Тёплая мягкая рука берет моё запястье. Я стремлюсь вырваться из хватки извращённой свиньи, но она сильнее сдавливает пальцы. Покровитель толкает меня к кровати, я удерживаюсь на одной ноге, нащупав стену. Первая попытка оказалась тщетной, а с моими способностями второго и подавно не будет.

— У тебя красивые жёлтые глазки. Привлекательные белые волосы. — Он, как заинтересованная собака склоняет голову набок. — Как у кошечки, Милдред. Мил… Могу я так называть тебя? Или предпочитаешь «милая»? Ха-ха-ха!

— Будет лучше, если ты… — я стискиваю кулаки настолько крепко, что перестаю их ощущать. Мысли сплелись в сложную паутину: я пробую проехать по каждой ниточке, найти слова, которые так яро ищу, но каждая из них обрывается.

У себя за спиной ладони утыкаются в стену. Вот бы вжаться в неё, пройти насквозь. И очутиться в комнате Коши. Разбить его зеркало, по периметру обитое обсидианом, поднять самый острый осколок и располосовать им Зейна. Беспомощность, унижение, слабость. Ненавистная мне комбинация, которую необходимо избегать.

Покровитель упирается в меня липучим голым телом и дотрагивается губам до мочки уха. Он отстраняется, смотрит на мою одежду, а потом засовывает руки под мою спальную атласную майку. Я стараюсь сопротивляться, отодвинуть его, но это сравнимо с тем, что я пытаюсь сдвинуть скалу. Монстр касается моего живота, и из меня вырывается медвежий рёв, резко переходящий в растерянный плач.

Его мерзкая, пропахшая табаком, лапища закрывает мне рот, два пальца зажимают нос.

— Обещай быть тихоней, чтобы я случайно не сломал тебе позвоночник, — взволнованно проговаривает нелюдь и убирает руку. Я испускаю тихий яростный вопль и согласно киваю.

Я могу свободно говорить, но и использовать зубы. Я кусаю покровителя за плечо. Он шипит от боли. Надежда чувствуется в воздухе, боюсь, она вот-вот развеется. Я замахиваюсь ногой, чтобы ударить Зейна в пах. Он перехватывает лодыжку, а затем бьёт меня по лицу. Во рту появляется металлический вкус, нащупываю кончиком языка стёртую десну.

Зейн снимает рубашку, поочерёдно придерживая меня локтями. Он запихивает мне в рот сжатые в комок рукава. Срабатывает рвотный рефлекс, и я издаю истошный рык. Слёзы скатываются по щекам, промачивая алую потную ткань. Я точно так же хочу скатиться на пол, но меня удерживают.

— Ах, какая ты горячая, — шепчет Зейн мне на ухо. Сжечь его миндалины, чтобы он никогда не смог разговаривать. Его рука опускается вниз, к моим шортам, под которыми нет нижнего белья, он сжимает ягодицы. Силы покидают меня, как душа погибшее тело, но я делаю над собой удивительное усилие и снова рычу. В голову, со скоростью гоночной машины, вторгаются воспоминания: щупальца Владыки, окольцованные на моей шее, гневный трёп. Лучше бы Зейн был озлобленным, так бы я чувствовала к нему только ненависть, а не омерзение — самое худшее из всей гаммы чувств.

Ногти ублюдка оставляют на коже пекущие дугообразные порезы. Новая волна сдавленных звуков. Меня пробирает гордость: я ещё держусь и это достойно уважение.

Либо я схожу, с ума, либо зримое реально — дверь открывается. Зейн отскакивает от меня. Я бессознательно трогаю места, которых касался этот урод. Достаю со рта вонючую рубашку и из глаз рождаются слёзы счастья.

Грэм подходит к своему товарищу, заламывает ему руки и вышвыривает как бейсбольный мяч. Я слышу приятное приземление с четвертого этажа. Вермандо уходит, чтобы проверить или прописать Зейну дополнительную оплеуху.

— Вы пришли… — это всё, что у меня выходит сказать.

Коши едва смотрит на меня, снимает простыню с кровати и накрывает мои плечи. Он решительно подымает меня с пола.

— Он сделал тебе больно? — спрашивает покровитель.

Я киваю, подтверждая его слова. Чувствую себя поверженной. Моя школьная знакомая, на тот момент ей было пятнадцать, рассказала про старого соседа, который приставал к ней. Она описывала весь мерзкий ужас, через который она прошла. Теперь я понимаю её.

