Некто спросил: «[Конфуций] передавал, но не создавал, а как же вы создали "Тай сюань цзин" ("Книгу о сокровенном")?» Отвечаю: «Его деяния переданные, а его писания созданные[585]. А вот кого воспитывали, да не получилось всходов, так это мой сын У. В девять лет он уже обсуждал со мной тексты о Сокровенном»[586]. Некто спросил: «Чем создана "Тай сюань цзин"?» Отвечаю: «Создана человеколюбием и чувством долга». Тот спросил: «А может быть, она создана не человеколюбием? А может быть, она создана не чувством долга?» Отвечаю: «Она же не сумбурная, этого достаточно».
Некто спросил: «Трудны или легки каноны?» Отвечаю: «Дело в сохранности или утрате». Тот не понял. Отвечаю: «Если тексты их сохранились, то легки, а если утрачены, то тяжелы».
Яньлинский Цзи-цзы в вопросах музыки был талантливейшим человеком, но если музыка в расстройстве, то и сам Чжан не знал бы, как быть[587].
Если ритуал и музыка чжоуские, то все дела пойдут на лад и каждое из них будет нетрудным; если ритуал и музыка циньские, то все дела не пойдут на лад и каждое из них может стать трудным. Если есть только верхняя одежда, но нет нижней, то не знаю, как быть; если есть только нижняя одежда, но нет верхней, то не знаю, как быть; верхняя и нижняя одежда вместе — вот это удобно[588].
Некто спросил о гражданских делах. Отвечаю: «Это — порядок». Тот спросил о военных делах. Отвечаю: «Это — победа». Тот не понял. Отвечаю: «Добивайся, чтобы дела шли в своей последовательности, это порядок. Преодолей свой эгоизм, это победа. Поступать таким образом, действовать так и просиять — не добродетель ли это?» Некто спросил: «Редко кто знает о добродетели. Так как же им просиять?» Отвечаю: «Если кто поступает так, когда я об этом знаю, и поступает так же, когда я об этом не знаю, то его сияние велико. А если кто поступает так лишь тогда, когда я об этом знаю, то сияние мало». Некто спросил: «Благородный муж терзается тем, что идут поколения, а он останется безвестен. Разве его положение не близко к положению знаменитых сановников?» Отвечаю: «Когда благородный муж преисполняется добродетелью, он и достигает славы. Правители Лян, Ци, Чжао, Чу[589] все были богаты и знатны, но они создали себе славу своей злобностью. А вот Чжэн Цзычжэнь из Гукоу[590] не изменил своему благородству, пахал землю на горных склонах, но слава его гремела в столице. Куда тут сановникам! Куда тут сановникам!»
Некто спросил, что такое человек. Отвечаю: «Его трудно познать». Тот спросил: «Как так трудно?» Отвечаю: «Нетрудно отличить гору Тайшань от муравьиной кучи, Янцзы и Хуанхэ от потока на дороге. Но отличить великого совершенномудрого от великого краснобая трудно. Увы! Кто может различать очень похожие вещи, тому нетрудно».
Некто спросил, можно ли что-либо заимствовать у Цзоу Яня и Чжуан Чжоу. Отвечаю: «Добродетельное заимствуй, а неверное — нет». — «А что такое добродетельное и неверное?» Отвечаю: «Если то, что они говорят о Небе, Земле и Человеке, соответствует канонам, то это добродетельное. А нет — так неверное. Неверные слова не исходят из уст благородного мужа».
Глава двенадцатая. Благородный муж
Некто спросил: «Благородный муж только заговорит — сразу получается сочинение, только шевельнется — сразу получается добродетельный поступок. Почему так?» Отвечаю: «Это потому, что [его речи и поступки] полноценны внутренне и изящны внешне. Лу Бань орудовал топором, стрелок И действовал стрелами. Благородный же муж [обычно] не говорит, но то, что он говорит, непременно должно быть взвешено; [обычно] не действует, но если он что-либо сделает, то это непременно заслуживает одобрения». Некто спросил о том, в чем благородный муж мягок и тверд. Отвечаю: «Благородный муж мягок в человеколюбии, тверд в чувстве долга».
