— Ну, зачем так мрачно? — возразил Чвертко. — Никаких инфарктов не будет. Просто це дило, как говорят украинцы, трэба спокойно розжуваты.

Я заметил, что Анатолий Иванович прибегал к своим звучным украинизмам в речи, когда хотел успокоить собеседника или же успокоиться сам.

— Ну, чего вы до сих пор "розжувалы"? — сердито спросил Гарагуля.

— Есть, есть задумка. Будем срочно пробовать. Ко пирное небольшое устройство, чтобы сосун точно следовал за линией шва.

— Мы уже изготовляем копир в мастерской, — вмешалась Вера. — Еще немного потерпите — новое-то ведь всегда рождается в муках! Что делать?

Гарагуля посмотрел на Веру искоса, словно не зная, усмехнуться ему или рассердиться еще более: нашли когда "кормить" литературно-травиальными сентенциями!

— Всякое терпение до поры, — сказал он. — Скажу прямо: до первой телеграммы со стройки, что мы задерживаем трассу. А тогда все — аппаратуру сниму. Одним словом, оживите мне линию, любым путем, слышите — оживите!

Я был свидетелем того, как это "оживление" затянулось еще на некоторое время. Члены бригады внедрение собирались вечерами в номере гостиницы у Анатолия Ивановича или в токарной мастерской. Думали, чертили, работали. За три вечера и три ночи сделали многое. Чертежи копира отдали в мастерскую, чтобы теперь уже третью по счету модель автомата изготовить в металле.

В цеховой столовой трубоэлектросварочного — самообслуживание. Поварихи в белых халатах за окошками раздаточной, орудуя черпаками, наполняли тарелки. Взял металлический поднос, поставил на него тарелки и стаканы, положил ножи и вилки — неси на свободный столик.

А за столиками над склоненными головами обедающих царит обычно сдержанный говор людей, привыкших к еде быстрой и речам коротким. Если на заводском дворе солнечно, яркий свет вливается в столовую через широкие окна, и тогда каждый металлический поднос становится зеркалом, отражающим веселые блики.

Обедая за небольшим столиком рядом с Митей Арзамасцевым, Виктор Петрович Терехов спросил, как думает бригада выходить из провала с месячным планом.

— Выйдем, — сказал Митя, — штыком и гранатой пробились ребята…

— А если всерьез?.. — настаивал Терехов.

— Нет, с шутками и с нашим горячим желанием! На чистом бензине энтузиазма, товарищ Терехов! Вы же знаете — сегодня соседнюю четвертую линию останавливают на плановый профилактический ремонт. Три дня дают по графику. А ребята говорят: уложимся за сутки, постараемся для товарищей. Улавливаете?

— Улавливаю, — усмехнулся Терехов. — Двое суток работать на покрытие ваших простоев, на общецеховой план?

— Все точно! Как это называется? Взаимная выручка товарищей рабочих!

— Это ты придумал и с ребятами договорился? — спросил Терехов, и мне показалось, что он немного удивлён — не самой идеей, а тем, что она родилась в Митиной кудлатой голове.

— Чего договариваться? Ребятам намекнул, возражений нет. Потому считаю, что за товарищество хорошее все отдам людям и еще должником останусь. Вог так стоит вопрос!

— Ты, Арзамасцев, парень-то, оказывается, молоток! — все с тем же приятным удивлением произнес Терехов.

— Пока молоток, еще и кувалдой стану! — озорно ответил Митя.

…В последний раз бригада внедрения собралась после гудка в мастерской цеха. Не было только Нины: она работала во вторую смену и обещала прийти ночью, на смену уставшим, если таковые обнаружатся.

— Товарищи, треба сегодня працуваты в темпе, а то мы и себе, и людям уже надоели. Смонтируем за ночь устройство? — спросил Анатолий Иванович.

— Кровь из носу — сделаем, — заявил Митя.

— Нет, пожалуйста, без кровопусканий, без всякого там производственного гусарства, — возразила Вера Терехова. — От нас ждут ювелирной и точной работы.

