Хвощин рассмеялся:

— Зря так смотришь, Валентин Данилыч. Соревнование — дело нужное, а как в нем обойдешься без обмена опытом?

— Я не против соревнования, да болтовни не люблю. На то трассе и дали выездную редакцию «Народной стройки», чтобы освещала работу, показатели разные. Зачем же целый день убивать на этот обмен? Народ устанет… к тому же перепьется кое-кто: какими на следующий день выйдут на работу? А нам каждый час дорог.

— Ничего, пускай люди поглядят на передовиков.

Хвощин налил еще из бутылки квасу, сделал большой глоток. Его дистанция прочно держала первенство, а Шебальский район был накануне завершения всех строительных работ. Горбачев по глазам начальника доротдела прочел его мысли и высказал их вслух:

— Уж не для того ль главинж раздул шумиху со стариком землекопом, другими передовиками, чтобы поднять свой пошатнувшийся авторитет?

Хвощин опять засмеялся и ничего не сказал.

По-другому новость о землекопе Гадееве восприняла трасса. Кое-где тоже посмеялись, но разговор о соревновании передовиков, как тотчас окрестили будущий обмен опытом, велся в лагерях всех двадцати шести районов. Шутники острили: «Ну-ка, Ваня, покажь мастерство, вдарь молотком по каменюке, чтоб пыль пошла!», «Поднажми, Настя, выдай класс! Скоро с тобой конь поделится навыком, как легче тачку возить». Однако вызов приняли не только землекопы, но и бригадиры, десятники, мостовщики, возчики, шоферы, мотористы, плотники, разнорабочие.

Узкие рамки задуманного Камыниным сбора были сломаны, точно перемычки под напором хлынувшей вешней воды. Стало совершенно ясно, что народу соберется много, и, чтобы не терять лишний драгоценный рабочий день, обмен опытом спланировали по-новому. В первой декаде июня Шебальский участок досрочно кончал строительство своего отрезка дороги. Событие это решили отпраздновать по всей трассе — к нему и приурочили обмен опытом.

По утрам перед началом работы землекопы, мостовщики, возчики частенько забегали в лес набрать сыроежек, белых, подосиновиков. Погода явно менялась, по ночам, а то и днем выпадали обильные теплые июньские дожди, и появлялись грибы — колосовики: в эту пору на полях как раз колосится озимая рожь. Через какую-нибудь неделю они пропадут почти до августа.

В середине недели по грибы собрался «медицинский» шалаш — все, кроме тети Палаги. Сопровождать женщин неожиданно вызвались Молостов, Жогалев и один молоденький землекоп. Узнав об этом, Варвара Михайловна раздумала идти. Опять техник. Маря Яушева еле уговорила ее.

— Чур, только не просыпать, — с вечера предупредил Молостов.

— У меня есть «будильник», — весело отозвался парень. — Мать вчера из деревни старого петуха принесла к празднику. Он с рассветом кукарекает.

Большинство рабочих жило на домашних харчах.

Рано утром, когда в соседней деревне Бабынино еще не выгоняли коров, Варвара Михайловна и «медицинский» шалаш, зевая и поеживаясь от ночного холода, наскоро умылись, собрали кошелки, лукошки. Возле щитка со стенгазетой их уже поджидали мужчины.

Негромко переговариваясь, тронулись в путь. Грибы стали попадаться тут же в лагере под елями.

— Следов на траве еще нет, — громко, не сдерживая голоса, сказала Маря Яушева. — Значит, мы сегодня первые.

— Должны набрать полные кузовки.

— Давайте, девочки, рассыпаться.

— Ой, масляник нашла. Ну, сосна-то отцвела, вот они и появляются. Шляпка сырая: не собрался бы дождь к вечеру.

Варвара Михайловна свернула чуть влево, к трем березкам, что неясно белели в редком тумане.

