аналогии сводящая вместе функция логоса находит свою собственную форму выражения"{69}.

Если мы теперь захотели бы подвести общий итог исследованию И. Кристиансен, то, очевидно, мы могли бы сказать следующее.

Кристиансен прекрасно поступает, если она отбрасывает ходячее и обывательское представление об аллегории{70}. Если речь идет об аллегориях именно Филона, то эта категория аллегории выступает в форме весьма углубленного и насыщенного умозрения. Собственно говоря, если аллегорию понимать в обычном и школьном смысле слова, то такие аллегории трудно даже и найти у Филона. Картинная сторона аллегории у Филона вовсе не является только иллюстрацией какой-нибудь общей идеи или каким-то частным и несущественным примером функционирования этой идеи. Образ и идея образа слиты в филоновских аллегориях в нечто единое и нераздельное, в нечто одинаково существенное и нераздельно-единичное. Об аллегориях Филона можно говорить только в том смысле, что их образная сторона отлична от их идейного содержания. Но на этом аллегория вовсе не кончается. Наоборот, само это разделение образа и идеи требует также и полного слияния того и другого в некое единичное и существенное целое. И тут уже не годится термин "аллегория". Тут нужно говорить уже о символе. Об этом достаточно текстов у самого Филона, и Кристиансен старается учесть всю соответствующую терминологию Филона. Таким образом, хочет доказать этот автор, одни образы Писания выступают у Филона действительно как в первую очередь аллегории, а другие - в первую очередь как символы. Но мы бы сказали, что аллегория и символ в такой трактовке вообще не могут существовать ни только раздельно, ни только слитно. Даже в самой внешней, мы бы сказали, басенной аллегории невозможно обойтись без, хотя бы частичного, слияния образа и идеи.

Нам казалось бы, что работа Кристиансен не лишена больших недостатков, и многие поднятые здесь вопросы еще требуют своей доработки. Тем не менее в этой работе много очень важных мыслей, которые будят ум к дальнейшим, весьма перспективным исследованиям по Филону.