На голоизображении было видно, как инструктор ругается с прибежавшим в ангар Марвином.

— А кто это был? — спросил Рэм. — Он же с места в прокол ушёл? А разве так можно?

— А это, малый, отморозки генерала Мериса… — развёл руками Астахов. — Я думал — сказки рассказывают. Но 22–45 — «Персефона», её номер.

— А кто пилот? — осторожно спросил Рэм.

Астахов мог и послать его с таким вопросом, но коснулся браслета:

— Эмор. Не слышал эту фамилию. Кто-то из новичков зелёных. Хотя… Рейтинг у него очень даже красный.

— Психи, — выдавил Касим и налил себе ещё. — Сам вокруг себя разогнался… Волчком. Как у него мозг не потёк… Убью Илинга.

— Пилот молодой совсем, — Астахов копался в браслете. — Дисти Эмор, 23 года. Вне рейтинга. Это ж надо… Никогда не поверил бы, если б не видел.

— Убью, — бормотал Касим. — Год будет вегетарианцем! Капусту вместо свинины жрать будет!

Рэм не отрываясь смотрел на голограмму навигаторской, а оттуда — на обзорный экран.

Куриные и свиные туши совершали медленный и красивый заплыв вокруг станции. В результате ЧП она обзавелась очень оригинальными спутниками.

В каюту вернулся пилот-инструктор старший сержант Эрг. Он был злой и всклоченный.

— Руки ему оторвать! — ругался он, разбирая на фрагменты компрессионку.

Астахов показал глазами на Рэма, и Эрг замолчал.

— Ну и что вы тут все сидите? Наливайте уже. — Пилот-инструктор рухнул в кресло и подплыл в нём поближе к столу.

По его словам выходило, что сделать кое-что для спасения Илинга было можно, если бы в навигаторской вовремя подсуетились.

Но кто был виноват, Рэм так и не понял.

Он и не догадался, что это за «безрогий витрувианский козёл», из-за которого случилось ЧП.

Зато сообразил, как выходить с браслета в станционную дэп-сеть, нашёл библиотеку и выяснил, что никакого витрувианского козла в природе не существует. Но спрашивать ничего не стал, видно было, что не ответят.

ЧП ещё не закончилось. Илинга, который не очень-то перенёс своё агрессивное спасение, забрал медик. Вся техническая обслуга станции стояла на ушах по случаю поломки модуля, а сержанты… пили и ругали неведомого козла.

Причём Астахов морщился каждый раз, но тоже ругался.

Рэма никому вести в барак не хотелось, а одного его отпускать было нельзя. Потому что «попадётся на глаза Марвину — прибьёт».

Пацану налили чаю. Он сидел в уголке, настраивал спецбраслет, иногда тихонько спрашивая что-нибудь то у Касима, то у Астахова.

Спецбраслет не только демаскировал самого Рэма, но и позволял ему видеть всех членов станции, если их маячки были в рабочем режиме.

Он нашёл дядю Серёжу, написал в технический чат, что обязательно забежит завтра, если Астахов отпустит.

Нашёл и всех своих недругов, бездельно шатающихся сейчас между бараком и столовой. Выяснил, что стандартные пометки маячков можно менять, стёр подпись Раймонд Алфред и подписал «Райский дебил».

Он сидел так тихо, что подвыпившие сержанты постепенно перешли с мата на байки из тяжёлой спецоновской жизни.

Пошли шутки про курей, плавающих в вакууме и пожираемых антивеществом, и Рэм вспомнил про катер.

Он был класса земля-воздух, значит, там был реактор анитвещества?

— А почему не было взрыва? — спросил он на пробу, не понимая, будут ли ему отвечать, если не по делу.

Настройку спецбраслета сержанты принимали, как повод для обращения. А остальное было пока непонятно.

Но Касим ответил:

— Это ещё условия нужны для разгерметизации. Удара мало.

— А если бы реактор разгерметизировался — станции хана? — предположил Рэм.

— В смысле — хана? — переспросил Касим и задумался. Покопался в браслете: — Теоретически щиты бы выдержали.

— Реактор антивещества повредить при столкновении или взрыве — почти невозможно, — пояснил Астахов. — Но и заглушить его совсем — тоже нельзя. Он — как семечко. Будет носиться в пространстве, жрать сам себя. И рано или поздно где-нибудь вылупится, аннигилировав кусок пространства.

— Лет через десять? — уточнил Рэм.