Для этой ночной смены Вера надела старое ситцевое платье и синий халат. Виктор Петрович тоже вышел в ночную, обрядившись в старые, рабочей поры, брюки и куртку с прожогами от огня нагревательных печей.

Мне не хватило терпения пробыть в цехе всю длинную ночную смену. Через два часа я ушел к себе в гостиницу — спать. Но бригада внедрения точно к сирене первой смены завершила монтаж флюсового автомата. Все испытания на этот раз прошли хорошо. Сварка на пятой линии стала проходить быстрее, чем на других. А главное, рабочие теперь были избавлены от трудной операции. Скоро флюсовые автоматы с двойным бункером и копирным устройством обосновались на всех сварочных линиях цеха…

С тех пор как я однажды попал на одно из оперативных совещаний и послушал Осадчего, у меня появился к ним профессиональный интерес. Было любопытно наблюдать, как здесь, порою в двух-трех репликах, в жесте, даже в красноречивом молчании, вдруг раскрывались новые черточки характеров моих героев.

Осадчий сам, как это частенько бывает, в пылу своих темпераментных выступлений не замечал, что в заводском конференц-зале нередко разыгрывалась острая драматургия споров, столкновений, людских судеб.

Как-то на одной из таких оперативок я впервые услышал незнакомое мне имя — Толик Тищенко. Нет, им оказался не мальчик, не юноша. Это был инженер лет двадцати пяти, в том возрасте, в каком его сверстники в гражданскую войну командовали уже дивизиями.

Вначале на совещании шла речь о выполнении программы, о поступающем металле, о транспорте. Потом директор перешел к темам, так сказать, морально-этическим, заговорил о дисциплине, о нравственном облике работников завода. Почти на каждой оперативке он упорно возвращался к той бесспорной мысли, что "с людьми надо работать", что "к каждому надо быть внимательным".

Пока Осадчий по своей манере постепенно разворачивал тему, начиная с общих рассуждений, я вспомнил прочитанную на днях в трубоэлектросварочном цехе стенную газету. Она была интересной, посвящена производственным делам, висела на передовом участке. И вот в этой самой газете на видном месте я увидел список тех, кто за последний месяц побывал в вытрезвителе! Список солидный. Около тридцати фамилий.

Об этой разболтанности иных рабочих, о потере чувства ответственности, чести, своего достоинства как раз и говорил теперь Осадчий.

Все в зале насторожились. Я давно заметил: тема эта приковывает всеобщее внимание. Не оттого ли, что есть тут житейская острая начинка, что касается она людских судеб?

Заводская многотиражка редко помещала судебную хронику. А директор заговорил об этом открыто и страстно.

— Есть случаи пьянства, — сказал он, — даже в передовых коллективах. Люди получили высокое звание и успокоились. Вот полюбуйтесь: сводка из милиции по нашему району. Неприглядная картинка! И представьте себе, товарищи, среди "героев" есть и люди с нашего завода.

После многозначительной паузы Осадчий зачитал справку из вытрезвителя.

— Я получаю ее на стол каждую неделю, — с горечью добавил он. — А цифры — их и произносить противно. Товарищ Усачев! — выкрикнул директор. — Вы здесь? Тогда объясните нам, почему, от каких таких переживаний ваш начальник ПРБ, молодой специалист Толик Тищенко за последний месяц три раза побывал в вытрезвителе?!

Игорь Михайлович, как видно, был застигнут врасплох. Он медленно поднялся со своего стула, и лицо его еще не успело утратить обычного выражения благодушия. Он недоуменно пожал плечами: дескать, как такое объяснишь?

Но улыбка Усачева быстро увяла под строгим взглядом Осадчего:

— Так вы не слышали об этом?

— Нет.

— И ничего не знаете? — наступал Осадчий.

— Вообще-то слышал кое-что, — уступил Усачев. И добавил: — В общих чертах.

Кто-то в зале хихикнул.

— В общих, значит? — укоризненно повторил Осадчий. — Да будь я не начальник цеха, а только мастер, и то разве бы не знал, кто у меня пьяница? Я бы даже знал, с кем он пьет сегодня и с кем будет пить завтра!

Снова легкие смешки в зале.