Густая, сизая, прохладная роса осыпала поникшую листву деревьев, и когда фельдшерица смотрела вдаль, то казалось, что там расстелили сушить отбеленные холсты. Высоко в серо-голубом небе слабо блестел месяц. Из сырой чащи негромко доносились редкие еще и какие-то особенно чистые голоса, словно птицы, будто оркестранты, налаживали себя на песенный лад. Звонкий, отчетливый звук послышался над Варварой Михайловной, и она подняла голову. На самом конце высохшего кленового сучка сидел дятел и, упершись жестким хвостом в ствол, необычайно проворно и бойко долбил его клювом: вид у него был как у барабанщика, играющего зорю. Такой же стук несся и с других сторон леса. Вот, закинув головку и раздув горло, с вершины ели подал задорную трель зяблик. Как бы в ответ ему из чащи сладко, грудным голосом отозвалась кукушка. Мокрая, росная трава холодила ноги, и то ли от утренней сырости, то ли от того, что не выспалась, Варвара Михайловна ощущала нервный озноб.

Она все время чувствовала на себе пристальный взгляд Молостова и понимала, что за грибами дорожный техник пошел исключительно из-за нее; это волновало Варвару Михайловну, вынуждало к осмотрительности. Она решила держаться поближе к Маре Яушевой.

Голос Забавиной позади заставил ее насторожиться:

— Идемте, Павел Антоныч, к деревне. Я там одно местечко знаю: белый третьего дня взяла.

— Грибницу оставили? — спросил Молостов.

— Оставила. Местечко такое — не пожалеете, — как-то по-особенному засмеялась она. — Вот тут сразу за оврагом.

Варвара Михайловна обернулась и встретилась со взглядом Молостова. Она сделала вид, что этим движением головы просто отмахнулась от комара, прибавила шагу, вошла в березнячок и услышала, как ответил Молостов:

— Нет уж, Клавдия Никитична, собирайте там белые сами. А я сыщу грибное место еще получше вашего. Посмотрим потом, у кого корзинка будет полней.

Справа под его сапогами затрещал кустарник. С шелестом брызнули капли росы с листвы. Жогалев весело и шутовато воскликнул:

— Я вам, Клава, составлю компанию.

— Мешать только будете!

— Я-то? Значит, не видели вы моей трудовой книжки: одни благодарности за отличность. Пойдемте со мной, такой гриб сыщем — слаще не бывает.

Говор стал затихать. Варвара Михайловна углубилась в сторону. Она тут же нашла свежую лилово-розовую сыроежку, хранившую в чашечке крупную хрустальную каплю росы. Шагов через десять попался березовик. То и дело Варвара Михайловна отводила руками нависшие ветви березы, орешника, и на лицо ей, на волосы, на платье летели светлые, душистые, холодные брызги. Какой сильный запах зелени стоял в лесу! В июне, одновременно с колошением ржи, по склонам оврагов и на берегах стариц зацветает дикий шиповник; Варвара Михайловна увидела непышный куст, покрытый бело-розовыми бутонами, матовыми от росы. Сколько аромата он источает! Вот в траве засветились золотистые лютики. От обильной росы, а также от дождя они всегда низко склоняют головки — чтобы влага не попала на пыльцу и не испортила ее. Немного дальше замигали белые зонтики дягиля.

Ощущение у Варвары Михайловны было такое, словно откуда-то из-за кустов, веток за нею следят серые глаза. Взгляд их она чувствовала почти физически, каждую минуту ожидала встречи с техником.

Туман между тем редел, бродил клочьями, словно зацепившись за низкие сучья. Месяц совсем побледнел и напоминал запотевший осколок зеркала, небо гуще налилось голубизной, и на нем выделились облака. Вот внезапно по низу облаков прошло неуловимое движение света, они нежно просияли: где-то там, за лесным горизонтом, разгоралась заря. За деревьями, в стороне деревни Бабынино, проиграл рожок пастуха: выгоняли колхозное стадо. Возле небольшой кучки прошлогоднего хвороста на бугорке под старой елью Варвара Михайловна увидела крупный белый гриб. Она радостно протянула руку с ножом и вдруг легонько вскрикнула: из-под шишки выскочил рыжевато-бурый зверек, шариком покатился к кустарнику. Это была мышь-полевка.

И почти тотчас кусты орешника с шумом раздвинулись, из них вышел Молостов: сапоги его были мокрые по колени, темные пятна от обильных росных брызг виднелись и на брюках, и на рукавах гимнастерки.

— С находкой вас, — сказал он Камыниной, несколько удивленно оглядывая полянку: видимо, слышал ее вскрик.

— Правда, хороший гриб? — проговорила Камынина, показывая ему низко срезанный боровик, стараясь побороть тревожное смущение.