Некто спросил, бывает ли так, что кораблем с башенной надстройкой черпают винную гущу, а боевой колесницей крошат соленые овощи. Отвечаю: «Бывает». Тот сказал: «Но ведь столь большие орудия никак не могут помочь в таких малых делах». Отвечаю: «Это всего лишь приспособления. Но благородный муж — это не приспособление»[591].
Некто спросил о Мэн-цзы — знал ли он о важном в речах, знал ли он о существеннейшем в добродетели. Отвечаю: «Не только знал об этом, но и искренне следовал этому». Тот спросил: «Вы ведь принижаете всех философов, а Мэн-цзы разве не принадлежал к философам?» Отвечаю: «Все философы — это те, учение которых отличается от Конфуция. А Мэн-цзы отличается или не отличается?»
Некто сказал: «Книга Сунь Цина[592] не такая же, как у множества школ, и только в отношении Цзы-сы и Мэн Кэ он заблуждался». Отвечаю: «Я считаю, что у Сунь Цина [с Конфуцием] общие ворота и разные калитки. Что касается Совершенномудрого, то он от него не отличается».
Быка чистой темно-рыжей масти, с ясными глазами и с рогами берут и поднимают в храм [для принесения в жертву]. Точно так же благородный муж добродетелен во всей полноте[593].
Некто спросил, чем благородный муж похож на яшму. Отвечаю: «Чистотой, стойкостью, теплотой, милосердием. Он мягок и в то же время тверд, округл, но в то же время угловат. Он настолько глубок, что это невозможно выразить».
Некто сказал: «Искусство Чжун-ни исчерпывающе и не безмятежно; велико и не мало. Осуществить его — это все равно что быку [поймать] крысу». Отвечаю: «Путь Чжун-ни подобен четырем великим рекам, которые проходят сквозь Срединное государство и в конце концов впадают в великое море. А путь других людей подобен речкам на северо-западе[594], которые пересекают земли варваров на северо-востоке. Некоторые из них впадают в Тошуй, некоторые из них впадают в Ханьшуй»[595].
Использовать учение «Хуайнань-цзы» — это хуже, чем использовать учение Великого историка. Великий историк же все брал у Совершенномудрого, а «Хуайнань-цзы» брал мало. Непременно полагайся на конфуцианцев. Тот, кто беспорядочно отходил [от конфуцианства] и беспорядочно примыкал [к нему], — это «Хуайнань-цзы». У кого писания прекрасные и кто не повторяется — это Чан-цин[596]. Кто был любвеобилен и жалостлив — это Цзы-чжан[597]. Чжун-ни был любвеобилен, но в любви он исходил из чувства долга. Цзы-чжан был любвеобилен, но любил он редкостное.
Некто сказал: «Увы! При многократной переписке теряется смысл [канонов]». Отвечаю: «Смысл теряется. Но смысл теряется из-за беспорядочной людской болтовни»[598].
Некто спросил, верно ли, что речи совершенномудрого ясны, как киноварь и лазурь. Отвечаю: «Увы! Можно ли так говорить? Когда киноварь и лазурь свежие, они ясны, а если старые, то изменяются. [И речи совершенномудрого] изменяются»[599].
Некто спросил: «Путь Совершенномудрого подобен Небу. Но Небо имеет постоянные [закономерности], почему же Совершенномудрый много раз поступал по-разному?» Отвечаю: «Совершенномудрый действительно много раз поступал по-разному. Цзы-ю и Цзы-ся усвоили его писания, но не усвоили того, как он создал такие писания. Цзай Во и Цзы-гун усвоили его речи, но не усвоили того, как он высказал такие речи. Янь Юань и Минь Цзыцянь усвоили его поступки, но не усвоили того, как он совершал такие поступки. Писания, речи и поступки Совершенномудрого — это Небо, а на Небе разве мало изменений?» Некто спросил: «Если Совершенномудрый вел себя так свободно, то почему же его речи так строги?» Отвечаю: «Не видел ли ты, как Юй обходился с водами? Одну [реку] он вел на восток, другую — на север, и не было им препятствий. А разве нет препятствий для поступков благородного мужа? Так как же ему идти прямолинейно? Река, преодолев препятствия, придет к морю; благородный муж, преодолев препятствия, придет [к пониманию] основ».
