— Интерес был.

— Все-таки?

Забавина оправила свой белый рабочий халат и спокойнее, удобнее уселась на пеньке, словно не ее и спрашивали.

— Из-за интересу, выходит, приехала? — своим далеко слышным голосом переспросила Баздырева. Разбитной паренек в кепке без козырька (носил он ее как берет) подбросил в костер сушняка, огонь вспыхнул ярче, и заместитель председателя райисполкома яснее выступила из полутьмы: коренастая, почти квадратная, с орденами и медалями на большой груди. — Думаю только, интерес-то у тебя был… с подкладкой. Двойной. А? Сознайся уж, мы люди свои. Штука вся в том, что у нас в Чаше ты, Забавина, была официанткой, а тут дали столовой заведовать. Раз. Оклад за тобой сохранили полностью, да еще командировочные выплачивают. Это два. Плюс третий — капитал заработать решила, что дороже всех денег ценится: высказала свою сознательность, откликнулась на общественное мероприятие. Небось козырять трассой будешь, когда вернешься домой, почета к себе потребуешь? Так, что ль?

Забавина не опустила глаз, затененных угольными ресницами, лишь чуть усмехнулась.

— Может, я наврала? — настойчиво переспросила Баздырева.

И тогда Забавина наконец ответила:

— Что ж я вам скажу, Матрена Яковлевна, когда вы сами за меня расписались.

Вокруг послышался смех.

— Отмолчаться хочешь, голубушка? Аль простушкой прикинулась? Так вот, мы не лапти, а ты не кочедык, и нечего нас подковыривать, будто мочалу. «Разное толкуют». Где? За кустиками? По уголкам? Хочешь о чем узнать — руби прямо. Но вопрос ты подняла интересный, и уж за одно это спасибо. — Баздырева обратилась к сидящим вокруг. — Может, и у вас есть какие неясности в нашем деле? Мы ведь на то и политбеседу проводим, чего рты позапечатали? Ну ты вот, — ткнула она пальцем в разбитного паренька в берете, поддерживавшего огонь. — Объясни нам, как на трассу попал?

— А как и все, — ответил тот бойко.

— Аль у тебя язык устал за день? Не можешь обстоятельней?

— Да хучь лекцию сделаю, — охотно заговорил паренек. — Ну, спустили нам с района распоряжение отобрать тридцать две души на стройку… по количеству едоков. Председатель колхоза товарищ Бычков собрал собрание и говорит: «Надо такой народ выставить, чтобы не запозорили наш «Красный сеятель». Примерных».

— Тебя первого и выдвинули? — ехидно вставила толстая смешливая девушка и прыснула в руку.

— Нашлась! — уязвленно повернулся к ней паренек. — Не одну ж тебя, такую паву. Стали на собрании выступать желающие, я и назвался. Одно — комсомолец. Опять же работа в областном масштабе. Что я, матерь, какой детишек нельзя покинуть? Меня сразу в список вписали. Правда, семь душ недобрали на трассу, ну, парторг товарищ Лазеин сагитировал. Выделили колхозники.

— Да чего тут разводить тары-бары, — с досадой сплюнул Порфишин. — Все пришли с мирской директивой. Темные, что ли, не понимаем?

— Ты статья другая, Елисеич, — упрямо перебила нового мостовщика Баздырева. — Но я по лагерю слышала иные разговорчики. Мол, почему меня послали на три недели строить шоссейку, а другие по избам в деревне сидят? Так вот отвечу: кому интерес, накручивайте на ус. Как вам разъясняли, каждый совершеннолетний шесть дён в году должен отработать на дорогах. Так? Но не будем же мы всех людей подымать, отрывать от дела? Вот народ для своего удобства и выделил постоянные бригады на срок. У вас в «Сеятеле», — кивнула заместитель председателя на паренька в «берете», — общее собрание что постановило? Отработал свое в счет трудоучастия и получай полновесный трудодень за тех колхозников, кого замещаешь. Верно? А? В точку?

— Все понятно и без пол-литра, — сказал Жогалев. — Поработаем, зато будет и дороженька, не придется тонуть в грязи, как грешнику в судный день. Мы-то знаем, что постельку стелем себе: в Моданск от Чаши рукой подать, чуть не кажный день ездим, а вот шебальцы — те как портные, на чужого дядю шьют: от них до облцентра, почитай, все двести километров, им сюда так же по пути, как живому человеку на кладбище.

