Вокруг сразу воцарилась тишина, и отчетливо раздалось тиканье ходиков на стене.

— По-моему, — сказал Камынин, не повышая голоса, — предложение товарища Молостова и высказывание скрепериста Юшина весьма рациональны, и я не вижу причин отклонять их. — Он тут же суше добавил: — Мысль насчет бульдозеров и скреперов, конечно, чрезвычайно простая, но… дорога ложка к обеду. Что же касается протеста директора МДС Горбачева, я думаю, он его сам снимет. Эксперименты прочно вошли в практику всех наших строек. Ведь берем мы машины не продукты с базара возить? Тем более что и механизаторы стали успешнее осваивать сложные агрегаты. Я — за предложение. Кто еще возражает?

Одобрительные возгласы командиров стройки были красноречивее всякого ответа. Баздырева тут же попросила себе «парочку» скреперов. Мухановский техник даже присвистнул: больно жирно захотела; а что другим участкам останется? Однако Камынин удовлетворил просьбу чашинцев: слишком плачевное у них было положение, да и плитняк рядом.

Громко переговариваясь, люди покидали прокуренный сельсовет, рассаживались по своим машинам; заурчали моторы.

Сумрачные облака расходились, образуя далекие синие прогалы, проглянуло низкое, красное, словно недовольное солнце. Дождик сеялся, лес за полем стоял темный от висевшей над ним тучи, но ветерок тянул теплый, и чувствовалось, что это брызжут последние капли. Огромная светящаяся радуга коромыслом изогнулась через все небо. Один конец ее уходил за дальний край леса, второй совсем близко опускался в свинцово-грифельную речку, и за его тройным прозрачным соцветием на том берегу отчетливо проступали два сарая. В деревню с поля возвращалось мокрое стадо, скотина мычала, под копытами чавкала грязь, а яркая, сочная трава дивно сверкала всеми оттенками радуги. По дворам слышались звонкие голоса, босоногие детишки плясали в луже, и в сыром воздухе уже вились комары.

В лекционном зале областной совпартшколы шло совещание передовиков сельского хозяйства: проверяли готовность к уборке колосовых. Вентиляции в помещении не было; от духоты мало помогали и открытые окна. В перерыве народ повалил в буфет, к книжному киоску, но большинство вышло на улицу освежиться. Здесь, под сенью двух пышных серебристых тополей, росших у подъезда, и был устроен основной перекур.

С краю тротуара недалеко от каменных ступенек стоял Протасов, в штатском костюме, в темном галстуке поверх белой рубашки. Волосы его были гладко причесаны, заметно проступала седина на висках. Он курил папиросу и слушал председателя богатого колхоза — пожилого человека с золотой звездочкой на толстой груди. Стоявшие вокруг передовики не вмешивались в разговор, но кое-кто из них вдруг начинал улыбаться остроумному словцу. К этой группе подошел Хвощин, пытаясь протиснуться в передний ряд. Дорогу ему заслонял кряжистый бригадир с депутатским значком на черном пиджаке. Хвощин был в полувоенном выходном кителе и весь сиял ярко начищенными сапогами, пробором в рыжих волосах, куцей орденской колодкой, выбритыми до блеска щеками, лоснившимися точно луковичная шелуха.

Разрозненные мутно-голубые тучки застыли над железными крышами старинных домов, тень от двух тополей на тротуаре не шевелилась. Солнце припекало нестерпимо, влажный воздух казался тяжелым: на улице тоже было душно. Чувствовалось, что к вечеру соберется гроза.

— В общем и целом, — неторопливо говорил председатель с золотой звездочкой, — и лобогрейки, и косы, и тягло в полной готовности: хоть завтра начинай выборочную. Да видите, Семен Гаврилыч, мокрядь какая? Хлеба не вызревают, совсем гнилое лето. И с народом еще беда: трасса держит. Мы уж начали потихоньку выуживать кузнецов, плотников, трактористов, ну… маловато. Может, отпустили б хоть половину?

Затянувшись папиросой, Протасов кивнул на Хвощина:

— Его проси. Он там распоряжается.

Председатель колхоза повернулся к начальнику облдоротдела. Кряжистый бригадир чуть отступил, и Хвощин ловко выдвинулся вперед. Он широко улыбнулся, словно ему сказали что-то в высшей степени лестное.

