— Вы тут… целый диспут развели, — еще раз осуждающе глянув на хозяина газика, сказал Хвощин. — Вроде как не то место. А? Отложим? Займемся стройкой? — Он вдруг переменил тон, кивнул на группу людей, подходивших от лагеря. — Вон Баздырева свой косяк ведет: весь штаб участка в полном составе. Тоже небось: «Нет транспорта, нет камня, стройматериала».

И сразу, словно забыв о Молостове, он твердо, уверенно двинулся к ним навстречу. По-прежнему едко кривя губы, Горбачев последовал за начальником доротдела.

«Похоже, что Варвара Михайловна несчастна? — подумал Молостов, вновь рассеянно наклоняясь над каменным бордюром, проверяя укладку. — В прошлый приезд из Моданска сама намекнула: мол, с мужем почти не видались. Значит — полный разлад? Я ж ей нравлюсь: в таких, вопросах я еще не ошибался. Проверю… и добьюсь своего. Любым путем заставлю уступить». Молостов вдруг выпрямился, круто свернул с насыпи и пошел к Забавиной обедать. Он больше не думал о том, что разбивает Камыниным семью.

Там, где еще месяц назад рос лес, тянулся голый кочкарник, кисло болото, поросшее клюквой, чаканом, вилял из стороны в сторону разбитый ухабистый большак, — растянулась пятитысячная народная рать, громыхали сотни автомашин, самосвалов, новенькие катки, бульдозеры, скреперы. И постепенно разрозненные звенья трассы, возводимые одновременно двадцатью шестью районами на отведенных участках, стали сливаться в одно ровное, заметно приподнятое над землей полотно девятиметровой ширины, считая обрезы, с глубокими кюветами по бокам для стока воды. Через реки, овраги шагнули новенькие мосты.

Несмотря на перегруженность, Камынин не забывал наказа секретаря обкома, выявлял по всем участкам новаторов, ударников, ездил к ним, спрашивал о рабочем опыте. Вспомнил и о том, как на воскреснике секретарь пореченского райкома Худяков хвалился, что у них есть замечательный старик землекоп Гадеев. У Гадеева нашлись подражатели из молодежи, тоже перевыполнявшие норму. И в конце мая Камынин решил ближе познакомиться с этим дедом. Он захватил с собой литсотрудника выездной редакции газеты «Народная стройка».

Секретарь райкома Худяков привел их на рабочее место старика.

— Вот, Сафрон Аггеич, — сказал он, — главный начальник строительства о тебе прослышал. Приехал поглядеть вместе с корреспондентом.

Дед Гадеев перестал копать, выпрямил сутуловатую спину, оперся на держак лопаты. Роста он был невысокого, но плотный, с выпуклой широкой грудью и большими огрубелыми руками, словно перевязанными синими венами. Одет в ситцевую застиранную рубаху, штаны навыпуск, лапти.

— Что ж, нехай поглядит, денег за это не берем, — сказал Гадеев, щуря небольшие, с жиденьким блеском глаза. — На то они начальники и ученые, чтобы всякое опытное дело в книжку отпечатывать. Ну, хоть вы, детки, и руководители, а я обоих вас вместе годами постарше. Вот и разберитесь, кто из нас первый?

— Первый у нас тот, — сказал Худяков, — кто народу вожак, пример показывает в работе.

— Верное слово говоришь, — подумав, неторопливо согласился дед. — У каждой стаи гусиной, у отары аль коровье стадо возьми — у всех вожак. И в подчинение к нему становятся потому, что сам себя показывает. На свете ничего даром в руки не идет, все характером добывается.

— Вот хотим, отец, порасспросить, как вы работаете, — сказал Камынин. — Люди говорят, есть чему поучиться.

— Молва мирская что волна морская, — как бы себе в усы, пробормотал Гадеев. — Чего вам у меня выспрашивать? Все вы грамотные, икадемики, эвон каких машин понастроили, каждая за цельную артель ворочает. А у меня чего? Лопата. Низкое орудие производства — так по-школьному? — Дед хитро оглядел всех. — Вот, правда, и «катюшев» попридумали, и самолетов «ястребков» позапустили в небо, а теперь, говорят, прямо адовую бомбу изготовили, а все-таки войну-то, как и допрежде, пехотный солдатик решает?

— Он, солдатик, — подтвердил Худяков. — Но вооруженный автоматом и под прикрытием авиации и танков.

Землекопы засмеялись, а Худяков негромко сказал Камынину:

— Видали нашего философа? Любит старина, чтобы его попросили.

