Бо́льшая часть зооморфных изображений на известных произведениях древнерусского прикладного искусства представляют собой не части тератологического декора, а отдельные образы. Они не отличаются разнообразием — оно присуще лишь очень крупным сериям изображений, таким, как белокаменный декор соборов Владимиро-Суздальской земли XII–XIII вв. или резные костяные посохи XV в., где можно встретить редкие в древнерусском искусстве образы, например слона. Для меньших серий такое разнообразие уже не требовалось; на них из реальных существ преобладают обобщенный образ зверя и обобщенный образ птицы.
Вопрос о смысловом значении зооморфных образов древнерусского прикладного искусства относится к числу дискуссионных. Отдельные авторы считают зооморфные мотивы искусства домонгольской Руси чисто декоративными (Смирницкая Е.В., 1982). Это находит частичное подтверждение в том, что подобные сюжеты в Западной Европе некоторыми видными идеологами средневековья (Бернард Клервосский) расценивались как бессмысленные (Вагнер Г.К., 1964, с. 107). В пользу того, что зооморфный декор в древнерусском искусстве не был наделен развитым смысловым содержанием, говорит тот факт, что в ряде случаев он покрывает периферийные части объектов, основное место в декоре которых занимают образы христианской иконографии (соборы Владимиро-Суздальской земли, Суздальские врата, Олонецкое тябло, посох митрополита Геронтия и др.).
В то же время считать все зооморфные мотивы древнерусского прикладного искусства чисто декоративными никак нельзя. Они занимают центральное место на ряде объектов, само назначение которых свидетельствует об их идеологической значимости. Это перстни, в том числе печатные, разнообразные печати, монеты XIV–XV вв., символы великокняжеской власти конца XV в. — резные посохи (Чернецов А.В., 1980; 1986). О смысловом значении зооморфных образов, составляющих крупные серии (прежде всего — резьба на стенах белокаменных соборов XII–XIII в.), свидетельствуют черты упорядоченности, определенной закономерности в их взаимном расположении (Вагнер Г.К., 1964, с. 105–162).
Смысловое значение зооморфных образов древнерусского прикладного искусства различно: оно могло быть по преимуществу церковным, моралистическим или светским (более конкретно — воинским, феодальным, учитывающим общую идеологию эпохи), могло быть преимущественно книжным или, напротив, фольклорным.
Средневековая церковная, моралистическая символика образов животных основывалась в первую очередь на поэтических персонажах библейских книг (прежде всего — Псалтыри и пророков), кроме того, ей был посвящен и «Физиолог» (Карнеев А., 1890). Таким образом, некоторые предпосылки для подобной трактовки звериных образов в древнерусском искусстве существовали. Вместе с тем изображения, бесспорно иллюстрирующие конкретные тексты, связанные с христианской символикой образов животных, в прикладном искусстве домонгольского времени не известны; набор образов в этом искусстве не отвечает полному тексту «Физиолога» (многих образов не хватает, целый ряд не находит в его тексте соответствия, в частности, такой популярный образ, как грифон). Важно, что зооморфные образы на объектах религиозного назначения не обнаруживают существенного отличия от тех, которые представлены на предметах светского обихода.
Наиболее сложные композиции среди светских сюжетов декоративного искусства Древней Руси, сцены борьбы и другие, по-видимому, навеяны конкретными литературными сюжетами. В частности, В.П. Даркевичу удалось обнаружить среди рельефов Дмитриевского собора во Владимире серию композиций, воспроизводящих романские образцы на тему подвигов Геракла (Даркевич В.П., 1962а). Подобные мотивы могут быть связаны с церковными идеями лишь посредством сложных ассоциаций в умах книжников-эрудитов. Очевидно, они могли бытовать лишь в узкой среде церковников, но едва ли в полной мере осознавались даже мастерами, создававшими эти изображения, и совсем не воспринимались большинством неграмотного и малокнижного населения (в том числе, основной массой воинов-феодалов, знати). Между тем для культурно-исторической характеристики эпохи наиболее интересен именно общедоступный пласт средневековой символики.
