Девлин — единственный человек, которого я знаю, способный вытащить меня из этой камеры.

Мне нужна его помощь. Если придется, я буду умолять его об этом. Я смогу возненавидеть его позже, а сейчас он мне нужен.

Я облизываю губы. Более того, Девлин — единственный человек, которого я отчаянно хочу увидеть сегодня вечером, кроме мамы, потому что когда его руки обхватывают меня, я дома.

В мире миллионы людей, и один человек может заставить вас почувствовать весь спектр эмоций. Девлин заставляет меня чувствовать месть, обиду, желание, защиту и что-то еще более смертоносное — любовь. Любовь, которая неизбежна. Ты не можешь не позволить ей поглотить тебя. Это любовь, которой не нужны правила, потому что ее судьба написана на звездах.

— Боже мой, — шепчу я, глядя на решетку камеры и не видя ее. — Я люблю его.

Девлин бросил мне вызов, заставив почувствовать что-то еще, кроме сокрушительной тяжести моей жизни. Я была счастлива с ним, и теперь, когда это ушло, в моей жизни не хватает зияющей дыры.

Я люблю его.

Стук двери в коридоре заставляет меня подпрыгнуть, вынырнув из своих несвоевременных откровений. На минуту мое нутро переполняет беспокойство, что у меня скоро появится сокамерник. Я жду, ожидая увидеть наркомана или злобного пьяницу, но никто не приходит.

Положив лицо на руки, я тяжело вздыхаю. Мое сердце разрывается, отдаваясь слабыми толчками от пережитой боли. Я в равной степени ответственна за боль, через которую заставила себя пройти, убегая вместо того, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, что мое сердце уже давно знало.

Вопрос в том, если я позвоню, придет ли он? Может, он и не издевается надо мной в школе, но я почувствовала что-то напряженное в том, как он следит за мной взглядом.

Ну, если он меня ненавидит, то и ладно. Он мне нужен, даже если я все еще злюсь. Довериться Девлину — это риск, на который стоит пойти.

Что? Я могу признаться, что люблю его, хочу ему доверять и все равно злюсь на него. Язвительная улыбка появляется на моих губах, когда я перебираю пальцами волосы.

— Ну и дела. — Вскочив на ноги, я хватаюсь за холодные прутья ловушки и смотрю на дверь. Я просовываю руку сквозь щели и машу рукой, надеясь, что камера над дверью предупредит ненаблюдательных охранников, что они мне нужны. — Эй! Есть кто? Привет!

Проходит минут десять, но наконец дверь с лязгом открывается. Я опускаю горящую руку, благодарная за то, что она отдохнула. По ряду камер прохаживается грузный офицер в форме с зажатым в корявых пальцах сэндвичем.

Прислонившись к решетке, я поднимаю брови. — Можно мне позвонить?

Офицер жует в течение долгой минуты, оглядывая меня с ног до головы. — Это только в кино, я не обязан разрешать тебе пользоваться телефоном.

Моя челюсть отпадает от удивления. — Э… пожалуйста?

Желание прикрыться очень сильное, мой кружевной бюстгальтер привлек внимание этого парня. Вместо этого я выпрямляю позвоночник, желая, чтобы он сделал мне приятное.

— Да, хорошо. Давай. — Звеня ключами, он отпирает камеру с металлическим лязгом, который звучит как свобода.

Почему-то, когда я переступаю порог по ту сторону решетки, я чувствую себя легче.

Дежурный офицер ведет меня по коридору, держа за локоть жирную руку. — Ты помнишь номер?

Мое сердце замирает, но потом все становится нормально. Каким-то чудом я запомнила номер Девлина с первых дней нашей сделки, еще до того, как запрограммировала его в своем телефоне.

— Ага.

Лабиринт из ряда камер для задержанных фильтруется в кучу столов в центре большой комнаты с двумя кабинетами в задней части.

— Хорошо, малышка. Держи. — Он машет мне настольным телефоном и ставит его на шкаф для документов. — Позвони своей маме.

— Спасибо. — Дрожь тревожного предвкушения пробегает по моим пальцам, когда я набираю номер. С каждым звонком я все глубже впиваюсь зубами в губы. — Возьми трубку… возьми трубку…

— Кто это?

