Киев, Рязань, Новгород, Владимир стали центрами оригинальных эмальерных школ. Не исключено, что этот список неполон. Есть города, где эмальерные мастерские могли работать короткое время; завися от конкретного княжеского заказа или от прихода мастера. Так, в Полоцке могла на какое-то время функционировать мастерская, где талантливый мастер Лазарь Богша делал свой крест.

Находки в Чернигове своеобразных колтов, а в соседнем с ним Любече — эмалей (очень провинциального облика) могут тоже рассматриваться как свидетельство о деятельности там самостоятельной эмальерной мастерской.

Такое сложное искусство, как эмальерное, могло укорениться только там, где создавалась стойкая традиция, непрерывность наследования его приемов и рецептов. Так на Руси и произошло, и поэтому оно не погибло сразу после монгольского нашествия, и следы послемонгольских мастерских ощущаются достаточно четко.

В Москве, в Оружейной палате, хранится драгоценное облачение митрополита Алексея: саккос, епитрахиль и поручи, среди многочисленных нашивных дробниц которых много эмалевых (Макарова Т.И., 1975, с. 82–87, табл. 23–26). Б.А. Рыбаков считает, что часть их — домонгольского происхождения. Но другая часть очень отличается от хорошо известных по кладам эмалей. И орнамент, отдаленно напоминающий знакомые композиции с птицами, сиринами и «древом жизни», и манера укладывать толстые перегородки в глубоком лотке, и цветовая гамма — все здесь иное, своеобразное и все же явно связанное с эмальерным делом Киевской Руси поры его расцвета. Интересно при этом отметить, что ряд конкретных черт сближает эти произведения не с киевской школой, а с эмалями Новгорода и Владимира. Так, эмалевые дробницы епитрахили митрополита Алексея явно близки почерку автора иконки со святым Ипатием из Новгорода, а некоторые детали орнамента владимирских колтов повторены на дробницах оклада иконы Знамение из Оружейной палаты и на маленьких дробницах епитрахили из Отрочего Тверского монастыря — самой поздней вещи с перегородчатой эмалью (Макарова Т.И., Николаева П.В., 1976, с. 169–175). Хранящиеся в Москве и Твери изделия с перегородчатой эмалью не имеют прямых аналогий ни в одном из перечисленных центров эмальерного дела. Они несут на себе явные черты своеобразия угасающей уже ювелирной техники. Вероятно, именно в Москве или ее сопернице — Твери, где-то в пределах XIII–XIV вв. доживало последние дни искусство перегородчатой эмали. Оно дало нам пример пересадки на новую почву сложного ремесла. Однако даже в этом случае сложение собственной отрасли прикладного искусства нельзя объяснить простым заимствованием. Русь оказалась подготовленной к восприятию сложнейшего искусства (равно как и к восприятию каменной архитектуры и живописи) и создала в этих областях искусства неповторимые шедевры.

Прав был Н.П. Кондаков, когда говорил что «каждое искусство начинается заимствованием» (Кондаков Н.П., 1899, с. 6). Но это только первый шаг, обусловленный взаимосвязью культур и народов; далее начинается сложный процесс коллективного творчества, в результате которого и рождается неповторимое самобытное искусство, как произошло на Руси с перегородчатой эмалью.

В числе высших достижений ювелиров Руси наряду с эмалью Теофил упоминает о черни: «… ты найдешь, что в тщательности эмалей или разнообразии черни открыла Росия» (Теофил Пресвитер, 1963, с. 72). Эта сложная техника стала известна в средние века в Европе, вероятно, благодаря Руси. Именно при дворе русских князей был освоен древний прием чернения по золоту и серебру.

Украшениям в технике черни не раз отводилось место в трудах, посвященных ремеслу и прикладному искусству. Впервые внимание украшениям с чернью было уделено в труде Н.П. Кондакова о русских кладах (Кондаков Н.П., 1896), их изучение продолжил А.С. Гущин (Гущин А.С., 1936), а позже они нашли разностороннюю характеристику в работах Б.А. Рыбакова (Рыбаков Б.А., 1948; 1951; 1967; 1971). Черневому делу Руси вплоть до XIX в. посвящена книга М.М. Постниково-Лосевой, Н.Г. Платоновой и Б.Л. Ульяновой (1972). Однако древнейшего периода черневого дела она почти не касается. Между тем именно этот период наиболее интересен (Макарова Т.И., 1986).