— Сейчас мы не можем наказать его, но когда ситуация в сферах уляжется, я дам тебе возможность самой порешить парня подобающим образом, — он словно говорит и улыбается. Я разглядываю его беспокойные зеницы и тонкую линию под носом.

— Мне срочно нужно вымыться, — полушёпотом выговариваю я.

Покровитель исчезает, мигом возвращается и протягивает мне лёгкий шелестящий плащ серого цвета. Он отворачивается, я в одночасье накидываю одеяние и предварительно завязываю пояс.

Я прихватываю полотенце, дегтярное мыло и зелёную мочалку. Аналогичный бытовой набор есть в каждой незаселённой комнате, сказал мне только что Коши. Также там есть зубная щётка, дешёвая паста, пара женского и мужского нижнего белья, расчёска для волос и одноразовая бритва.

— Закупают на Земле. Посыльные распределяют.

Мы перемещаемся в душ. Я провожу в нём около часа. Моя кожа покраснела от жёстких натираний, на животе и ягодицах появились царапины. Меня как будто атаковали маленькие волчата.

Я надеваю чёрно-красный сарафан, который Грэм оставил на вешалке: он великоват на талии и маловат в груди. Я не заморачиваюсь с сапогами на замысловатых застёжках и оставляю не застёгнутыми.

Я попросила Грэма выбросить пижаму, пока купалась. Надеюсь больше не увидеть ничего подобного.

— Я быстро! — заявляю взбодрившись. — Сколько приблизительно времени?

— Вторая половина ночи.

Три или четыре часа ночи.

Мы переносимся, Грэм велит доспать у него, сам ненадолго пропадает. Я обрабатываю мазью все раны и синяки, наклеиваю пластыри.

Постельное бельё шёлковое, матрац мягкий как батут. Подушки крохотные, чуть больше моей головы, она пахнет мокрой хвоей, отдалённо — лаймом.

Покровитель бесшумно заходит в комнату. Я резко закрываю глаза. Тяжёлые шаги раздаются над ухом, затем едва слышное шуршание картона и снова шаги. Я смотрю на удаляющуюся спину, Коши садится в кресло, открывает книгу и с задумчивым видом погружается в чтение. Учитель уверен, что я уснула, но мне интересно наблюдать за ним, испытывающим себя в одиночестве: бывает, он супит брови, сопит носом, постукивает пальцем по подбородку, редко — переворачивает прочитанные страницы и с непонятливым взглядом прищуривается.

В один миг я смыкаю веки и углубляюсь в очередное глупое сновидение с летающими свечками.

Утром обнаруживаю на тумбе завтрак: горячий суп с чёрной фасолью, мексиканская булочка, две сырные маффины и стакан мятного чая.

В комнате никого нет. Как по зову, меня навещает Вермандо. Его ломкие кудрявые волосы собраны в слабый хвост у затылка, на макушке пара прядей смутно поседела.

— Здравствуй, Милдред.

— Приветствую.

Этот урок я выучила, когда мы с Грэмом встретили его личного посыльного, и я сказала ему «Доброе утро».

— Как ты себя чувствуешь? Можешь позавтракать, я задам тебе вопросы.

— Спасибо, но не стоило так заморачиваться.

— Какие заморочки? — он хмыкает. — Ешь.

Я переставляю поднос себе на ноги. Бронте садится на край кровати, складывает руки на коленях.

— Зейн поплатиться за свой поступок.

Я чуть ли не давлюсь пищей и отвечаю:

— Грэм обещал, что я накажу его.

— Станешь ты сокрушающим покровителем или посыльным — неизвестно.

— Известно. Мои навыки улучшились.

— За два дня? Впечатляюще, — он хмурит глаза, и переводит тему. — Вкусно, не так ли?

— Это так.

— Уж больно я падок на вкусности, — Вермандо смотрит, как я глотаю ложку супа. — Но предпочитаю отвергать людское.

— Вы верны собственным принципам или кто-то внушил вам это?

— Мне не так уж и просто что-то внушить, — усмехается Бронте.

— Вы живёте в сфере, чтобы защитить планету и людей. Они всегда будут с вами связаны.

— В этом ты права.

— Кем вы приходитесь учителю? Я не первый раз вижу вас вместе.

— Я полностью заменил ему семью, а потом учил сокрушать, — он говорит без гордости, а с крупицей отчаяния в голосе.

— Вы единственный, кто у него есть, — проговариваю я.