— Никто не знает пока. Люди столько ещё не живут, — усмехнулся сержант Эрг и принёс вторую бутылку.

— А на десантной шлюпке большой реактор?

— Смотря какая шлюпка. В кулак или в два.

— Он снизу крепится, да? — осенило Рэма.

Он же видел в ангаре какое-то отверстие снизу. Как раз в кулак.

— Наблюдательный какой щенок, — рассмеялся Касим. — Может, правда шпион?

Сержанты засмеялись, как шутке, и Рэм, напрягшийся было, выдохнул.

Он никак не мог привыкнуть к тому, что в школе и дома его любопытство всячески поощрялось, а в спецоне оно оказалось таким опасным.

Но удержаться от вопроса не смог:

— А правда, что пилоты иногда сами реактор взрывают?

— В академию его надо, — сказал Астахов. — Он нас с ума сведёт своими вопросами.

— Да кто ж его такого возьмёт, — пожал плечами инструктор. — Там сейчас правила набора дико зажали. Он должен тут выучиться, отлетать год. И только потом можно поступать.

— А почему так?

— Война. Перестраховываются. Тоже шпионов ищут. А Стоун у нас — готовый шпион.

Рэм решил, что разговор увели в сторону и про реактор ему не ответят. Секретность, наверное. Но ошибся.

— Вот с «Персефоны» которые, те пытались как-то взорвать реактор, — неожиданно вспомнил инструктор. — Задача, кстати, совсем не простая. При случайной разгерметизации — далтитовый кожух затянет микроповреждение. Реактор будет «фонить», поджирать далтит, а далтит — снова затягивать повреждение. В таком состоянии даже летать можно. Сам реактор не взорвётся, пока утечка не достигнет критической массы.

— А как же они тогда? — удивился Касим.

— Отморозки… — Астахов протянул Рэму кусочек сухой колбасы.

Слишком солёная, явный неликвид, — оценил Рэм. Но колбасу сжевал.

— Я думаю… — инструктор поскрёб колбасу от белого соляного налёта, замолчал и стал пилить твёрдый брусок.

Колбаса была длинная и не резалась совершенно. Сыр уже давно съели, а на борьбу с колбасой терпения у сержантов не хватало.

— Думаю… — вернулся Эрг к мысли. — …Можно проточку кинуть с реактора антивещества на плазменный. Вот тогда может рвануть. Но я вам тут не кружок умелые руки.

— А зачем они хотели взорвать реактор? — Рэм стащил кусочек колбасы.

— Так делают при нападении алайцев или таггеров, чтобы в плен не сдаваться, — пояснил Астахов.

— Но мы же с алайцами не воюем?

— Официально. Но мы же — спецон. Кто знает, что там у парней было за спецзадание. Одни слухи.

— «Персефона» подчиняется непосредственно генералу Мерису, — напомнил Астахов. — Это особисты в квадрате. С одной стороны там лучшие по рейтингу пилоты, с другой — врагу не пожелаешь служить в условиях, когда границ у тебя нет. — Вот смотри. — Он повернулся к Рэму и вызвал над браслетом голограмму. — Это рейтинг крыла. Разноцветные шарики — личные достижения. На самом верху — красные — это пилоты без рейтинга. Уровень «бог». А теперь мы делаем вот так… — Он щёлкнул по браслету. — И ты видишь, что все красные шарики — это примерно спецон. На кораблях крыла красных — всего пара десятков. А теперь смотрим номер личного рейтинга… Опа. Вот он, твой Эмор, который Илинга вытащил. Понял, где? Вот так-то. А парень ещё молодой совсем. Двадцать три года. Сорок четвёртый результат в крыле. Это, малый, нам всем как повеситься. Но с него и требуют такое, чего лучше не знать.

Рэм зевнул, и Астахов спохватился:

— Хэд, тебе уже в койку надо!

Утром Рэм поднялся с трудом. Спину саднило, хотелось отлежаться, пока хоть немножечко не пройдёт.

На браслете появились новые сообщения: от дяди Серёжи и от Астахова.

Сержант написал, чтобы Рэм шёл с утра к медику, если будет сильно хреново, техник — что вся смена сегодня в большом ангаре.

Рэму хотелось что-нибудь написать в ответ, но разлёживаться он не рискнул. Надо было слинять, пока райские отморозки ещё валяются. Натянуть комбинезон, чтобы не светить облепленной пластырем спиной, и бежать умываться.