— Нельзя, товарищ Пупков, — заговорил он с важностью. — Небось ты ж из своей «Победы» по нашему шоссе в Моданск хлебопоставку повезешь? То-то. Не для себя ведь строю.

— Неспешно больно ползете. Чистые жуки.

— А ты как по грязюке, по лужам скачешь — зайцем? Походатайствуй за нас перед Ильей-пророком, — указал Хвощин на тучки, — пускай сдаст в архив свой гром. Две сухих недельки — и дадим рапорт: трасса готова!

Стоявшие вокруг передовики засмеялись. Хвощин еще ближе протиснулся к Протасову, заговорил о нуждах строительства. Председателя «Победы» отозвали, и начальник доротдела полностью завладел вниманием секретаря обкома.

— Может, и кончили бы шоссе, Семен Гаврилович, да строим ведь впервые, ну и кое в чем дровец наломали.

— Сам признаешься? — улыбнулся Протасов. Хвощин юмористически, с виноватым видом развел толстыми короткими руками.

— Куда денешься? За чистосердечное признание и на суде скощают. А с другой стороны взять — не один я виновен, на трассе есть кое-кто и поглавнее меня. Стояло вёдро, надо было каждый час использовать, каждую минуту в стройку вбивать: тянуть полотно, рыть кюветы, мостить — ведь какую богатейшую технику нам Москва в прошлом году отпустила! Камынин же все подъезды чинил, силы расстанавливал, опытом обменивался…

— Мост-то на твоей дистанции завалился, — сказал Протасов.

— Вы мне теперь небось до смерти не забудете этот мост. Обвал мог случиться и на моданской дистанции. Если б сейчас наших солдат в ермаковские кольчуги одеть, смеяться б стали? Потому что кольчуга пулю не сдержит. Чего ж никто не смеется, когда самосвалы, тракторы, многотонные автомашины газуют по деревянным мостишкам? Те, бедняги, трясутся как припадочные: рассчитаны-то на лапти да колымаги. Опять же сказать: я ведь хозяйственник. Почему Камынин как главинж в свое время не озаботился мостом через Омутовку? Доверился Молостову, а тот и подвел нас… человек в районе новый. Может, я виноват, что и денежки у Промбанка не сумели вырвать? Хорошо, что к нам недавно сам товарищ Мухарев приезжал… Помните небось — из Главного дорожного управления при Совете Министров Российской Федерации? Сколько я ему лично расписывал, какая в области охота: можно сказать, выманил из Москвы. У меня он и останавливался. — Хвощин сделал значительную паузу. — Ну… подпер нас, дал полмиллиончика на стройку.

— Ловко, — одобрительно сказал кто-то.

Протасов подошел к урне, бросил туда докуренную папиросу, говоря на ходу:

— Слух есть, ты и с моданскими хозяйственниками все связи пустил в ход: что трассе нужно — в большинстве к тебе, на квашинскую дистанцию, идет.

— Пустое болтают. Скрывать не стану: знают меня по области, что попрошу — сделают. Мы держим переходящее знамя — вот кое-кто и пытается замарать.

— Что ж, выходит, прав был он, — кивнул Протасов на заведующего промышленным отделом обкома. — Тебя надо было выдвигать начальником стройки? Стало быть, ошиблись?

Внутри здания раздался продолжительный звонок.

— Перерыв кончился, — проговорил кряжистый бригадир.

Передовики потянулись в здание. Протасова взял под руку редактор областной газеты. Хвощин остался сзади, его окружили.

— Значит, дорожный бог, перемены у вас будут на трассе? — громко спросил председатель «Победы». — Жидковатым оказался молодой руководитель?

Хвощин не ответил и лишь усмешливо сощурил глаза.

— Супротив тебя разве устоять? — Председатель крепко сжал его руку повыше локтя. — Дока мужик. Помню, помню, чай, вместе вот тут в совпартшколе гранит науки грызли.

— Я еще не забыл, как мы с тобой и в церковноприходскую бегали. В селе Богородском. Сумку через плечо — и айда.

— Было.

— Что, Николай Спиридонович, — подошел к Хвощину знакомый уполномоченный из Министерства заготовок. — Тебя еще куда-то выдвинули?

В другой группе говорили:

— Слышно, Камынина с работы снимают: затянул стройку. Что ж, верно.