Щиток этого перстня имеет форму идеального квадрифолия с вписанным в него прямоугольником. Рисунок не уступает в изяществе композиции. В центре прямоугольника гравировкой дано симметричное древо, в дугах на черненом фоне легкие завитки перекликаются с изгибами его ветвей (табл. 46, 21). Очень похожий перстень, но золотой с чернью по гравировке, происходит из коллекции М.П. Боткина (табл. 46, 20). Он построен столь же совершенно, и основная идея его композиций та же. В центре квадрифолия в данном случае размещен квадрат, а в нем — копьевидное древо с геометризованными стеблями по сторонам. Им соответствуют дуги, гравированные на черневом фоне в полукружиях квадрифолия. Местонахождение этого перстня неизвестно, но идентичность исполнения двух описанных перстней вряд ли случайна: возможно, их делал один и тот же мастер, перенесший в прикладное искусство архитектурную четкость и законченность формы и орнамента.

Рязанские браслеты продолжают традиции тех киевских браслетов, которые изготовлены ручной выколоткой. В них также сочетается чернение фона с чернью по гравировке, гладкое серебро с позолотой. В этом случае перенесение ювелирного приема в провинциальный центр не сопровождалось снижением его уровня.

По-другому обстояло дело во Владимире. Найденные там браслеты-обручи несут на себе следы преемственности киевской и рязанской школ. Но при этом нет прямой связи с приемами, так блестяще освоенными в этих городах. Владимирские мастера были знакомы с готовыми образцами обручей, но не с приемами их изготовления. Это очень заметно по тем обручам, которые дошли до нас в кладах.

Самый сложный способ изготовления обручей — ручную выколотку — владимирские ювелиры освоили не сразу. До нас дошел одноярусный литой наруч с валиками, отлитыми вместе с пластиной (Макарова Т.И. 1986, рис. 46. № 245). По-другому был сделан двухъярусный обруч с изображением зверей и птиц в прямоугольных клеймах (табл. 49, 10). Он сделан, как рязанские и лучшие киевские обручи, ручной выколоткой с накладными жгутами рублеными под скань или зернь. Горизонтальные и вертикальные тяги между клеймами были позолоченные, гравированные фигуры птиц и животных тоже сохранили слабые следы позолоты. Углубления гравировки следов черни не имеют, но сохранились хорошо видные следы черневого покрытия фона изображений в клеймах. Чернь на большей поверхности фона выкрошилась и поэтому видно, что подготовки лотка для нее сделано не было. Владимирский мастер не знал этого важного момента в изготовлении черневых вещей. Рязанские мастера владели тонкостями этого процесса. Создается впечатление, что владимирские ювелиры восприняли не живую традицию черневого дела от реального мастера, а пытались воссоздать драгоценный обруч с чернью самостоятельно, по готовым вещам. Далеки владимирские обручи от киевских и рязанских и стилистически. Статичные звери и птицы на них больше похожи на рельефы владимирских соборов, чем на зверей и птиц, в переплетении побегов и ветвей, которые изображали на обручах Киева и Рязани.

Владимирские мастера делали не только обручи: до нас дошли медальоны барм. На них также заметен недостаток владимирских серебряников: фон, лоток для черни они обрабатывать не умели, не знали этой необходимой операции. Пуансонной обработкой фона они владели хорошо, это заметно на медальоне с изображением архангела из клада 1865 г. (Там же, рис. 50. № 278). Но чернь они клали только в углубления гравировки, вернее, она сохраняется только там. Фон, покрытый чернью без предварительной обработки резцом, со временем чернь утрачивает.

Однако не все медальоны барм, найденные в районе Владимира, отмечены этим недостатком. Знаменитое суздальское оплечье, найденное в деревне Исады на Нерли, — пример превосходного владения и гравировкой, и чернением фона. Говоря о черневом деле Владимира, надо отметить и своеобразие ассортимента его продукции. Если рязанские мастера почти повторяют набор украшений с чернью, выработанный киевскими мастерами по черни, то владимирские сильно его сокращают, они производят только два вида украшений — обручи и медальоны барм (табл. 50).

