— Николаев из Болдова? Отметим. Вас, когда потребуется, вызовем для дачи свидетельских показаний.
— Выпивши он сильно, — негромко, чтобы не слышал техник, сказал Уразов. — Сидели мы тут. Шутили разное.
Он все еще лежал на диване, но уже смотрел зорко. Раскаивался ли Артем в том, что сделал? Жалел Уразова? И не раскаивался и не жалел, но совершенно не сочувствовал и оперуполномоченным уголовного розыска. Этот «привод» в управление слишком живо вызвал в памяти то, что было с ним самим девять лет назад. Состояние, охватившее его, легче всего было охарактеризовать так: он не был «за», но и не был «против». Если бы милиционеры вдруг заротозейничали и дали Уразову возможность скрыться, Артем едва ли пожалел бы об этом. Долг свой он выполнил, сообщил в розыск, а сумеют ли они взять преступника — их дело.
Сам он уже стоял одетый, готовый к выходу. Исподтишка остро следил за Уразовым: не заподозрил? Не раскусил, что и он, Артем, тут замешан? Вопрос этот занимал его больше всего.
Одеваться Уразов по-прежнему не торопился: наверно, взвешивал обстановку, искал лучший выход. Артему он сейчас напоминал насторожившегося зверя, который внутренне собрался к прыжку. К какому? В какую сторону?
— Собирайтесь, — повелительно сказал Уразову лейтенант. — Не задерживайте.
Юртайкин взял со стула его брюки, протягивая, ощупал карманы. Уразов немедленно поднялся с дивана, почти вырвал брюки, стал натягивать. Особенно долго он возился с правым сапогом, раза два поправлял портянку, суя руку в голенище. Молоденький толстощекий сержант милиции поторопил:
— Вы б побыстрее.
— А куда мне спешить? — вдруг грубо, насмешливо сказал Уразов. — Чай, не к теще на блины.
Крупное располневшее лицо его закаменело, глаза холодно сузились, движения могучего, жилистого тела сделались осторожными. Очевидно, Уразов понял, что запутался. Однако самообладание только на минуту оставило его. Он вновь постарался взять себя в руки, весело, беспечно бросил старшему оперуполномоченному:
— Готов, товарищ лейтенант. Могу сопровождать вас хоть на край света.
И первый направился к выходу.
— Обождите, Куклин, — сухо остановил его Юртайкин. — Дайте сперва сержанту пройти.
— Дорогу старшим, — тут же нашелся Уразов, видимо неприятно пораженный тем, что его ведут уже под охраной.
Все еще не теряя присутствия духа, он на лестнице с наигранной шутливостью сказал Артему:
— Башка трещит. Придется, как вернемся, раньше времени опохмелиться. Где бы поллитровочку достать?
Глухая зимняя ночь стояла над городом. На северо-востоке белесая туча, поднимаясь снизу, как длинная снежная гора, начала закрывать небо. Дул ветер, неся сухую, колючую поземку. В окнах поселковых домов почти не виднелось огней, лишь светили редкие уличные фонари. Через дорогу на столбе, погромыхивая, раскачивалась полусорванная автобусная вывеска, и густая тень ее словно утюжила сугроб.
Против подъезда на дороге чернел милицейский автомобиль с высоким крытым кузовом. Когда сходили с крыльца, Уразов оказался зажатым посреди двух оперуполномоченных: сержанта и Юртайкина. Он продолжал зубоскалить с ними, а сам привычно огляделся. Вокруг ни души. Дворы большинства поселковых домов стояли неогороженные, открывая сарайчики, погреба; пробитая тропинка вела в темень к оврагу. Сделав шагов семь по снегу, Уразов резко дал подножку лейтенанту, со страшной силой толкнул в грудь: Юртайкин упал. Молоденький сержант цепко схватил Уразова обеими руками, испуганно крикнул:
— Стой!.. Стой!..
Стряхнув его одним движением плеч, Уразов молниеносно пустил в ход свои огромные кулаки: сержант не удержался на ногах. Третьего оперуполномоченного Уразов встретил пригнувшись: в руке у него блеснул нож, выхваченный из-за голенища, и налетевший работник милиции со стоном опустился в сугроб.
Надо же так! Случилось именно то, о чем Артему подумалось в доме. Лишь с той разницей, что милиция не ротозейничала и все произошло совсем по-другому. Нельзя сказать, чтобы Артем не ожидал от Уразова решительных действий: он слишком хорошо знал его. Просто Артем при этом аресте надеялся остаться в стороне, не участвовать в следствии.
