За последнее время вышло много работ, посвященных произведениям, созданным в таких мастерских (Николаева Т.В., 1960; 1976; 1983; Маясова Н.А., 1968; Рындина А.В., 1972). Однако общей сводки их с описанием функциональной типологии не было. Раздел, написанный Т.В. Николаевой, восполнил этот пробел.

Раздел о музыкальных инструментах Древней Руси освещает другую сторону ее жизни — светскую, праздничную культуру. Он целиком основан на находках археологов. Это свидетели и участники народных празднеств — сопели, гудки, варганы — и непременные атрибуты богатых пиров — гусли.

Общеизвестно, как губительно отразилось на развитии культуры Древней Руси монголо-татарское нашествие. Археологические материалы рассказывают об этом с документальной очевидностью.

Авторы этого тома хотели показать, анализируя предметы материальной культуры, как выходило русское государство из постигшей его катастрофы. Упорными усилиями оно стремилось сохранить преемственность от древнерусского государства поры его процветания. Поэтому мы не ограничили анализ различных предметов быта только первой половиной XIII в., а продолжили его и на материалах второй половины XIII–XIV в., и даже отчасти XV в. Обыденные вещи и произведения искусства, сделанные простыми мастерами и настоящими художниками в эти столетия, донесли традиции ремесла и искусства Древней Руси до своих потомков.

Детальная реконструкция внутренней обстановки и меблировки древнерусского дома затруднена разрозненностью археологического материала, который, правда, весьма незначительно компенсируют данные этнографии, иконографии, письменных источников. Впрочем, эта компенсация, в частности отмеченная исследователями стандартизация композиционных и конструктивных приемов, дает возможность наметить устойчивые черты жилого интерьера (Бломквист Е.Э., 1956; Габе Р., 1955; Маковецкий И.В., 1962; Рабинович М.Г., 1964; 1968): ограниченные объемы жилища, единство планировки и меблировки, основной поделочной материал — дерево. Именно эти составляющие наряду с вековыми традициями уклада определили то удивительное однообразие внутреннего устройства домов, которое характерно для всего восточнославянского мира.

Стремление минимальными средствами создать максимум удобств обусловливало лаконизм интерьера, основными элементами которого были печь, неподвижная мебель — лавки, полати, разнообразные поставцы и подвижная — стол, скамья, столец, кресла, различные укладки — коробья, сундуки, кубелы. Цельность восприятия такого интерьера достигалась благодаря нерасчлененности пространства помещения. Деление ее стенками либо переборками не практиковалось.

Древнерусская печь, вся целиком включенная в помещение избы, являлась и в прямом и в переносном смысле домашним очагом — источником тепла и уюта. Недаром в лексикологии древнерусского периода понятие «жилище» ассоциировалось не только со словами «дом», «изба», но и «истьба», «истобька» или «истопка» (НПЛ под 1093; Лавр. л. под 1074, 1097 и др.), которые подчеркивают главенствующее положение печи в помещении.

Печь очень рано превратилась в важный элемент украшения интерьера. Присущее русским мастеровым стремление к красоте способствовало выработке лаконичных средств оформления очага и припечного пространства. При этом использовались различные материалы: глина, дерево, кирпич, изразец. Обычай белить печи и расписывать их разнообразными узорами и рисунками, по-видимому, весьма древний. В XVI–XVII вв. широкое распространение получили сплошные изразцовые плоскости. Включение отдельных изразцов известно с раннего средневековья: немногочисленные обломки изразцовых кирпичей находят в городских напластованиях, нередко внутри построек, начиная с XI в. Непременным элементом декора печи являлись припечные доски, закрывавшие устье истопки. Их нередко украшали резьбой, что придавало им изысканность. Изредка декорировались даже наружные части столбов опечка. В одной из новгородских построек XIV в. плоскость столбов опечка в нижней, выступающей над поверхностью пола части была декорирована простым геометричным прорезным орнаментом (зубчиком).

Околопечное пространство, как правило, выделялось грядкой, т. е. двумя брусами или перекладинами, которые укреплялись над челом печи. Опорой им служил массивный печной или опечный столб (стамик), торцы заводились в стены дома. Стамик, обычно его верхний конец (приголовок), обтесывали в виде плавного мягкого завитка или в форме лошадиной головы, или шарика, на который вешали полотенце. Позднее стамик по наиболее распространенному декоративному элементу стали называть коником или боранкой.

Возможно, в ряде построек невысокая перегородка могла отделять стряпущую (шомнушу) от остального пространства избы. Аналогичный конструктивный прием известен по этнографическим материалам Севера и Северо-Запада (Бломквист Е.Э., 1956, с. 20–23; Габе Р., 1955, с. 82, 83). Подобная перегородка представляла собою красивую ширму с архитектурно обработанными филенчатыми плоскостями или резными приголовными фигурами. Таким образом, перегородка органически включалась в состав неподвижной, врубленной в стены мебели.

Неподвижная мебель встраивалась и рубилась одновременно с избой, образуя с ней одно неразрывное целое: лавки, поставцы, посудники, полати и весь остальной деревянный «наряд» избы.

Встроенные в стены лавки являлись важнейшим элементом дома. Впервые укрепленные от осыпания подпорными стенками земляные лавки были зафиксированы в полуземляночных жилищах роменской культуры (Рыбаков Б.А., 1939, с. 324). Днем они использовались для сидения, а ночью как ложе. Такие лавки были традиционными в древнерусских жилищах Рязани, Вышгорода, Суздаля и других городов.

В ряде построек в конце XII в. прослежены остатки столбов, вкопанных внутри помещения на некотором расстоянии от стен; их можно трактовать как опоры лавок (Древняя Русь. Город, замок, село. 1985, с. 150, 151). Подобным же образом можно интерпретировать остатки столбов, удаленные от стен избы. Вероятно, с опорных столбов перекидывались брусья, торцы которых заводили в стену сруба. На них укладывались доски лавок.

Встроенные стационарные лавки нередко дополняли лаконичными деталями, органично вписанными в архитектонику помещения, в том числе резными досками (опушками), которые пришивались к наружному торцу лавки (табл. 1, 25), подставками — стамиками (балясинами), подпиравшими лавку в двух-трех местах. Подобные детали нередко выразительно декорировали (табл. 1, 6).

Плоскость стен оптимально использовалась под различные полки — залавники, полавники, посудники, судники, блюдники, мисники, поставцы. Последний термин наиболее употребителен для множества посудных полок. Стационарные поставцы нередко врубались в пристенные столбы. При этом книзу их делали шире, а вверху — у́же. На нижних полках держали массивную посуду, на верхних — мелкую (Костомаров Н.И., 1860, с. 54).

Вероятно, поставцам придавалась выразительная декоративная форма. В любом случае, генетически восходящие к поставцам «шафы» «шахвы», «шкафы» были предметом особого внимания мастеров XVII–XIX вв., что подтверждается этнографическим материалом.

О широком распространении в древнерусском быту поставцов, вписанных в архитектонику внутренних пространств даже парадных приемных залов, писал еще С. Герберштейн (1908, с. 204).

Однако в археологических коллекциях детали поставцов не вычленены из массы разрозненных деталей меблировки. Единственное, о чем можно говорить с уверенностью, так это о специальных полочках для хранения деревянных ложек (ложечники, лжичники, табл. 2, 1); вполне достоверна и их конструкция, известная по этнографическим материалам (см. табл. 2, 2). Помимо стационарных лжичников, использовались и переносные стояны для ложек.