Лиц было почти не различить в темноте, а вот голосá Астахов узнал сразу. Курсанты ссорились, обсуждали драку. И один из них обвинял другого.

— То есть кто-то скопировал с камеры разговор в каюте курсантов? — уточнил Астахов. — И час назад любой, кто вышел бы в сеть станции, мог узнать, кто пытался убить Рэма?

— Причём это копия с официально встроенной камеры! Сетевая! Никакого личного следа в цифровой записи файла нет! Это наш файл. Я сам полез в сеть, чтобы его скачать. У камер же есть какая-то память! Я как раз вспоминал, сколько часов. Но тут уже какая-то тварь постаралась! — Марвин покраснел от гнева.

Неприятно, когда техники вот так вот изображают полную гласность. Мол, секретов от народа у нас нет. Ташипы хэдовы.

— Да ты не злись, — сказал Астахов. — Здоровье дороже.

— Хэдовы дети! — выдохнул Марвин.

— Дежурный техник слил? — уточнил Астахов.

— Да почти любой техник мог! Камеры-то положены по ТБ, а не за драками этих пацанов следить!

— А давно выложили?

— Я же сказал: почти час… Пятьдесят две минуты.

— Значит, кто крыса — знала вся станция, — подвёл итог Астахов. — Этот дурак пошёл в туалет и там убился. И убить его мог кто угодно, начиная от техников и заканчивая курсантами.

Марвин кивнул.

— Что делать будем? — Астахов дочитал расшифровку разговора курсантов, так было быстрее. Кудрявый Раймонд, уличённый приятелем в преступлении, признаваться не собирался. И уж самоубиваться — тем более. — Вызовешь военную полицию?

— Дождёмся медицинского заключения. Может, он и не от удара умер? Может, он наркоты нажрался со страха? Понял, что разоблачат, и…

— Может быть…Работёнки сегодня у медика… — пожалел Астахов.

— Не всё же ему бездельничать.

— А с остальными курсантами — что делать?

— Обычное дисциплинарное дело, — пожал плечами Марвин. — Вломил бы, и дело с концом.

— Ты о чём? — вскинулся Астахов. — Мне их бить, что ли, по-твоему?

— Электоробич в таких ситуациях дело обычное, — Марвин затевал этот разговор не в первый раз и отступать не собирался. — Не ставь на полный режим, раз жалеешь. Ну, или хочешь, я сам с твоими разберусь, как тут принято?

Мастер-сержант покачал головой. Его совесть южных методов воздействия на личный состав не принимала наотрез.

— Ну, сам тогда думай. Пихай пока в карцер, потом разберёмся, когда волна схлынет. А то ты прав — мне дай, я же сейчас убью. Я же сейчас злой.

Астахов кивнул.

Выбора не было. Троих в карцер, остальных на занятия.

Курсантам нельзя показывать, что руководство чего-то не понимает, сомневается. Надо просто выпить что-нибудь от головной боли и вести всё по графику: спортзал, завтрак…

А там, может, и медик отпишется.

Тогда курсантов к Эргу, а дальше уже решать…

Медик пришёл сам. Ногами.

Астахов и Марвин как раз пили чай с бутербродами, составляли отчёт для Берга и генерировали самые безумные варианты того, что случилось ночью.

— Ну, так ты сам всех и перебудил! — сердился Марвин. — Надо было дождаться побудки! Первый-то был жив!

— А в отчёт труп вносить будем?

— Будем. Пиши, что несчастный случай.

— А ты с техниками разговаривал? Ардо им тоже писал?

— Писал…

— И что они говорят?

— Старший техник сказал, что, мол, жалко, что я его не прибил. Ты же понимаешь — здесь станция! Здесь за такое!..

Медик застыл на пороге и ел глазами бутерброды.

— Да ты садись! — спохватился Марвин. — Наливай чай. Что ты там накопал?

Медик сцапал сразу два бутерброда — он тоже не успел сегодня позавтракать.

— Смерть от удара и от асфиксии наступила практически одномоментно, — выдохнул он и откусил сначала от одного бутерброда, потом от другого.

— Это как? — не понял Астахов.

— Ну… — пробурчал медик с набитым ртом. — Ну… Например, кто-то брызнул ему в коридоре в лицо веществом, угнетающим дыхательный центр… С коротким периодом распада. А потом втолкнул в туалет и захлопнул дверь. Курсант упал и ударился головой. Наступил сразу и дыхательный спазм, и травма. Вещество разложилось, но симптомы спазма остались.