О первых шагах черневого дела Руси мы ничего не знаем. Но все же есть некоторые данные для их восстановления. Древнейшее произведение, связанное с черневым делом, было найдено в кургане, в языческом княжеском захоронении конца IX — начала X в. Это знаменитые турьи рога из Черной могилы, их серебряные оковки выполнены с редким мастерством. Сюжет композиции одного рога, расшифровка которого предложена Б.А. Рыбаковым (Рыбаков Б.А., 1948, с. 284–287), свидетельствует о том, что вещь была сделана на месте. Однако технологические особенности этих произведений мы не встретим на более поздних русских изделиях. Турьи рога остаются уникальным явлением в истории прикладного искусства Руси. Чернь занимает в их декоре второстепенное место: она заполняет глубокие бороздки орнамента, по принципу известного в Риме и на западе «niello». В этой же технике ниелловой инкрустации сделаны бляшки, широко распространенные в Приднепровье в конце IX–X в. в дружинных погребениях. Своеобразное продолжение эта техника имела позже, в изготовлении энколпионов с инкрустацией по меди. Но в целом черневое дело Руси пошло по иному пути. Оно привилось в мастерских, где изготовляли женские украшения. Именно шедевры этих мастерских — колты на ряснах из тисненых колодочек, широкие браслеты, за которыми неверно закрепилось название «наручей» (вместо древнерусского обруча) с их богатой орнаментацией, круглые медальоны нагрудного украшения типа мониста или барм, перстни — принесли славу русским серебряникам. Они отличались отмеченным Теофилом разнообразием в орнаментации и деталях технологии. Процесс изготовления этих вещей был сложным. Описания Теофил а и особенно внимательное рассмотрение дошедших до нас вещей позволяют его реконструировать.

Обычно черневые украшения делали из тонкого листа серебра. Для получения из тонкого листа полого изделия применялся очень древний способ — ручная выколотка, когда лист серебра под ударами деревянного молотка принимал необходимую форму. Таким образом сделаны некоторые колты и большинство обручей. Так изготовляли индивидуальные заказы. Массовая продукция делалась более легкими способами — тиснением на матрице. Применялось иногда и литье, но оно было связано с большим расходом металла. Есть не только экземпляры обручей и колтов, исполненные при помощи литья, но и находки литейных форм для их изготовления.

Вторая стадия в изготовлении ювелирного произведения с чернью — гравировка на металле. Основным орудием при этом был резец с рабочим краем различной формы. Оставленные им следы позволяют восстановить форму древнерусских резцов. Они находят прямые аналогии в ювелирном деле X–IX вв. и наших дней. Мастер обычно пользовался несколькими резцами, на некоторых вещах заметны иногда следы двух-трех резцов. Труднее заметить следы иглы, которой наносили первоначальные контуры рисунка, его эскиз. Между тем это была важная стадия работы гравера, ведь орнамент черневых изделий бывает исключительно сложным. Например, плетение можно было нанести на изделие только непосредственной переводкой скопированного образца. Близость орнамента рукописей и серебра с чернью, неоднократно отмечаемое многими исследователями, оказывается близостью оригинала и копии.

Практически копирование или перенесение орнаментального сюжета на поверхность серебряного изделия могло производиться способом, бытующим и сейчас. Серебряную пластину закрепляли на смоляной подушке и покрывали слоем воска. Затем на воск накладывали листок тонкого пергамена с переведенным на него рисунком. По линиям рисунка проводили деревянной палочкой с заостренным концом, надавливая на пергамен. На воске в результате оставались углубленные линии переведенного рисунка, который и повторял гравер. Собственно, чернение было заключительным этапом работы мастера-серебряника.