— Знаю.

Последнее слово Артем сказал уже в дверях, поправляя шапку на голове.

Вдоль улицы дул холодный пронизывающий ветер, срывая с лип, кленов редкие почерневшие листья. Темное, тучевое небо придавило крыши домов; не поймешь, то ли снег собирался, то ли дождь. Артем быстро шел вверх по тротуару к своему поселку. Задал ему Владимир задачу! Вишь чего от него ждут! Значит, людям мало того, что он стал честным человеком. Честных хватает и среди обывателей. А где их активность? Вот в чем гвоздь. «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» — вспомнилась вдруг стихотворная строчка, заученная еще в школе.

Правой рукой он крепко сжимал в кармане тяжелый болт.

После работы Артем побрился, надел новое пальто из черного грубошерстного драпа и пошел в центр города. Рано стемнело, на улицах слабым накалом горели фонари. Перед двухэтажным зданием Управления милиции, с вечно стоявшими у подъезда мотоциклами, автомобилями, опоясанными красной полосой, Артем беспокойно, исподтишка огляделся: никого из знакомых? — и вошел. В тускло освещенной передней с каменным полом нерешительно замялся.

— Вы, гражданин, по какому делу? — привел его в себя голос дежурного сержанта.

— Я… мне к начальнику уголовного.

— Нету его.

— У себя, — сказал спускавшийся по деревянной лестнице пожилой капитан в форменном пальто. — Уже вернулся из больницы.

— У себя? — переспросил дежурный сержант. — Тогда, гражданин, позвоните, может, примет. — Он тут же спросил у капитана: — Ну, как его женка? Камни в печени или… — Дежурный снизил голос, точно боялся громко назвать болезнь, о которой спрашивал.

Что ему ответил остановившийся капитан, Артем не расслышал: он набирал номер телефона. Только донеслись еще две короткие фразы: «Трудно Федотову», «Меньшой-то хроменький».

Выправив пропуск, Артем по застланной рыжей, стертой дорожкой лестнице поднялся на второй этаж, постучал.

Майор Федотов не заставил ждать перед дверью кабинета. Когда Артем вошел, он сидел за письменным столом и что-то писал. Редкие волосы его растрепались, падали на морщинистый лоб, но свежий воротничок, подшитый к форменному синему кителю, по-прежнему сиял белизною, как бы освещая жилистую шею, подбородок. Он кивнул Люпаеву на стул, долго еще строчил шариковой ручкой и, лишь когда отложил ее, спросил:

— Рассказывай, как живешь. На работе все в порядке?

Значит, узнал.

— Полный порядок, товарищ начальник.

— А дома? Дочка у тебя, кажется, растет?

«До сих пор под надзором держат», — подумал Артем и утвердительно кивнул.

— Освоился, значит, Люпаев? Ничего не мешает? Отлично… Да, ведь ты что-то хотел мне сказать? Слушаю.

От волнения Артем закашлялся, лицо его побагровело: он не знал, с чего начать. Майор Федотов пришел к нему на помощь.

— Не о знакомом ли из Болдова хотел сообщить? Что-то больно долго он у тебя загостился… без прописки. Что это за человек? Куда исчез?

Артем испуганно полупривстал.

— Вам… известно?

— Если спрашиваю, стало быть, что-то знаю. Как считаешь?

— Да… знаете.

— Продолжай.

Язык у Артема развязался. Он рассказал об Уразове все, что знал: про то, как жил с ним на Урале; про побег, про синюю «Волгу», лес и ограбленного «кожа́на»; даже про то, что за Зилом в заключении, по слухам, повисло нераскрытое «мокрое» дело.

Ни разу не перебил его майор Федотов. Затем хмуро встал, несколько раз из угла в угол прошелся по кабинету, поблескивая яловыми, зеркально начищенными сапогами. Вот когда лицо у него опять сухое, холодное, взгляд пронзительный, допрашивающий. Пожалуй, первое впечатление от майора у Артема было правильное. «Добренькими» такие лишь прикидываются, чтобы влезть в душу, лучше выпытать, а к терпению их служба приучает. В уголовный розыск слепленных из воска не берут — железных.

Тот ли Артем шаг сделал, придя в Управление милиции? Нужно ли было откровенничать с «легавыми»? Что ни скажи, а это похоже на сотрудничество. Не пришлось бы раскаяться.

— Почему раньше нам не сообщил? — остановясь против Люпаева, резко спросил майор.

