— Чего тут не понять? — буркнул Артем.

Согнувшись на стуле и опустив стриженую голову, он вертел в руках новую кепку, купленную на заработанные в колонии деньги. Майор Федотов сидел в кресле по другую сторону стола, положив локти на красное сукно, и его потускневшие серебряные погоны с двумя голубыми просветами топорщились на приподнятых плечах.

— Живи, Люпаев, как все люди… нормально. В праздник можешь и за рюмочкой отдохнуть… Только не теряй головы, не тянись за чужой собственностью. Ты грамотный, небось знаешь, что к чему идет? Насчет коммунизма планируем. Что ж, думаешь, построим мы Ноев ковчег, как при потопе, погрузим всякой твари по паре и поплывем? Не-ет. Кое-кого и за бортом оставим, на сухую горку не высадим. Воров, расхитителей разных, хулиганов — не-ет…

Начальник сделал паузу, тихо и как-то особенно внушительно закруглил мысль:

— Когда переезжают на новую квартиру, старую грязь с собой не забирают.

Артем по-прежнему вертел кепку и не поднимал головы.

— Деньжонки есть? А то поможем. На пропитание.

— Остались еще.

— Не стесняйся. Голодный человек на всякую отчаянность готов, а тебе держаться надо. Крепко. Второй раз, смотри, в яму не падай. Народ надеется, что совесть у тебя осталась и ты пакость ему больше не сделаешь. Имей в виду: к тебе, как бывшему уголовнику, наверняка потянутся лодыри, выпивохи… а может, приплывет рыба и покрупнее. Так вот, если ты всерьез решил «завязать», не дай себя заглотать. Не дай. Наоборот. Помоги нам подсечь хищника на крючок.

«Ишь как мягко стелет!» Артем еще ниже опустил глаза, рот его передернулся. Вот этого-то разговора он и боялся, из-за него долго не шел в Управление милиции.

Еще парнем, связавшись с «теплой» компанией, Артем на всю жизнь усвоил главный закон воровского мира: будь верным товарищем, не продай. В тюрьме, в колонии он убедился: продашь — каждый имеет право сунуть тебе нож в грудную клетку, проломить голову. Хочешь воровство бросить? Твое дело.

— Раз решил жить по-честному, то по-честному и поступай, — полз в уши голос майора Федотова. — Не мне этим услугу окажешь — народу. Загладишь вину перед ним. Ясно, о чем говорю?

Не грубить же человеку, который тебе добро оказывает? Да еще когда он «главный легавый»!

— Ясно, гражданин начальник.

Майор Федотов неторопливо вышел из-за стола, остановился возле Артема.

— Во-первых, не «гражданин начальник», а «товарищ начальник»: ты теперь не обвиняемый. А во-вторых, помни: если потребуется наша помощь, обращайся смело. Правильно заживешь — всегда постараемся выручить. Ну… желаю тебе.

На прощанье он даже подал руку.

«Все вы одинаково поете, — размышлял Артем Люпаев, выйдя из Управления милиции и шагая домой. — «Если потребуется наша помощь, обращайся смело». Не потребуется. Можешь быть спокойным. За помощь спасибо, а с тем и до свидания. Благодетель! Только что и помог — вернуть собственную комнату. А прописка… Кто же ее и делает, как не милиция?!»

Снова Артем Люпаев получил все гражданские права; оставалось поступить на работу и забыть последние годы, опозорившие его жизнь.

Да одно дело то, что написано на бумаге, а другое то, что случается в будничной повседневности. Сколько объявлений висело в городе о найме токарей, слесарей, кассиров, дворников! В первом же заводоуправлении Артема ждала осечка: увидев в его паспорте отметку о заключении, работник отдела кадров, сразу изменившись в обращении, объявил, что у них нет мест.

Это же произошло и на другом заводе.

— Вам ведь нужны токаря, — сдерживая нервную дрожь, сказал Артем.

— Нужны. Но специалисты с высокими разрядами. А вы нам не подходите.

— Куда ж мне идти? Я по Конституции имею право на работу.

— Что вы повышаете тон, гражданин? — обиделся работник отдела кадров. — Вас никто тут не оскорбляет, а просто я вам заявляю, что вы для нашего завода не подходите.

