Встречаясь с [вещами] диковинными, мудрецы, так же как и совершенномудрые, в состоянии дать им имя (определение) и не испытывают перед ними ни боязни, ни сомнений.

Те вещи, которые могут быть познаны, в равной мере постигаются и совершенномудрыми и мудрецами, а то, что еще не может быть познано, то и совершенномудрые люди не в состоянии постичь.

Как уяснить это?

Предположим, что совершенномудрый [человек] благодаря предвидению предсказывает дождь. [Но если он благодаря своим] способностям может узнать [лишь] одно [событие] из дали грядущего, значит, его прозорливость не всеобъемлющая: тогда нет нужды и толковать об этом.

Предвидение и проникновение в суть [вещей], о которых говорилось, означают доскональное знание природных свойств всей тьмы вещей и полное постижение всех основ. Быть в состоянии познать одну.[сторону] вещи, но не быть в состоянии освоить другую, знать левое, но не видеть правое — это значит быть однобоким и несовершенным, неумным и бесталанным. Таким не может быть [человек], называемый совершенномудрым. Если же считать [такого человека] совершенномудрым, значит, нужно признать, что совершенномудрый человек не является человеком необыкновенным. Тогда и люди, подобные Чжань Хэ, сойдут за совершенномудрых, и такие, как Конфуций, будут считаться совершенномудрыми. В таком случае совершенномудрые не будут отличаться от мудрецов, а мудрецы подойдут под одну стать с совершенномудрыми.

Если и мудрецы и совершенномудрые [в равной мере] обладают талантами, то почему тогда считают совершенномудрых более выдающимися, чем мудрецов? Если и те и другие владеют известной сноровкой и используют определенные навыки [предсказаний], то чем тогда мудрецы хуже совершенномудрых?

На самом деле ни мудрецы, ни совершенномудрые люди не обладают врожденным знанием. Только благодаря свидетельству своих ушей и глаз они в состоянии определить сущность [вещей]. Они сначала доверяются своим глазам и ушам, а затем уже вещи, которые [легко] могут быть познаны, быстро постигаются с помощью размышления. Когда встречаются [трудно] познаваемые вещи, требуется предварительно спросить о них, и только тогда они могут быть постигнуты.

Если события в Поднебесной и вещи мира можно постичь путем размышления, то раскрыть их сущность может и невежда. Если же [одним лишь только] размышлением понять их нельзя, тогда [подобным образом] постичь их будет не под силу даже величайшему из совершенномудрых.

Конфуций сказал:

«Я проводил дни целые без пищи и ночи напролет без сна. Все размышлял. Но бесполезно! Лучше [было бы] учиться[1072]».

Среди вещей Поднебесной бывают такие, которые [никто] не может познать, подобно тем веревочным узлам, которые [никто] не может распутать. Говорят, что [если] овладеть умением распутывать узлы, то не будет узлов, которые нельзя распутать. [Но когда] попадаются узлы, которые распутать не могут, то говорят, что их невозможно распутать вообще. [Здесь] не о том речь, что вообще невозможно распутать [эти узлы], а о том, что применяемые методы их распутывания оказываются несостоятельными.

Среди тех вещей, которые познает совершенномудрый человек, бывают такие, которые [он] не может не познать, но бывают и такие, которые [он] не может познать. [Если] совершенномудрый человек оказывается не в состоянии познать [вещь], то не потому, что совершенномудрый человек вообще не способен познавать вещи, а потому, что попадается вещь, которую [он] не смог познать, поскольку применяемые методы познания не дают [возможности] познать [данную вещь].

Поэтому вещи, которые трудно познать, можно познать, изучая и спрашивая, но, изучая и спрашивая, нет возможности постичь те вещи, которые [пока еще] нельзя познать.

Бань Гу (32-92) занимает важное место в китайской историографии (он был придворным историографом при дворе династии Хань). Его «Хань шу» («Ханьская история») положила начало новому жанру исторических трудов — истории отдельных династий. Она охватывает историю Китая периода Ранней династии Хань (206 г. до н. э. — 8 г. н. э.). Лишь в некоторых главах изложение начинается с более раннего времени. По содержанию труд Бань Гу является подлинной энциклопедией древнего Китая. В нем затронуты вопросы религии, политики, экономики, законодательства, военного дела, этнографии, дана характеристика древних философских школ, помещены жизнеописания многих исторических лиц. Весь материал, собранный Бань Гу, изложен им с конфуцианских позиций.

Наиболее наглядно взгляды Бань Гу проявились в оценке им учений своих предшественников. Самого себя Бань Гу считал истинным конфуцианцем, но это не означало его полного согласия с официальной придворной идеологией. Современных ему конфуцианцев, он считал «недостойными», заявляя, что они утратили «истинный смысл» учения Конфуция. К оценке же прочих учений Бань Гу подходил с позиций их соответствия с конфуцианством или, напротив, расхождений с ним.

Важное место в истории китайской общественно-политической мысли занимают экономические взгляды Бань Гу. Он был сторонником активного вмешательства государства в экономическую жизнь, поддерживая высказывавшиеся уже идеи государственного регулирования рынка, скупки государством продовольствия в урожайные годы и его распродажи в неурожайные, чтобы предотвратить резкие колебания цен.

Для настоящего перевода выбраны отрывки из глав «Продовольствие и товары» и «Литературные произведения», помещенные в хрестоматии «Избранные материалы по истории китайской философии (период двух Хань)» (т. 2, Пекин, 1960).

Е. П. Синицын

Ли Куй[1073] наставлял вэйского Вэнь-хоу в том, как до конца использовать силы земли, для чего следовало из ста квадратных ли[1074] земли, что составляет девяносто тысяч цин[1075], вычесть одну треть, занятую горами, болотами и поселениями, и в результате останется шесть миллионов му[1076] земли. Если усердно обрабатывать землю, то с одного му соберешь на три доу[1077] больше, а если не проявить усердия, то на столько же меньше. На ста квадратных ли разница между высшим и низшим урожаем составит один миллион восемьсот тысяч ши[1078] зерна.

И еще он говорил: если зерно очень дорого, то это наносит ущерб народу, а если оно очень дешево, то это наносит ущерб земледельцам. Если народу нанести ущерб, то он разбредется; если земледельцам нанести ущерб, то государство обеднеет. Поэтому и от чрезмерной дороговизны, и от чрезмерной дешевизны вред одинаков. Кто искусен в управлении государством, тот добивается, чтобы и народ не потерпел ущерба, и земледельцы все более старались.

Ныне один человек содержит пятерых, обрабатывает сто му земли, в год собирает полтора ши с му, а всего сто пятьдесят ши зерна. Налог в размере одной десятой урожая составляет пятнадцать ши, за его вычетом остается сто тридцать пять ши; на питание идет полтора ши в месяц на человека, на пятерых человек в год уходит девяносто ши зерна, остаток составляет сорок пять ши. Один ши стоит тридцать цяней[1079], что дает тысячу триста пятьдесят цяней. Если вычесть триста цяней, идущих на обряд преподнесения семейным и местным духам плодов нового урожая и на весенние и осенние жертвоприношения, то останется тысяча пятьдесят цяней; на одежду на одного человека уходит триста цяней, а на пятерых человек в год уходит тысяча пятьсот цяней, нехватка составит четыреста пятьдесят цяней. При этом еще не учтены расходы в случае несчастий, болезни, смерти, а также чрезвычайные налоги государя. Вот почему земледельцам так трудно и среди них есть такие, которые думают не о том, чтобы старательней пахать землю, а о том, чтобы цены на зерно еще более повышались.