Медик аппетитно зачавкал бутербродом.

Марвин запустил пальцы в волосы, пробормотав:

— Хрен редьки не слаще…

— Или надел на голову парня воздухонепроницаемый пакет и толкнул для верности, — предположил Астахов. — А пакет потом снял… Или толкнул, а потом зажал рот и нос и додушил.

— Или переключил режим вентиляции в туалетной кабинке на экстренную откачку воздуха, — поддакнул Марвин. — Парень потерял сознание и упал. И ударился головой.

— А за сколько минут можно откачать из кабинки весь воздух? — уточнил Астахов. — И никаких следов? — Версия ему понравилась. — И кто имел допуск, чтобы сделать такое?

— Любой техник. С пульта, — Марвин загнул палец. — Любой, кто знал, что вентиляцию можно переключить в аварийном люке, в коридоре. Там счёт на минуты. Кабинка-то махонькая.

— У-у, — протянул Астахов. — А потом он же включил вентиляцию в нормальный режим, и следов нет? Это возможно технически?

— Именно. Чистая комбинация, — кивнул Марвин. — Парень нервничал, не мог уснуть, пошёл в туалет. Некто увидел маячок…

— Или просто вышел следом…

— Парень вошёл в туалет, а некто подошёл к люку и переключил вентиляцию. Подождал десять минут. Верняк.

— Там не заперто?

— Это же аварийный люк. Там проволочка намотана.

— Так пломба должна быть?

— Должна, — согласился Марвин. — Но этот люк — возле столовой, там каждый день кто-нибудь копается.

— И что мы имеем? — спросил медик, успевший во время этого диалога сожрать все бутерброды. — Что убить его мог почти кто угодно? А мотив?

— Да он — крыса! — Астахов нервно дёрнул плечом. — Ты слышал, как он оправдывался? Даже я мог бы его прибить. Но это точно не я.

— И не я, — сказал Марвин. — Мне неприятности не нужны. Но под подозрением все, включая курсантов. Хорошо, хоть десантников на станции не было. Им это дело привычно. Насобачены они на него — жуть.

— Но среди техников ремзоны есть два бывших десантника, — подсказал Астахов. — Хантер мне говорил. Эти могли легонечко стукнуть, чтобы парализовать дыхательный центр, и толкнуть так, чтобы упал виском.

— О-о! — схватился за голову Марвин. — Ещё и это!

— Техники любят Рэма, — развёл руками Астахов. — Да и взрослые курсанты к нему нормально относятся.

— В общем, в подозреваемых у нас все! — фальшиво обрадовался медик.

— Или никто! — отрезал начальник станции. — Парень оступился и упал, ударился головой! ВСЁ!

— А асфиксия? — уточнил Астахов.

Марвин грозно уставился на медика.

— Ну… — сказал тот задумчиво. — Может, он неудачно упал. Временный паралич дыхательных мышц. Редко — но бывает. Совпадение.

— Если ты дашь нормальное медзаключение, следственную группу можно не вызывать, — сказал Марвин тоном, не терпящим возражений. — А про второго курсанта можно вообще не докладывать. Будем считать, что ситуация с попыткой убийства одного курсанта другим разрешилась сама.

— Вот именно, — кивнул Астахов. — Разрешилась. С крысами на станции жить нельзя. Всё равно этим бы кончилось, раз запись разговора попала в сеть. И тут уже неважно, кто первый сумел.

Дверная мембрана кабинета начальника станции полыхнула красным — кто-то стучал.

Марвин глянул на браслет и разблокировал дверь.

— Заходи.

Вошёл рабочий из хозчасти.

— Вот, — он протянул начальнику станции пластину от личного коммуникатора. — Я вещи пришёл убрать. Ну, у парня, который в туалете убился. А у него под матрасом — это.

«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…» — вспомнилось почему-то Астахову.

А ещё он подумал: «Почему правый путь, а не левый? Чего такого плохого находили предки в левом пути?»

И ещё: «Неведомый Данте свернул влево и попал в сумрачный лес. Но долина-то была во тьме? И почему тогда «сумрачный» лес страшнее? В лесу объективно больше объектов и субъектов для анализа, но и только. А у нас на станции их вроде не много, но долина ли это?..»