Путь Уразову был открыт — на зады к оврагу; за оврагом угадывался лес. Правда, с подножки машины торопливо спрыгнул шофер-милиционер, из снега подымался лейтенант, шаря у пояса кобуру нагана, — оба находились далеко. Уразов бросился к оврагу. Бежать ему предстояло мимо Артема. Тому стоило сделать лишь один шаг вперед, чтобы подставить ногу.
И он его сделал. В нем заговорило что-то более сильное, чем все рассуждения о неприязни к милиции.
— Ты? — падая, закричал беглый заключенный. — Ты?..
Он тут же вскочил, замахнулся ножом. Артем схватил его за руку, стиснул, и оба покатились в сугроб. Неизвестно, чем бы кончилась эта борьба; подбежавшие Юртайкин, сержант, шофер навалились на Уразова, скрутили руки. Шапка его слетела, чуб развевался, он был весь в снегу, тяжело дышал. Встав на ноги, он горящими глазами впился в Артема, выдавил сквозь зубы:
— Выходит, это ты, гад, меня продал?
— Когда продают, деньги получают. А ты думал, опять меня в шайку втянешь? Я не стул, чтобы с места на место переставлять. В колонии давил и тут захотел? Па-ра-зит! «Законник»!
— Ну, ты еще, падло, меня вспомнишь. Сперва покрывал.
— Не покрывал, а пожалел… считал: одумался ты. Ан волком оказался. Знаю, как ты спекулировал… в лесу под Пензяткой на синем такси.
— Вон ты какой! — даже задохнулся Уразов. — Во-он ты какой!
Он вдруг заскрипел зубами, разразился страшными ругательствами, на нижней губе выступила пена.
— Довольно, — одернул преступника лейтенант Юртайкин. — Довольно психа разыгрывать. У следователя поговоришь. Лезь в машину.
Вместе с Уразовым, Артемом в кузов автомобиля сели два работника милиции. Раненый сознание потерял ненадолго, поддерживаемый товарищами, поднялся на ноги: его спасла толстая зимняя шинель и то, что Уразов не рассчитал удара. Все же кровь из левого порезанного плеча выступала наружу, и раненого милиционера поместили в кабину к шоферу.
Автомашина понеслась по тихим улицам в город, остановилась перед областной больницей. В приемный покой раненого отвели лейтенант Юртайкин и Артем; когда они возвращались, лейтенант сказал:
— Жалко, Люпаев, поцеремонился я у вас в квартире. В таких случаях мы всегда обыск делаем. Брюки Уразова я ощупал, под подушку заглянул, сапоги ж осматривать не стал. А нож как раз в правом лежал. Все хотелось тебя побольше замаскировать… Майор наказывал. Хорошо, что промахнулся вражина, не попал в сердце.
В управлении, несмотря на поздний час, находился майор Федотов. От недосыпания под его глазами обозначились сиреневые мешочки, но мягко светился белый подворотничок, блестели начищенные сапоги, и это придавало угловатой костистой фигуре начальника розыска свежий, подтянутый вид. Майор вышел в коридор, где сидели задержанные, остановился возле Артема.
— Так это ты, Люпаев, помешал скрыться преступнику?
Очевидно, лейтенант Юртайкин все рассказал ему об аресте. Под охраной сейчас находился один Максим Уразов — нахохленный, со скрученными за спиной руками.
Артем поднялся.
— Товарищ начальник, — сказал он, — разрешите, я дополнительные сведения дам об Уразове-Николаеве-Куклине. Могу и свидетелем на суде выступить.
Из кабинета показался сержант.
— Куклин! На допрос к следователю!
Бросив последний злобный взгляд на Артема, Зил вышел. Майор Федотов еще минуты две пристально рассматривал Артема. Вдруг улыбнулся, чуть покривив губы, почти не сузив глаза, и, не ожидая, когда за конвоиром закроется дверь, сказал:
— Правильный шаг сделал, Люпаев. Чего в потемки играть? Вошел в новую жизнь, крепко стой на обеих ногах. Закон у нас один: народный. И нечего придерживаться других законов… писанных вилами на воде. Своего бывшего «дружка» не бойся. Судить его будут по статье 191-й Уголовного кодекса: покушение на жизнь работника милиции при исполнении служебных обязанностей. Получит самое малое… пятнадцать лет. Теперь рецидивистов изолируют, содержат на строгом режиме. Местожительство его дружка Моргуна, как ты называешь, установим и тоже заберем. В нашем городе Уразову-Куклину некому будет передать «наказ» о мести. Да и… шибко преувеличивает преступный мир свою силу. Власть сумеет защитить и тебя, и семью. Мы-то, работники розыска, не боимся? Ну и вот.