— Вот потому, дедушка, — пояснил Гадееву литсотрудник, — мы и хотим узнать твой опыт, что ты стажированный служака.

Гадеев, видимо, остался доволен собой.

— Чего ж? Коль время не жалко, поговорю вам о работе. — Он огладил пышную, не совсем еще седую бороду, как бы задумался. — Приехал я сюда, на дорогу, из нашей деревни Деевой. Отвел мне бригадир участок. «Вот, старина, выкинешь пятнадцать кубометров, будешь ударник». Сам смеется. Скрутил я себе из махорки конфетку, сел, пососал, а сам прикидываю, каким манером и с какого, стало быть, конца за дело браться. Видали, какая у меня винтовочка-автомат? — Старик показал горевшую на солнце лопату. — Ежевечерне после работы деготьком смазываю, чтобы ржа не ела. Утром встану — деготь тряпочкой сотру. Лопату точу напильником, бруском навожу: вострая — бабам усы брить можно. А черенок видали? Ясеневый, легкий, длиной аккурат в метру. Одежу себе по мерке подбираем? Вот и струмент так. Без струмента и вошь не убьешь.

— С лопатой все ясно, — улыбаясь, сказал Камынин. — Дальше как работу организуете, Сафрон Аггеич?

— Все своим чередом узнаешь, товарищ главный начальник, — ответил землекоп. Он крякнул и немного помолчал, как бы желая показать, что, раз согласился на беседу, дело других только слушать и не перебивать. — Что я сделал? Перво-наперво разделил свой участок на три части. Встал к насыпи дороги боком, вот так, — и начал перекидку. Двигался я не в сторону, — показал старик на поле, — а взад. Зачем, спросите? Удобней-землю выбрасывать. Верхние слои я кидал как мог подале от кувета. Сыму землю на один штык, вылезу, да и потрамбую ее лапотками, чтобы пухлым горбом не подымалась. А чем глубже в кувет вгрызался, тем ближе землю выбрасывал: место для нее было заране припасёно. Таким манером я спервоначалу одну секцию выработал — сел, покурил. После вторую кончил — опять же за кисет. А там и остатнюю ждать не заставил — тут и водички испил. И ходьбы по участку у меня лишней не получилось, и суетни меньше. Куда нам, старикам, торопиться: в могилу? А стал бригадир в вечеру подсчитывать, ан у меня… шешнадцать, восемь десятых кубов.

Старик значительно крякнул и сделал паузу.

— Вот вы, Сафрон Аггеич, и есть землекопный вожак, — сказал Камынин. — И у нас, руководителей строительства, к вам просьба: можете выступить в один из ближайших дней, выходных конечно, поделиться опытом с молодежью? Разъясните, сколько своим методом времени экономите, сил. Вы, говорят, не впервой на земляных работах? Да не забудьте сказать, сколько зарабатываете в день. Столковались?

Гадеев подумал, важно обдернул рубаху и вдруг торжественно протянул огрубевшую руку начальнику строительства:

— Держи, сынок. Рука у деда твердая и слово крепкое. Покажусь с опытом, готовь поллитру.

И первый засмеялся своей шутке.

«Вот старик — дуб. Еще и зубы целые», — подумал Камынин, отойдя и оглянувшись на землекопа. Сафрон Аггеич поплевал на заскорузлые ладони и начал работать. Со стороны казалось, что ему совсем не стоит труда вгонять лопату, выбрасывать землю. О разговоре с начальством он, казалось, уже забыл.

Весть о предстоящем «обмене опытом» разнеслась по всей трассе. Выездная редакция областной газеты «Народная стройка» отвела целую полосу работе Сафрона Аггеича Гадеева, поместила его портрет. Старик долго глядел на свое изображение, неясно отпечатанное на тонкой желтоватой бумаге, и не решился свернуть из этой газеты самокрутку.

Зато директор МДС Горбачев небрежно швырнул номер многотиражки на стол в своем кабинете. На диване у него, развалясь, сидел Хвощин, попивал маленькими глотками шипучий квасок из граненого стакана. Одна пустая бутылка и вторая, опорожненная до половины, стояли на красном несвежем сукне стола.

— Хорошую сивку-бурку обратал наш руководитель? — говорил Горбачев, не скрывая желчной издевки. — Конечно, если дед поднатужится, он выкинет сверх плана еще полсотни кубометров земли… а нам их надобно полмиллиона. Обмен опытом — дело неплохое, да время ли? Сказать по совести, я охотно бы отпустил добрую половину этих лопатных новаторов по избам, а себе взял бы десяток-другой катков, скреперов, бульдозеров: в наш век машины понадежней.