— Думал, человеком станет, — хмуро ответил Артем.

— Значит, не верил судебным органам, которые несколько лет назад приговорили Уразова как рецидивиста к долгосрочному тюремному заключению? Думал: все ошибаются, а ты один прав? Человека в нем разглядел? Ну, и к чему твоя «доброта» привела? Невольно помог Уразову совершить ряд новых преступлений.

Словно горячей золы насыпали Артему за пазуху: стало жарко, он заерзал на стуле.

— Скажи, Люпаев, имел бы я право привлечь тебя к ответственности?

— Имели, — еле разлепил Артем губы.

— И привлек бы, не приди ты сам. Получил бы статью за укрывательство преступника. Видишь, как надо взвешивать свои поступки? — Майор вновь сел, откинулся в кресле, пронзительно глянул, на Артема. — Я сам отвечу, почему ты не пришел к нам раньше. Потому, что еще продолжаешь жить блатной психологией. Спрятать беглого и этим обмануть соседей, весь город — можно. А пойти в милицию, рассказать правду о злостном враге порядка — нельзя? Знаю, бывшие «друзья» тебе не простят. А мы вот прощаем.

Майор открыл ящик стола, достал два листа чистой бумаги, снял металлическую крышечку с чернильницы, взял ручку с прибора. Заметив, что кончик пера загрязнился, будет мазать, неторопливо, обстоятельно вытер его о пресс-папье.

За спиной майора Федотова на подоконнике стояла черная, туго набитая хозяйственная сумка на незастегнутой «молнии». Из сумки выглядывал подрумяненный батон, что-то завернутое в коричневую магазинную бумагу, бутылка молока. Артем сразу вспомнил больную жену начальника розыска, «меньшого хроменького». Значит, самому приходится по хозяйству?

— Мы чувствуем настоящего человека, Люпаев, и верим ему, — заговорил майор. — Что, к примеру, мы в тебе видим? Ты понял: нельзя присосаться к общественному карману. Вот тебя премировали на заводе — что это значит? Болеешь за план. Я знаю, ты не только заработать хочешь. На собрании выступал, поддержал инициативу профкома двор чистить… Взять хотя бы случай с Уразовым: совершил ты преступление, но опять-таки зачем? Надеялся перевоспитать. Уголовный розыск верит, что на сегодняшний день ты искренне понял свою ошибку, раскаялся. Вот за это… только за это я и уважаю тебя. Теперь ответь: где нам найти Уразова?

— Поссорились мы. Где он скрывается, не знаю. Верите?

— Не верил бы, не говорил с тобой. Ладно. Вот бумага, чернила, ручка, запиши свои показания.

Артем отодвинулся на стуле, торопливо возразил:

— Не могу, товарищ начальник. Вы же знаете, чем это для меня пахнет. Я, наоборот, вас прошу: не выставляйте меня свидетелем. Не поймите, что боюсь: я сам мужик-хват, меня голыми руками не возьмешь. Если налетит, сумею встретить. Но гады вроде Зила ни перед чем не остановятся: на мне обломают зубы, начнут женке мстить, дочку поуродуют.

Майор подумал.

— Просьбу твою уважим. Тогда расскажи приметы Уразова, мы станем его искать. Помоги и ты нам.

— Помогу… согласный. По дороге из колонии Зил украл паспорт. У пьяного. На имя жителя города Миасс с Южного Урала Николаева Василия Ивановича. Собирается оформить этот паспорт и жить по нему.

Майор Федотов взял шариковую ручку, сделал запись в настольном блокноте.

— Проверим. Сомнение есть: опытные воры, вроде Уразова, следов не оставляют. Вряд ли по этому паспорту пропишется, достанет другой. Проверим. Что еще можешь предложить?

Задумался теперь Артем. Заговорил, размышляя вслух:

— Думаю так, что Зил еще ко мне придет.

— Ты ж говоришь, поссорились?

— Верно, поссорились. Отказался я пьянствовать, компанию вести. Злые они с дружком в тот вечер ушли из моего дома. Но вот уж сколько времени прошло, а Зил мою семью все не трогает. Учтите: он не из тех, кто забывает обиды. Вот я и прикидываю: не придерживает ли меня про запас? Конечно, Зил видит: я назад в кодло лезть не собираюсь. К таким ворье не подходит близко. Только успел ли он окопаться в городе? Слишком времени мало прошло. Не захочет ли меня в чем использовать? Чую, заявится.