Дом знатного состоит из ряда строений в несколько сотен покоев, [его] тучные поля покрывают всю округу, тысячами толпятся рабы — слуги и служанки, а зависят [от него] десятки тысяч; [его] лодки и повозки, торгуя, разъезжают по всей стране; в городе [у него] есть дома, где не живут, а хранят добро; огромной постройки не хватит, чтобы сложить в ней его диковины и сокровища, не найдешь долины, которая вместила бы [его] коней, буйволов, овец и свиней; обворожительные юноши и прелестные наложницы заполняют [его] роскошные хоромы, где в глубине залов расположились певички и девушки-музыканты; долго томятся в ожидании приема прибывшие гости и боятся уйти; перед домом, не осмеливаясь въехать [во двор], кружат экипажи и всадники; туш трех видов животных[1199] [так много], что они уже протухли и их невозможно есть; крепкого, старого вина [так много], что оно испортилось и его нельзя пить.
Люди следят за его взглядом и тотчас поворачиваются туда, куда посмотрит он, и сообразуют свои действия с его настроением веселым или гневным. Всем этим пользуются великие князья, владетельные князья, все это — достояние государя и правителей. Однако те, кто умеет ловчить, может получить [все это], и сумевшего добиться [таких благ] не считают преступником: раз родник пробился, он может течь куда угодно, если дорога проложена, по ней можно ехать в любые края. [Попробуй] предложи [кому-нибудь] отказаться от почета, наслаждений, предложи жить в бедности, в лишениях, предложи сменить свободу поступать по своей воле на тенета, [ведь он] сразу же откажется!
Смутное время длинно, мирное — коротко, в смутное время подлые люди находятся в милости, а благородные мужи бедствуют. А когда благородный муж впадает в нищету, он сутулится даже под высоким небом, семенит даже по земной тверди, все боится, что его кто-нибудь обидит. Когда наступает мирное время, начинаются исправления, при которых перегибают палку; старики уже немощны, до будущей жизни в достатке не доживут, а молодые, возмужав, вступят в новую полосу упадка; вот почему вероломные люди незаслуженно всегда наслаждаются безграничным благополучием, а добрые люди страждут, подобно преступникам, утратившим надежду на помилование. [Вот почему], пока [у человека] глаза различают цвета, уши слышат звуки, рот чувствует вкус, тело ощущает холод и тепло, [он] не захочет совершенствовать себя, будет хитрить, лишь бы избежать этого [совершенствования]; ну, разве найдется такой, кто согласился бы спокойно, с радостью вытерпеть участь [доброго человека]. Вот в чем ошибки взошедшего на трон.
Давно, в период Чуньцю, была смута в доме Чжоу, ко времени Чжаньго стало еще хуже. Император Цинь Ши-хуан, пользуясь могуществом поглощенных [им] царств, дал волю алчности тигра и волка, устроил резню в Поднебесной, живьем заглатывал людей, его жестокостям не было границ. Это привело к тому, что в царствах Чу и Хань[1200] военные невзгоды превзошли период Чжаньго. Ханьская династия продолжалась двести лет, потом случился мятеж Ван Мана; погибших и убитых [при нем] оказалось вдвое больше, чем во времена Цинь Ши-хуана и Сян Юя; и до сегодняшнего дня [некогда] известные города остались заброшенными, [в них] никто не живет, не счесть мест, где на сотни ли не найти ни души, а это хуже, чем во времена Ван Мана. Как это печально! За неполные пятьсот лет великие бедствия приходили трижды, если не считать более мелких смут, возникавших между этими [бедствиями]. Все меняется в худшую сторону, и чем дальше, тем страшнее становится. Если так будет продолжаться и впредь, кругом все обезлюдеет. Увы! Неизвестно, какой путь изберет совершенномудрый в будущем для исправления этого! И неизвестно еще, когда Небо даст согласие изменить эту [людскую] долю!
