В середине смены Рябцев зазевался, не заметил обрыва ленты штрипса, и кусок трубы ударил в круглую пилу. А лента летит по валкам с огромной скоростью. За десять секунд намотало вокруг стана метров семьдесят раскаленной полосы.

Рябцев растерялся. Спасибо, мастер выручил — включил аварийный стоп-кран. Потом дали металлу остыть, и началась резка полос. Рябцев, обливаясь потом, тоже резал автогеном это стальное кружево.

Кончилась смена. Рябцев отправляется домой. Успел пройти дождик, и на улице стало прохладно. Рябцев думает о прожитом трудном дне, который послужит ему уроком, и о своей ошибке, которую он уже больше никогда не повторит.

И люди в трамвае ему кажутся симпатичнее, и некое даже чувство удовлетворения, хотя и настоянное на горечи осознанной вины, входит в его душу. Хмурым было только утро, а день — ясный и добрый.

В общем, что-то в этом духе… Фабула не ахти какая сложная, но дорога тем, что в Кольке Рябцеве Виктор видел себя в те первые месяц или полтора, когда приходил домой, не чувствуя рук и ног, а Вера штопала его рабочий костюм. Она тогда часто повторяла, что Виктор, наверное, нарочно ищет в цехе то место, где можно прожечь штаны или пиджак, а по возможности обжечь и собственную кожу. Это не раз случалось.

— Горю на работе, — отшучивался Виктор. — Могу сгореть совсем!

Совсем он не сгорел, хотя и поменял за эти полтора месяца три пары ботинок — прожигал подметки.

Потом первые дни и недели собственно инженерной работы. Они оказались не менее трудными.

Как-то в цехе вышла из строя пила на стане. Начальник цеха Коньков вызвал Виктора, чтобы дать ему первое техническое задание.

Человек лет сорока, с хмурым, скуластым лицом, раздражительный, очень подвижный, порывистый, Коньков словно бы все время горел на огне сильных и противоречивых желаний. Так оно и было на самом деле. Коньков страдал от семейных неурядиц, в коих сам был виной, изменял жене, но не мог решиться на развод, мучил и себя, и двух женщин.

Но обо всем этом Виктор узнал лишь спустя много времени. А в тот день Коньков, на которого Виктор смотрел так внимательно и уважительно, как только мог выразить его взгляд, сунул Виктору чертеж и, искоса взглянув на него, бросил:

— Разберитесь!

Виктор отправился к пиле с чертежом в руках и уверенностью, что мигом разберется в неполадках. Однако к пиле его просто не пустили. Да, вот так не пустили — и все. Мастер и начальник смены без всяких объяснений сказали: "Подождите, молодой человек!" И стало ясно, что они не доверяют ни его знаниям, ни его рукам и боятся, что молодой инженер "наломает дров" в механизмах огромного и сложного стана.

Была ли это грубая самодеятельность мастера или же сам Коньков изменил свое распоряжение, осталось для Виктора загадкой. Но чувство стыда, которое Терехов тогда испытал, долго не покидало его. Он, специалист с дипломом, инженер, только потоптался около пилы, почувствовав себя вдруг маленьким, робким, неуверенным. И, странное дело, в тот день Виктор не нашел в себе силы возразить мастеру или же поспорить с ним. Так он и не выполнил задания начальника цеха.

Прошли день, два. К пиле Виктора так и не допустили, зато вскоре Коньков предложил ему другое задание.

— Займитесь стыкосварочной машиной, — сказал он и тут же спросил подозрительно: — Справитесь?

— А меня к ней подпустят? Это все-таки главное условие, — уже тверже сказал Виктор.

— Да, идите, — кивнул Коньков.

У стыкосварочной машины "барахлила" электрическая часть. Виктор сидел у машины чуть ли не сутками. Наконец нашел неисправность, устранил, машина начала работать.

Третье задание Терехову давал уже не Коньков, а начальник смены. Виктор пришел к нему спросить, что ему делать. Конечно, он понимал, что проходит своеобразный испытательный срок, но так ли надо организовывать испытание? Удивительным казалось впоследствии, что оше-ломленный таким суровым приемом он тогда психологически даже не рассчитывал на постоянную инженерную нагрузку. Приходил за очередным заданием, не зная, что будет дальше.

