Дун Чжуншу был сторонником строгой регламентации социальных отношений. Субординация людей в социальной иерархии предписана Небом в соответствии с именами, которые оно им дает[29] (имя выступало как синоним принадлежности к определенной социальной группе). Естественно, что наверху этой лестницы находится правитель, власть которого носит священный характер, ибо она дарована Небом; что же касается народа, то он занимает в иерархии самое низшее место, поскольку «темен». Социальные симпатии ханьского конфуцианства очевидны[30].
Отношения между отцом и сыном, мужем и женой, монархом и подданными, учил Дун Чжуншу, находятся в соответствии с дихотомией инь — ян. Небо выше Земли, и, следовательно, ян выше инь, отец, муж и монарх выше сына, жены и подданного. Правитель любого ранга является светлой силой ян, подданные же, т. е. народ, — темной силой инь, проповедовал Дун Чжуншу. Жена по отношению к мужу, сын — к отцу, младший брат — к старшему, крестьяне по отношению к правителю являются инь, которое не может существовать вне воли ян и его опеки. Подданные являются инь и не могут существовать без ян — без власти правителя над собой. Благодаря «велению Неба» взаимоотношение инь и ян вечно и постоянно.
Согласно социальной этике Дун Чжуншу, предназначение сына, жены и подданного состояло лишь в том, чтобы быть послушными и почтительными по отношению к отцу, мужу и монарху. Будучи копией или изображением Неба, человек, естественно, имеет близкую связь с ним. Его поведение — доброе или дурное — воздействует на Небо. Если страной правит добродетельный император, то на Небе появляются добрые предзнаменования; когда же власть находится в руках «плохого» императора, об этом «говорят» дурные предзнаменования — кометы, затмения солнца и луны. Социально-политический кризис в стране свидетельствует о непочтительном по отношению к Небу поведении правителя; поскольку в данном случае наносится ущерб устоям монархии, усилиями «благородных» министров подобный правитель должен быть заменен другим — достойным «веления Неба», для того чтобы ни в коем случае не было нарушено вечное, безраздельное правление «сынов Неба».
Концепция сознательного вмешательства Неба как верховного существа в человеческую жизнь и проповедь небесного воздаяния сочетались у Дун Чжуншу с идеей небесного происхождения императорской власти — основатель новой династии правил только потому, что получил небесный мандат. По справедливому замечанию Ю. Л. Кроля, «политической предпосылкой этой теории была потребность оправдать смену династий (а вместе с тем и приход к власти царствующей династии) и в то же время подчеркнуть сверхъестественное, "небесное происхождение" государственной власти, законность правления нынешней династии»[31].
Говоря о наличии в учении Дун Чжуншу религиозно-философского элемента, следует иметь в виду, что ни он, ни его последователи не были теологами в том смысле, в каком это принято говорить применительно к Европе (правда, некоторые исследователи, в частности в самом Китае, поступают подобным образом, ставя знак равенства между взглядами Дун Чжуншу и Августина). Дун Чжуншу говорил не о боге, а о Небе, которое имеет у него два значения. Как пишет китайский ученый Ли Цзэхоу, «персонифицированное Небо (воля Неба, веление Неба) проявляет себя, опираясь на природное небо (инь и ян, четыре времени года, пять первоэлементов). Предыдущее (персонифицированное Небо) исходит из религии, последующее — из науки (к примеру, астрономии). Предыдущее обладает повелевающим, волевым, целеполагающим характером мистического плана, последующее носит механистический или полумеханистический характер»[32]. По словам другого исследователя творчества Дун Чжуншу, Цзин Чунфэна[33], тот не занимался обсуждением собственно религиозных вопросов, религиозную окраску приобретала у него трактовка некоторых философских проблем.
Кроме того, необходимо иметь в виду, что классические книги, на которые опиралось конфуцианство, существенно отличались от «священных книг» христианства, того же Нового завета. Они представляли собой только описание исторических событий, свод морально-этических поучений, собрание мифов и т. п.
Канонизация учения Дун Чжуншу заняла более двух столетий. В сущности, живший в I в. до н. э. Лю Сян придавал инь и ян такое же значение, как и его предшественник. Правитель есть ян, а народ есть инь. Ян — признак знатности, благородства, инь — низкого положения, таков путь Неба, проповедовал он.
Во второй половине I в. до н. э. приобрел известность Ян Сюн — конфуцианский философ, астроном и филолог. Он был поборником включения «И цзина», его терминологии и формул в сферу конфуцианского учения путем модификации их содержания. Больше того, именно Ян Сюн в целях распространения своих взглядов показывал осуждаемый конфуцианством пример «инициативы творчества». Вместо того чтобы по традиции «передавать старину», Ян Сюн составил собственную гадательную книгу, в которой применил новые формы комбинации черт: в добавление к черте целой и черте, разделенной надвое, как в «И цзине», еще и линию, разделенную на три части. В основе мироздания, по его мнению, лежит «великое сокровенное» (тайсюань). Над всем же бытием стоит Небо, наделенное антропоморфическими свойствами, всесильное и всеповелевающее. Небо, видящее даже то, что сокрыто от совершенномудрых, совпадает с «сокровенным», которое взвешивает достоинства людей[34]. Недостойного высокопоставленного Небо «опускает вниз», а достойного низкопоставленного «поднимает вверх», отнятое у недостойного богача «сокровенное» передает нравственно совершенному и верноподданному неимущему. Следовательно, как и у Дун Чжуншу, у Ян Сюна положение человека в обществе зависит от «веления Неба». Однако было бы неправильно не видеть в его суждениях признание возможности социальной мобильности, что объективно вело к отрицанию вечного характера существовавшей при его жизни социально-иерархической системы. Подобное обстоятельство можно объяснить, по-видимому, тем, что он был советником «выскочки» Ван Мана.
Следует подчеркнуть, что признание учения Дун Чжуншу в качестве официальной идеологии натолкнулось на решительное противодействие в среде самих же конфуцианцев. Благодаря поддержке императора У-ди ему удалось добиться признания своей интерпретации классических текстов — так называемой школы «новых», или «современных текстов» (цзинь вэнь) — государственной доктриной и введения в 136 г. до н. э. экзаменов на ученую степень, дававших право на занятие государственных должностей. От экзаменовавшихся требовалось знание пяти классических книг, составлявших «У цзин» — «Пятикнижие». Оно включало в себя «Ши цзин» («Книга песен») — древнейший памятник песенного народного творчества; «Шу цзин», или «Шань шу» («Книга истории», или «Книга документов») — исторический памятник, освещающий древнейший и древний периоды китайской истории примерно с XXIV по XVIII в. до н. э.; «Ли цзи» («Книга установлений», или «Книга обрядов») — книга морально-этического и обрядового характера; «И цзин» («Книга перемен») — текст философского содержания, возникший на основе гадательной практики; и, наконец, «Чунь цю» («Вёсны и осени») — летопись древнекитайского царства Лу.
Однако официальное признание доктрины не привело к исчезновению других интерпретаций древних конфуцианских трактатов. Напротив, сторонники первоначальной версии, представители так называемой школы «древних текстов» (гу вэнь) продолжали отстаивать свою версию понимания священных книг. Теоретические споры сопровождались преследованием инакомыслящих.
