Если случается такое непредугаданное совпадение, что мудрый государь приходит к власти в миротворную эпоху, то его добродетель сама собой сияет вверху, а народ сам по себе ведет себя благопристойно внизу. В спокойные времена народ доволен, повсюду приметы счастья. [Однако] все это обычно приписывают заслугам мудрого государя.

Когда же бывает такое непредугаданное совпадение, что недобродетельный государь появляется в смутное время, то повсюду в стране происходят беспорядки и падение нравов, не прекращаются бедствия. Вследствие этого царство рушится, сам [правитель] погибает, а его потомство прекращается. В мире считают все это результатом беспутного поведения [правителя].

Это значит, что [люди] воспринимают лишь внешние проявления хорошего и дурного [правления], но не понимают истинную природу счастья и несчастья.

Счастье и несчастье не зависят от добропорядочности и порочности [правителя], и, [в свою очередь], доказательствами благочестия или безнравственности [правителя] не могут служить счастье или несчастье [государства].

Когда старший чиновник вступает в новую должность, то [в течение известного времени] он не предпринимает самостоятельных начинаний, воспринимая прежние методы управления, и ничего не изменяет, однако [в этот период] бывает то много разбоев, то мало, стихийные бедствия иногда происходят, а иногда не случаются. Что тому причиной?

Старший чиновник, которому суждено стать знатным, должен воспользоваться мирным временем для продвижения по службе. Тот же, кому предопределено судьбой прозябать в ничтожестве и не служить, принимает пост в смутные времена и вследствие этого оказывается разжалованным и уволенным с должности.

Сравнивая старших чиновников наших дней с древними правителями, мы можем рассуждать о спокойных и трудных временах, о процветании и упадке.

Книга восемнадцатая. Глава первая. «О естественности»[916]

Вся тьма вещей рождается естественно благодаря соединению жизненной энергии неба и земли[917], подобно тому как в результате смешения жизненной энергии мужа и жены естественно рождается ребенок. Среди тьмы вещей, рожденных [в мире], существа, обладающие кровью, чувствуют голод и ощущают холод. Обнаружив, что пять видов зерновых[918] можно употреблять в пищу, [люди] стали выращивать и есть их; открыв, что шелк и пеньку можно носить, [люди] стали использовать их для изготовления одежды.

Некоторые считают, что Небо[919] рождает пять видов зерновых [специально] для прокормления людей и производит на свет шелк и пеньку [именно для того], чтобы одеть людей. Это все равно что утверждать, будто небо является рабом, возделывающим землю, или рабыней, кормящей шелкопрядов для человечества.

Это мнение сомнительно, и принять его нельзя, поскольку [оно] несовместимо с [идеей] естественности.

Попытаемся обсудить это, исходя из даосского учения.

Природа повсюду распространяет свою жизненную энергию. Среди тьмы вещей злаки [могут] утолять голод, а шелк и пенька — защитить от холода. Поэтому человек стал употреблять в пищу злаки и носить одежду из шелка и пеньки. Создавая пять родов злаков, природа не задавалась целью накормить и одеть людей, точно так же как ее стихийные бедствия и превращения не предназначены для того, чтобы карать людей.

Вещи сами собой рождаются, и человек кормится и одевается ими. Когда столь же естественно происходят изменения природных стихий, то человек трепещет от страха перед ними. Если же объяснить все [как следует], то можно избавить сердце человека от [этой] тревоги.

Как проявлялась бы естественность, в чем заключалось бы недеяние, коль скоро небесные знамения посылались бы небом с определенной [целью]?

Почему считают, что [свойство] неба — естественность? Потому, что у неба нет ни рта, ни глаз. А известно, что существа, отличающиеся способностью действовать, относятся к числу тех, кто имеет рот и глаза. Рот одолеваем желанием есть, глаза — желанием смотреть. Так внутренние побуждения и страсти обнаруживают себя вовне. Когда рот и глаза хотят чего-то, они добиваются этого для своей пользы и [удовлетворения] своих желаний. Если же нет желаний, исходящих от рта и глаз, то не к чему будет стремиться и нечего будет домогаться. О каком же деянии может тогда идти речь?

Откуда известно, что у неба нет ни рта, ни глаз?

Это [следует] из того, что мы знаем о земле. Тело земли — это почва, а почва не имеет ни рта, ни глаз. Небо и земля [образуют] то же самое [единство], что муж и жена; коль скоро тело земли не имеет ни рта, ни глаз, следовательно, и небо также не имеет рта и глаз. Если допустить, что небо — это тело, то оно должно быть одинаково с землей. Если же допустить, что небо — это воздух, то воздух — подобие облака и тумана. Как же может [вещество] такого рода, как облако или туман, иметь рот и глаза?

Некоторые говорят:

«Разве можно говорить, что вообще движение не означает по своей сути деяния? Ведь только наличие желания вызывает движение, а вместе с движением возникает деяние. Движение же Неба подобно действию человека, как же можно считать его недеянием?»

А я утверждаю, что небо находится в постоянном движении и источает жизненную энергию. Все сущее рождается [именно] благодаря тому, что тело [неба] в своем движении источает жизненную энергию[920]. Подобным же образом и человек приводит в возбуждение свою жизненную энергию — когда его тело находится в возбуждении, испускается жизненная энергия и рождается ребенок. Человек, источая свою жизненную энергию, не стремится произвести на свет ребенка, но коль скоро его жизненная энергия извергается, то ребенок сам собой зарождается. Двигаясь, небо не стремится порождать тем самым вещи, но [все] вещи сами собой рождаются. Вот это и есть естественность.

Источающаяся жизненная энергия не обладает намерением творить вещи, вещи создаются сами собой. Вот это и есть недеяние.

Почему утверждают, что небу (природе) присущи естественность и недеяние?

Потому, что его жизненная энергия невозмутима, не испытывает никаких желаний, не проявляет себя в деяниях, не стремится что-нибудь сделать.

Лао Дань[921], обретя эти свойства, достиг долголетия. Они были дарованы Лао Даню природой от рождения. Если природа (небо) не обладала бы такой жизненной энергией, то как мог бы обрести от рождения эти свойства Лао Дань? Ведь не бывает так, чтобы ученики самостоятельно говорили о том, о чем их учитель не упоминал.

Когда кто-либо докладывал [цискому] Хуань-гуну[922] об исполнении приказа, то правитель [обычно] отвечал: «Обратитесь к Чжун-фу[923]». Приближенные роптали: «Если и то [решает] Чжун-фу, и сё [решает] Чжун-фу, то как легко быть государем!» Хуань-гун ответствовал: «Пока у меня не было Чжун-фу, то было действительно трудно, но, когда я обрел Чжун-фу, могло ли не стать легко?» Действительно, когда правитель Хуань приблизил к себе Чжун-фу, то доверил ему все дела, поручил управление и ни в чем не упрекал его. Но в таком случае правитель Хуань-гун превосходил добродетелью [само] Небо, ибо Всевышнее Небо не только всемилостивейше дарует престол царям, но осуждает и карает людей. Выходит, что поведение царя-гегемона[924] безупречнее, чем Высочайших предков.

Кто-нибудь [может] сказать:

«Хуань-гун знал о мудрости Гуань Чжуна, поэтому и облек его высокими полномочиями, а если бы Гуань Чжун не был [таким мудрым], то он и его также бы осуждал и карал. Ведь и Небу, встретившись с Яо и Шунем, безусловно, не было необходимости осуждать и карать».