Люди уже зашевелились, стали расходиться. На этот раз их задержал Молостов.

— Одну минутку, — сказал он жестко. — Сейчас шофер Жогалев походя высказал совершенно вредное суждение. По его словам выходит, будто народ тут работает для своей шкуры. Разве москвичи метро построили только для себя? Все мы можем ездить — правда, реже, чем они. Разве товары, которые будут из центра завозить к нам в область по этой трассе, не пойдут в Шебальск?

— Уж и пошутить нельзя, — развел руками Жогалев.

— Шути в клубе с девушками. А слово — это не семечковая шелуха, не каждое можно изо рта выбросить.

— Виноват, что сероват. В виде штрафа сделаю на машине лишнюю ездку за камнем.

Народ потянулся по шалашам. Варвара Михайловна вдруг почувствовала сильное желание выйти на свет и поблагодарить Молостова. «Что тут особенного? Техник провел интересную беседу и будет признателен, если ему об этом скажут. Такое и сам Андрей одобрил бы».

Над лесом поплыла музыка: «культурник» включил приемник «Родина».

«Одернули Забавину, — вспомнила она. — Очень хорошо. Поделом».

Двое колхозников пронесли из леса коням большие охапки пряной свежескошенной травы. Маря Яушева, словно чутьем угадав мысль Камыниной, с улыбкой похвалила Молостова: «Хороший доклад сделали» — и заговорила о недостаче камня, о том, что хорошо бы найти поблизости пласт, открыть карьер. Облокотясь на киоск и выставив опойковый сапог с щеголевато подвернутой подкладкой, Жогалев весело, с ужимочками рассказывал что-то Забавиной: наверно, смешил ее. Лица заведующей столовой Варваре Михайловне не было видно: она стояла боком, да и не поддерживаемое никем пламя в костре быстро стало спадать. Вот шофер взял Забавину под ручку, шутливо потянул к лесу; она увернулась и шлепнула его ладонью по спине.

Ожидать дольше у дуба было неудобно, и Варвара Михайловна медленно и нерешительно прошлась к осиннику.

Высоко в прогалах деревьев мерцали звезды, отливая красным, синим блеском. Варвара Михайловна поискала Стожары и не нашла. Она сорвала ветку: листья оказались совсем сухими и пахли сильнее обычного. Над верхушками деревьев с хорканьем пролетел вальдшнеп; из-под ног запрыгала травяная лягушка.

«А почему я должна ждать, пока все разойдутся? — подумала она и повернула обратно. — Что у меня, секреты?»

Совсем близко от нее в лес молча проскользнули две фигуры. Одна была в белом халате, в белой косынке, и Варваре Михайловне показалось, что она узнала Забавину. Интересно, кто с ней: Костя Жогалев? Что-то он стал будто шире в плечах, выше. На поляне возле погасшего костра никого не было. Где Молостов? Куда вообще все делись? Своим незвучным, но приятным голосом Варвара Михайловна вдруг запела:

Ей стало очень весело, она знала, что, как обычно, встретит Молостова где-то возле своего шалаша. Так даже лучше: пусть именно он подойдет к ней первым и они перекинутся парой слов; она, как бы между прочим, выскажет ему свое мнение о докладе.

Везде ложились спать, темнели на опушке пустые автомашины, у телег с поднятыми оглоблями звучно хрустели травой лошади, отбиваясь хвостами от комарья, из шалашей слышался негромкий говор, смех, на площадке у турника бойко рассыпалась ладами гармошка, и оттуда доносился дробный топот сапог. И тут Варвара Михайловна едва не столкнулась с быстро шедшим ей навстречу человеком: о н.

— Ой, кто это? — как бы испуганно вскрикнула она.

— Не тот, кого вам надо.

— Костя? Разве вы не… А мне показалось, будто в лес…

Шофер махнул рукой.

— Пеньки считать в потемках? Одному неинтересно, а девушки, со мной не хотят идти, говорят, что я бензином одеколонюсь. Все ищут итээровский персонал. Пойду лучше спать в машину.