— Разберитесь с формовкой на второй клети, — предложил ему начальник смены.

На второй клети плохо сваривалась труба, на стальном ее теле появились странные вмятины. В цехе не могли понять, откуда и почему они возникают. Сам Коньков долго ходил вдоль стана.

Виктор чувствовал на себе внимательные взгляды рабочих, волнуясь, ходил вдоль стана, присматривался к этим чертовым вмятинам и ничего не мог понять. Наконец его осенила простая мысль: зайти с другой стороны стана. Тут Виктор и увидел навар шлака на валках. Он смерил расстояние между двумя вмятинами — оказалось, оно равно трем миллиметрам. Такое же расстояние было между бугорками шлаковых наваров. Значит, они и создают вмятины?

Виктор показал расчет Конькову.

— Да, точно, — сказал он. — Молодец! — и уже иными глазами посмотрел на Виктора. Внимательно, изучающе. Виктор почувствовал: его начинают уважать.

Первый успех окрылил. Он принес с собой уверенность в своих силах и ту радость, которую дает это ощущение. Виктор ходил веселый, в приподнятом настроении. Но преждевременная уверенность часто приносит неудачу. И она не замедлила явиться.

Существовала в цехе печной сварки труб такая простая на вид, но вместе с тем сложная операция. Надо было заправить в валки первой клети раскаленную, летящую с огромной скоростью ленту штрипса. Заправить вручную, клещами.

Обычно операцию проделывал опытный, старший вальцовщик. Но ободренный первым успехом Виктор решил проделать это сам. Он стал заправлять конец штрипса и неправильно взялся за клещи. Всего-то! Но этого было достаточно, чтобы лента заформовалась неправильно, как говорят рабочие, "вверх тормашками", и выбила формовку на всем стане.

Три часа пришлось вырезать автогеном застывшую, испорченную ленту штрипса во всех клетях.

— Не умеете, не лезьте! — кричал на Виктора Коньков. — Вечно тут с такими сопляками морока!

Коньков разбушевался и долго не мог успокоиться. Все ворчал, все ругался. Вот тогда-то Виктор и решил научиться всем рабочим операциям в цехе. Чтобы уметь все делать самому во что бы то ни стало!

С этого дня Терехов начал ходить в ремонтные смены, помогал бригаде, всюду лазил как простой рабочий, смотрел, вникал. Однажды, когда его уже назначили начальником смены, он задержался на несколько часов, чтобы поработать как рабочий. Коньков узнал об этом, снова рассердился. Почему? Этого Виктор понять не мог. Что дурного в том, что он хотел сам отработать некоторые рабочие операции да и просто помочь сварщикам? Сил у него хватает, он не устал за свою смену. И притом он с чистой душой…

Но Коньков не понял его порыва.

— Вы кто — рабочий или инженер? Вы нам тут такую моду не вводите, чтобы инженерам по две смены болтаться в цехе! — выговаривал он Виктору. — То же мне… Свое, порученное дело лучше выполняйте.

Виктор выслушал нагоняй, молча ушел. Странным все-таки человеком был начальник цеха.

Долго и с трудом Виктор налаживал с ним сносные отношения. Да и не только с ним. Отношения с рабочими складывались тоже не просто. На первых порах Виктор допустил грубый психологический просчет. И раз, и второй выпил в компании с подчиненными. Казалось, это верный путь сближения с ними: посидеть за бутылочкой, раскрыть душу, выслушать искренние излияния, быть простым, рубахой-парнем, ничем не выделяться. Куда как лучше!

Отрезвление пришло позже. Когда однажды мастер, товарищ по пьяной компании, принес прямо в цех пол-литра и, конечно, рассчитывал на безнаказанность. Виктор был поражен. Так вот какой "авторитет" заработал он среди рабочих!

Отправив мастера домой отсыпаться, Виктор долго не мог найти себе места. И некому было пожаловаться, и некого было ругать, кроме себя.

Как раз именно в этот период его жизни случилась с Тереховым история, едва не закончившаяся для него трагически. Сам он называл ее потом "жестоким уроком по технике безопасности". А я думаю, что смысл и значение ее для Виктора были куда глубже. Это был суровый урок на всю жизнь.