Соответствие этому пласту следует искать в фольклоризирующих мотивах древнерусской литературы, посвященных прославлению русских воинов и князей. Образы хищных зверей и птиц начиная с «Повести временных лет» и «Слова о полку Игореве» и далее — в «Молении Даниила Заточника» и похвалах различным князьям, «Задонщине» и отдельных фрагментах летописей XVI в. ассоциируются с представлениями о князе, его власти, воинской доблести, с темой угрозы, устрашения. Хищные звери и чудовища при этом устойчиво связываются с положительными образами, тогда как отрицательные сравниваются с их охотничьей добычей. В ряде случаев сопоставление князя или воина с животным сохраняет следы архаических верований в оборотней (Слово о полку Игореве — отрывки, посвященные Игорю и полоцкому князю Всеславу).
Архаичный характер подобных представлений и их языческое происхождение вполне согласуются с древними корнями русского звериного орнамента. Встречается в древнерусской литературе и связь образов животных с темой плодородия, брачной пары. Подобное по преимуществу фольклорное значение зооморфных образов декоративного искусства подтверждается наличием изображений на объектах, связанных с идеей власти феодалов (например, на печатях) и оружии; связь с темой плодородия наиболее вероятна для парных изображений зверей и птиц и для композиций, где они представлены с детенышами. Именно такое, фольклорное в своей основе, восприятие зооморфного декора, по-видимому, преобладало в Древней Руси. При этом конкретная символика отдельных образов едва ли была развитой и устойчивой.
Вполне земное, в значительной мере пронизанное пережитками язычества восприятие зооморфных мотивов основной массой народа, было, по-видимому, причиной осуждения таких изображений Бернардом Клервосским. Сходное отношение к звериным образам отразилось в одном из древнерусских текстов, известном по списку XVII в., но восходящем к более раннему времени (Буслаев Ф.И., 1866, с. 17).
Наиболее популярен в древнерусском прикладном искусстве образ хищного зверя неопределенной видовой принадлежности. Он отражает обобщенные представления о могучем хищнике. В отдельных случаях можно говорить об определенном стремлении передать образ льва, который часто упоминается в древнерусских письменных источниках, — зверя храброго и сильного, царя зверей. В ряде случаев лев вполне определенно связывался с представлением о власти князя — «Орел птица царь над всеми птицами, а осетр над рыбами, а ты княже над переяславцы. Лев рыкнет, кто не устрашится, а ты княже, речеши, кто не убоится» (Даниил Заточник). Со львом сравнивается Роман Галицкий и в известном отрывке Ипатьевской летописи (ПСРЛ, т. II, с. 716). По-видимому, с подобными идеями ассоциировались и изображения хищника с менее определенными видовыми признаками. Видеть в части из них барса (зверя, изредка упоминающегося в древнерусской литературе) нет достаточных оснований, хотя в принципе и такая трактовка не может исключаться. На миниатюрах XIV в. встречаются пятнистые пантеры или леопарды. Длинная морда многих хищников в древнерусском искусстве напоминает волка — наиболее распространенного хищника Восточной Европы, популярного героя фольклора. Однако у части подобных хищников изображены гривы, опять-таки сближающие их со львом. Скорее всего, большая часть образов хищников древнерусского прикладного искусства связана с обобщенным фольклорным образом «лютого зверя», который, как показывают исследования литературоведов, опять-таки восходит к образу царя зверей — льва (Миллер В.Ф., 1877; Клейненберг И.Э., 1969). Хищные звери могли символизировать власть, воинскую доблесть, а также играть роль охранителей.
Встречающиеся в древнерусском искусстве парные изображения хищников, например львов, украшающие капители колонн, на которые опираются внутренние своды Дмитриевского собора во Владимире, по-видимому, связаны с символикой плодородия и отражают представление о брачной паре. Об этом свидетельствует особенность одного из этих рельефов, на котором, кроме пары взрослых львов, представлен маленький львенок (Вагнер Г.К., 1969а, с. 342, рис. 225). Композиция из пары хищников с детенышем повторена и на металлической накладке рубежа XIII–XIV вв. из Новгорода (Седова М.В., 1981, с. 165, рис. 67). Очевидно, образы пар зверей как с детенышами, так и без них наделялись благожелательной символикой.