Если учесть, что специфика ассортимента в данном случае сочетается с перечисленными выше технологическими и стилистическими особенностями, то характеристика владимирского черневого дела, несмотря на ограниченность дошедших до нас свидетельств, окажется довольно полной.

Последний из крупных центров, где черневое дело привилось и обрело локальные черты, было Галицкое княжество. С его территории дошло до нас значительное количество находок украшений с чернью. Интересно, что ассортимент украшений в этом районе совершенно повторяет киевский. При этом стилистически они продолжают только одну группу киевских украшений. Это обручи, изготовленные тиснением, колты с крупными полыми шариками, т. е. изделия, представляющие собой упрощение технологии производства лучших украшений с чернью. Чернение выступает здесь в простейшем варианте: чернь заполняет линии неглубокой, не отличающейся большим мастерством гравировки. Для обручей галицкой группы характерна грубая ложная зернь, оттиснутая иногда вместе с киотцами (табл. 49, 9). Для них характерны реберчатые тисненые шарниры.

При монтаже колта галицкие мастера крайне неудачно соединяют шарики обнизи с самим колтом, а чернь, очевидно, низкого качества, почти не сохраняется в углублении гравировки на перстнях.

Украшения галицкой группы представляют собой последний этап черневого дела домонгольской Руси: клады, в которых они найдены, датируются второй половиной XIII–XIV вв.

Киевское черневое дело эпохи расцвета имело широкий резонанс. Есть подражания древнерусским обручам в Румынии и Венгрии, а также в Восточной Европе.

В Приуралье найден обруч с великолепным изображением лозы на черневом фоне (табл. 48, 10). Своеобразие его составляет крупная зернь, идущая по краям браслета и грозди зерн над шарнирами.

Безусловно, все подражания черни эпохи расцвета черневого дела в Киеве ниже превосходных образцов, которые сохранились в киевских кладах. Только серебряники Рязани развили киевские традиции, не утратив ничего из их достижений.

Независимо от киевского развивалось черневое дело Новгорода. От него дошло немного произведений, но зато первоклассных. Это церковная утварь — Большой и Малый сионы Софийской ризницы и два кратира с именами мастеров Косты и Братилы. Эти высокохудожественные произведения выполнены в сложной технике, сочетающей чеканку, гравировку и чернение фона. На них лежит печать самобытности. Прямого воздействия черневого дела Киева в них, в отличие от Рязани или Владимира, не заметно. В более позднее время, в XIV в., традиции черневого дела не прекратились. В облачении митрополита Алексея наряду с эмалевыми использованы и дробницы с чернью.

Для XIV в. характерна чернь, заполняющая двойной контур гравировки, повторяющая абрис фигур. Этот прием уже встречался на владимирских бармах. Во второй половине XIV в. двойной контур исчезает, уступая место тонкой черневой линии или просто гравировке (Николаева Т.В., 1976, с. 268).

До настоящего времени сохранилось не слишком много древнерусских произведений прикладного искусства с чернью. Тем не менее, они представляют собой одно из высших достижений средневековой культуры на Руси. Значение черневого дела возрастает еще и потому, что оно стало традиционной и широко распространенной отраслью прикладного искусства, дожившей до наших дней.

Мы мало знаем о названиях древнерусских украшений по письменным источникам. К общеславянским терминам относят такие названия, как «пьрстень», «гривьна», «монисто», «вънъцы», «обруч», «кольце». Термин «пьрстень» известен с XI в. в значении украшения на пальце руки, иногда в значении перстня с печатью. «Кольце» (с XIII в.) встречается значительно реже, причем нет противопоставления «кольце» (ободок) — «перстень» (украшение с камнем). Иногда «кольце» означает ушное украшение. Древним названием мужского шейного украшения является «гривьна» (с XII в.), иногда употребляется в значении привески к иконе, а также единицы веса. «Монисто» (с XII в.) — украшение, надеваемое на шею, в единичном случае — подвеска к иконе. «Въньць» — синоним короны, в единичных случаях свадебный головной убор.