Я чуть не вскрикиваю от облегчения, услышав его глубокий, отрывистый голос. — Девлин.

В трубке на мгновение воцаряется тишина. — Блэр?

— Да. — Мои липкие ладони скользят по телефону, пульс трепещет. Я прижимаю трубку к уху. — Эм, привет.

— Ты в порядке? Где ты? Скажи мне сейчас, я приеду за тобой. Господи, я пытался найти тебя.

Эмоции забивают мне горло. — Пытался найти?

Неужели это его Porsche я слышала ночью? Мы как магниты, противоречим друг другу, когда нас переворачивают не в ту сторону, а затем неоспоримо притягиваемся друг к другу, когда нас исправляют.

— Да. Скажите мне, где ты находишься.

— Я в центре города. В полицейском участке. Ты можешь поручится за меня?

Девлин ругается. — Я приду за тобой, маленькая воришка.

Воздух вырывается из моих легких при его словах. Мой мир выравнивается, все встает на свои места. — Спасибо.

Звезды сегодня не помогают. Они не помогают уже несколько дней и я начинаю думать, что тот ритуал, который у меня есть, окончательно потерял ту искру, которая заставляет меня двигаться вперед. Я сижу на крыше, чтобы сбежать из пустого, пещерного дома, но это не останавливает медленное кровотечение из моего сердца. Эта чертова штука не перестает сочиться жизнью с тех пор, как Блэр ушла.

Сначала я был зол, потому что она ушла, и потому что я не остановил ее.

Отчаяние подкралось как тень, как только она собрала свои книги и ушла с этим дерьмовой спортивной сумкой. Остальные ее вещи лежат здесь, останавливая меня, как маленькие гранаты, всякий раз, когда я нахожу что-то из ее вещей.

Первые несколько дней я думал только о том, что Блэр такая же, как все, и готова сбежать, как только узнает меня настоящего, потому что меня слишком трудно полюбить под маской.

Шлейф дыма вырывается из моих губ на выдохе. Я щелкаю большим пальцем по концу сигареты, не в настроении курить. Никотин не заглушает постоянную тупую боль.

Мне все время кажется, что я пройду через гостиную или спальню и найду ее чудесным образом вернувшейся, читающей одну из своих книг. Спать стало невозможно. Мне везет, если я выкраиваю несколько часов за ночь, если вообще удается отдохнуть.

Как-то легко привыкнуть к общей постели, поэтому, когда перед тобой пустые, холодные простыни, отсутствие ощутимо.

Я потратил все силы на то, чтобы не подойти к ней в школе и не поцеловать ее. Сегодня она постоянно оглядывалась, когда думала, что я не смотрю. Волнение, сковывающее ее плечи, взывало ко мне, умоляя пойти и забрать ее заботы.

Я так устал от этого. Надоело сдерживаться, жить так, как я живу, закрывшись от всех. Это не смягчает разочарование и не смягчает удар.

Слишком долго я использовал это оправдание, притворяясь, что оно делает меня лучше, чем мои демоны. Но это ни хрена не защищает меня. В итоге я все равно остаюсь одиноким и забытым.

Мои губы оттягиваются в сторону в гримасе, когда я тушу сигарету.

Я облажался, думая, что могу так легко заполучить Блэр, не задумываясь о том, как все началось.

Коробки, в которых я прятал все, что держал под замком, ломаются, вязкая боль просачивается наружу.

Мои пальцы чешутся, чтобы расчесать шелковистые, мягкие, пахнущие ванилью волосы. Ее запах исчез с моих простыней, и я стал ходить с маленьким флаконом ее шампуня в кармане. Я достаю его, когда все становится слишком сложным, вдыхаю его, представляя ее глубокие карие глаза, ее губы, то, как она так чертовски идеально сидит в моих руках.

— Черт возьми, — бормочу я.

Это сырое, ноющее чувство мучает меня, как болезнь, и с меня хватит.

К черту это недоверие, которое воспитали во мне родители. Я покончил с ним и больше не позволю ему управлять мной. Не сейчас, когда из-за этого я могу потерять единственное хорошее, что есть в моей жизни.

Я знаю, кто заставит это прекратить, и сейчас чертовски подходящее время, чтобы пойти за ней. Затворничество не вернет ее. Мне нужно пойти к ней.