Когда Артем побывал еще на трех заводах, в ремонтных мастерских, на железнодорожном складе, то окончательно убедился, что с такой «каиновой печатью» в паспорте его в рабочий коллектив нигде принимать не хотят.

Вот как в жизни оборачивается юношеская ошибка! Его выбрасывают на помойку, как дырявую калошу! Значит, или помирай с голоду, или снова иди на преступление?

Выход оставался один — Управление милиции, хоть Артему и очень не хотелось туда обращаться. Начальник уголовного розыска не удивился, вновь увидев Люпаева.

— Что же сразу не пришел? — сказал он. — Ты где до осуждения работал?

— На «Электровыпрямителе».

— Не против туда поступить? С него и начнем.

Майор тут же стал звонить в заводоуправление.

Артема поразили его терпение и доброжелательность. Вон какими бывают «легавые». Может, сам из рабочих? С чего это в первое посещение он, Артем, взял, что у майора Федотова строгое, сухое лицо, холодный взгляд? Гляди, как спокойно разговаривает с отделом кадров. Разъясняет, настаивает, ни разу не повысил голос. Взгляд у него в самом деле испытующий, но совсем не злой. И даже сапоги яловые носит, только зеркально начищены и от этого выглядят как хромовые.

Положив на рычажок телефонную трубку, майор своим негромким голосом сказал Люпаеву:

— Сейчас зава отделом кадров нету. Я завтра сам подъеду на завод и договорюсь. В партком, наверно, придется толкнуться. Потерпишь пяток деньков?

— Потерплю, — с неожиданной для себя готовностью сказал Артем. Он почему-то встал со стула, держал руки вытянутыми.

— Пробьем, не беспокойся. Я попрошу, чтобы они тебе сразу дали аванс.

Задумавшись, словно размышляя вслух, майор подытожил:

— Кто виноват, что так получается? Сам ваш брат, бывший заключенный, виноват. Те, кто крепко «завязал» с прошлым, стараются. Даже премии получают. Но есть такие, каким надо лишь «устроиться», добыть чистые документы. Работают они плохо, выпивают, а потом начинают тянуть инструмент, поделки, а то и кассу. Они-то и кладут пятно. Предприятию же надо план выполнять, на него обижаться нельзя. Кто желает себе худа? Вот отдел кадров и набирает незапятнанных. Это понимать надо.

Артем уже смело, с интересом разглядывал начальника уголовного розыска.

— Как же быть? — спросил он вдруг.

Майор Федотов, как и в первый раз, вышел из-за стола: видно, так всегда провожал посетителей.

— Людям всегда надо давать работу, — убежденно подчеркнул он слово «всегда». — У человека только один путь исправиться — работать. И хоть от этого иногда убыток предприятию, надо идти на убыток.

Выходя из управления, Артем совсем по-другому подумал о майоре: «Видать, не совсем здоровый — кожа желтая».

Он от души посочувствовал майору, а потом сам удивился. За кого болеет душой? За «легавого».

Дома Артем перевесил осевшую дверь, начисто вымыл, выскреб пол в квартире, как нередко делал в бараке. Им овладела уверенность, что теперь все наконец наладится. И в этом состоянии подъема, душевной ясности сама собой пришла мысль, которая раньше для него была бы невозможна.

«Конечно, Федотов «легавый»: это его работа. Так же, как и я раньше был вором: то была моя работа. Федотов хочет получить доверие хозяина управления. К тому же, наверно, коммунист и верит, что преступность можно уничтожить. Тянет не за одну зарплату. Ведь не будь таких, как я, не было бы и Федотовых. Тут ясно. Мое же дело — не поддаться ему. Кто меня силком принудит? Но все-таки этот начальник — человек».

В конце недели Артем был принят на «Электровыпрямитель». Он позвонил из телефона-автомата в уголовный розыск, поблагодарил майора Федотова. Сам заходить не стал: хоть майор и «человек», да все-таки ну его к ляду. Ишачить на управление он, Артем, не собирается. Скорее забыть прошлое — вот чего ему хочется.

На заводе Артему Люпаеву пришлось начинать с того, на чем кончил шесть лет назад: с ученика токаря. Мастер, хмуро усмехнувшись, буркнул:

— Прикреплю тебя к Зубареву. Он член профкома, нагрузочка ему будет.

«Попадется какой-нибудь старикан вроде отца», — угрюмо подумал Артем, идя за мастером в конец цеха.