Вред и польза[1201]
Дела, полезные эпохе, порядки, выгодные людям, осуществлять можно. Если дела идут вразрез с предопределением [Неба], а законы противоречат духу времени, изменения в них вносить можно. Поэтому то, что делалось в древности и оставило след, но ныне не дает полезных результатов, не менять нельзя. [Если] от изменений становится хуже, чем было прежде, а заменившее стало наносить вред, то [старое] не восстанавливать нельзя. При основании Ханьской династии сыновьям и братьям [императора] пожаловали титулы князей, вверили им жизнь народа и служилых, наделили их правом миловать и казнить, и они распустились настолько, что стали считаться только со своей волей, желания свои не ограничивали и для их удовлетворения всячески притесняли людей; удовлетворяя похоть, они стали вступать в кровосмесительную связь, вынашивали предательство и измену верхам, понесли пагубу жестокостей и смуты в низы. Хотя положения они добились благодаря милостям родичей, [жестокими] сделало их стечение обстоятельств. Потом их понизили в титулах, им сократили владения, несколько урезали права, оставив лишь жалованье. Однако грязные поступки, разврат они продолжали творить, как и прежде, во множестве, потому что даже с подрезанными корнями, с малыми милостями они могли, используя прежнее уважение, приманивать [людей] к себе ради своей корысти. Тем более, [если в их распоряжении] оставался удел, который они вольны были передать наследникам, то разве возможно было пройтись [по их спинам] плетью, сурово прикрикнуть [на них], чтобы заставить [их] поступать так, как хотел бы я!
Политика [двора] ныне пришла в упадок, нравы изменились, чистота и простота исчезли, знания расширились; давно уже нарушены пределы, установленные ритуалом, все погрязло в кругу страстей — не надо было давать права [сыновьям и братьям императора], не надо было предоставлять им высокого положения. Поэтому необходимо отобрать у них унаследованную ими власть, лишить их положения, которое позволяет им самоуправствовать и самодурствовать. Нужно возвысить достойных, изгнать людей скверных, тогда ученые мужи не будут пребывать в захолустье, в забвении, а из дворца исчезнут те, кто пользуется приязнью [императора]. Вот такие хорошие изменения достойны осуществления.
После отмены системы колодезных полей[1202] богачи разбогатели еще больше, в округах и областях теперь высятся их дома, в бескрайние поля слились их земли; не имея даже половинки синего пояса чиновника, они носят самовольно одежды, в которые облачались только три высших сановника, не будучи даже старостами пятидворок, они пользуются услугами тысячи семей. Славой и удовольствиями, которыми они наслаждаются, превосходят удельного князя; их власть подобна власти областного правителя; они занимаются взяточничеством, преступают законы и [при этом] избегают наказания; наемные убийцы и смертники ради них жертвуют своей жизнью. [Все это] приводит к тому, что слабые и убогие ходят в рубищах; не рассчитывая на гроб после смерти, влача жизнь в обидах и нищете, они не смеют даже роптать. Хотя все это — результат ослабления строгих законов, однако [главная причина] заключается в отсутствии ограничений на размеры полей. И если ныне понадобится ввести кодекс законов мирного времени, возвести фундамент для перевоспитания [народа], уравнять богатство людей, исправить сложившиеся нравы, без [восстановления] системы колодезных полей добиться этого будет невозможно. [Здесь именно тот случай], когда нововведение привело к ухудшению, когда следует восстановить [старое].
После отмены пяти видов [тяжелых] наказаний[1203] была утрачена [разумная] градация наказаний: следующими после смертной казни, более легкими [мерами наказания] ныне идут бритье головы, надевание железного ошейника, а за бритьем головы, железным ошейником — плеть, батога; но мертвого-то не воскресить, а бритье головы даже вреда не причиняет человеку. [Поскольку] бритье головы и битье батогами недостаточны для наказания за преступления средней тяжести, карать [за них] приходится смертной казнью! Кража кур и собак[1204], прелюбодеяния мужчин и женщин, взятки вином, непреднамеренное нанесение увечья не заслуживают смертной казни: карать за это смертью было бы слишком сурово, а наказывать бритьем головы — слишком мягко, и, если не ввести наказания средней тяжести, соответствующие таким преступлениям, разве не окажется закон несправедливым, разве не будут допускаться ошибки при назначении смертной казни и сохранении жизни? Ныне [иногда происходит так]: боясь, как бы кара не оказалась слишком мягкой и недостаточной для наказания за какое-то зло, преступление отягчается нарочитым нагромождением обвинений и преступника лишают жизни, причину же его смерти приписывают болезни. Статьи закона лишены точных критериев, состав преступления и фактическое наказание не соответствуют друг другу. [Подобные законы], пожалуй, не должны применяться императорами и правителями, они [не являются] хорошей системой для совершенномудрых.
