— Какая нетерпеливая! Пройдёшь по коридору, там их клеточки. Подопытные истощены, страшные — твоим прелестным глазкам такое зрелище не полюбится.
Я хмурюсь.
— Не ты случайно их пытаешь?
— Конечно я! — кичливо проговаривает он, жадно разглядывает моё тело и подходит ближе. — У надзирателей обед, хотел перекусить чего-то… сладенького.
Мне хочется громко хохотать. Надзиратель, значит… Он чёртов палач, а не надзиратель.
— А ты покровитель? — таким же соблазнительным тоном говорю я.
— Ага. Мы быстрые, сильные. Выносливые.
— Это хорошо. Потому что… меня бы наказали за убийство хранителя.
Без раздумий, своей хранительской силой я сворачиваю ему шею, и он шумно падает на бетон. Поистине хранительская сила!
Когда я обнаруживаю толстые прутья, моё сердце разрывается. Я стремительно подбегаю к клеткам.
Они лежат без сознания в углу разных камер, липкие от крови, грязные, смердящие испражнениями, мочой, кислой рвотой и смертью. Волосы Яфы под корень срезаны и теперь она похожа на ёжика. Лицо испещрено шрамами и свежими кровоточащими порезами. Недалеко от её ноги валяется отрубленный посиневший и весь в грязи и крови кончик пальца.
Шея Грэма исполосована, из полуоткрытых глаз вытекает кровь. О боги! В его глазах торчат тонкие иглы… В животе я едва замечаю деревянный кол. Неподалёку от самих клеток громоздится огромный стол с вёдрами, банками и различными видами холодного оружия и кухонной утвари.
Я начинаю плакать. Так, что уже не могу остановиться. Слёзы продолжают лить, а душа с каждым всплеском распадается на тысячи кусочков. Я просто обязана освободить их, иначе не смогу жить, зная, какое зверство с ними происходит. Так даже скот не забивают!
Я сажусь на корточки и протягиваю дрожащую руку в клетку Грэма. Он мертвенно обездвиженный, грудная клетка слабо поднимается и опускается и это единственное, что свидетельствует о его текущей жизни. Мне не удаётся коснуться его. Я не пытаюсь дотронуться до Яфы: она ещё дальше Коши, так как свернулась калачиком.
— Я достану вас из этой дыры, чего бы мне это ни стоило. Чем же вы думали, когда пришли на моё Посвящение? Это тоже ради общего дела? Обрекли себя на лишние муки, — я стихаю. — Дайте угадаю, это твоя идея, Яфа?
— Я лучше умру, чем… — я еле различаю голос Яфы, спутав с мужским.
— Яфа! — подскакиваю я.
— Что ты тут делаешь?
Девушка смотрит на Грэма, в тёмный коридор и снова на меня.
— Где этот извращенец?
— Он… трогал тебя? — осторожно спрашиваю я.
— Не раз. Грэм это видел, — покровитель вымучивает улыбку: — Я рада с тобой встретиться.
— Прошёл час с Посвящения! Когда он успел так изувечить вас?
— Забудь. Как ощущения? Становиться покровителем волнительно.
— Яфа! — кричу на неё я. — Не говори обо мне больше! Замолчи! Посмотри, в каком ты состоянии. Когда Грэм очнётся?
— Через пару дней. Акбар пожалел меня для своих… утех. А Грэма отключил, чтобы… не подсматривал.
— Это кошмар… — я замолкаю. Две минуты мы с Яфой безмолвствуем.
— Где он? — переспрашивает она.
— Я свернула ему шею. В отключке.
— Давно мечтала об этом.
— На обратном пути оставлю ему парочку ссадин, — хмыкаю я.
— Не нужно. Тебя потом накажут. Будешь здесь сидеть. Это невыносимо, — тараторит девушка.
— Я ведь не нарушу закон.
— Не рискуй, — требует Яфа. — Я не хочу, чтобы ты испытывала это. Никогда. Умоляю, Милдред, не притрагивайся к нему.
Я киваю. Потому что верю: темница сферы Чёрного Оникса — сущий ад.
— Я найду способ вытащить вас отсюда. Черпай силы из моих слов и никогда не сдавайся. Скажи Грэму, что я… сожалею.
— Не вздумай…
— Просто передай ему. Я больше не приду к вам. Спасибо за всё, что вы сделали для меня и для сферы.
Я почтительно склоняюсь перед ней и Грэмом.
— Владыка Грэм Коши и его правая рука Яфа Бейтмен.
Она ошеломлённо смотрит на меня, приоткрыв рот, и не находит слов ответить.
— До свидания, — добавляю я и погружаюсь в сумрак коридора.
— Постой, Мил. Запиши на похоронах наши с Грэмом имена. Мы будем скорбеть вместе с Аметистовой сферой.
Юми Нисимура убита по приказу Джюель Бертран. Кто-то обагрил руки кровью Великой Владычицы праведной сферы. И я жажду отыскать изувера и посадить в камеру, находящуюся за моей спиной. Но только тогда, когда она будет пустовать.