Стенды с рукописями, экземпляры газеты «Социал-демократ», которая печаталась неподалеку, в типографии «Леклер», подлинный экземпляр «Рабочей газеты» — Ленин получал ее из России, листки рукописей...

Оставив свою запись в книге посетителей, ниже фамилии наших космонавтов, здесь побывавших, Копелев вышел на улицу, сравнительно тихую, лишь с несколькими машинами у тротуара, с мостовой, которая подметена так же чисто, как и старенький паркет в квартире Ильича...

Я по собственному опыту знаю, как быстро раскрываются люди за рубежом в характере своих интересов, в уровне духовных потребностей. Не исследованию магазинов и витрин и не приобретению сувениров отдавал Копелев свое время, свободное от программы путешествий.

— Я все купил разом в одном большом универмаге около Лувра, — сказал он. — Жене сапоги, пару туфель, кофточки. Себе — ничего. Нет, вспомнил — зажигалку.

Он все больше «глазел на город», как выразился сам, «дышал Парижем», присматривался к рабочему люду Франции. Товарищи из ВКТ устраивали встречи, главным образом по профессиональному признаку. И, бывая на стройках, на заводах, Копелев вглядывался в знакомое и незнакомое, в то чисто национальное даже в характере труда, которое проявляется всюду не менее рельефно, чем уровень технической культуры или организации производства.

Я вовсе не склонен умиляться тем, что бригадир монтажников провел свой отпуск в Закопане. Меня, пожалуй, больше удивило другое, а именно то, как Копелев рассказывал о своих заграничных путешествиях, что говорил он о них как о событиях для него совершенно обычных, естественных, ибо многие из его товарищей-бригадиров не раз уже ездили за рубеж по делам службы и как туристы.

И в этом есть несомненные приметы новизны. Их принесло в рабочую жизнь время шестидесятых — семидесятых годов, время все расширяющихся международных связей и контактов. Я слушал Копелева, его рассказы о деловых зарубежных маршрутах, и подумал, что нельзя не замечать, нельзя не оценить и того духовного эффекта, той большой нравственной прибыли в рабочей жизни, которые приносят такие поездки.

Кроме извечной радости от путешествий, от смены впечатлений, они обогащают рабочего человека еще и новым зрением, новыми знаниями и культурой, формируют его как личность.

Ламочкин вставал рано. Привычка эта укоренилась у него еще с той поры, когда он работал монтажником, поднимался в пять утра, с тем чтобы попасть к началу смены в половине восьмого. За двадцать лет, что Ламочкин «протрубил» в московских строителях, редко выдавалась такая удача, чтобы дома, которые он строил, находились близко от того места, где жил он сам. Чаще всего приходилось тратить на метро, трамваи, автобусы час, час двадцать, а то и полтора часа в один конец. Москва-то велика!

Став начальником, Ламочкин прибавил себе сна сначала час, потом полчаса, но все равно позже шести не спал никогда. И организм привык, и время Ламочкин ценил в силу жесткой необходимости успевать делать все, что надо было сделать за сутки.

На строительные объекты, которые располагались в новом районе Вешняки-Владычино, Ламочкин любил выезжать пораньше. И у самого сил побольше, и в начале рабочего дня яснее видишь, как срабатывает во всех звеньях строительный конвейер, насколько хорошо продуман график работ, и всякого рода недоделки, недостатки, допущенные вчера и позавчера, как раз наглядно и выпирают наружу при свете дня, в начале утренней смены.

Ламочкин захватил с собою в Вешняки-Владычино своего главного инженера Легчилина, поехали в одной машине. Оставив «Волгу» возле передвижного вагончика столовой, выкрашенного почему-то в ярко-зеленый цвет, салатный (в самой столовой салатами как раз и не баловали монтажников), Ламочкин и Легчилин направились на площадку бригады Копелева.

Бригадира они увидели издали. Он разговаривал с Геннадием Владимировичем Масленниковым, который, как один из руководителей УЖС‑3, проверял работу треста Фундаментстрой. И Ламочкин, и Легчилин часто сталкивались с фундаментщиками, которые подготавливали для монтажников так называемые «нули». Монтажники и фундаментщики совместно согласовывали графики, сроки выполнения работ то на одном участке новой Москвы, то на другом. И эти встречи и разговоры редко бывали приятными.

Ламочкин быстрым упругим шагом, как любил ходить, слегка раскачивая при этом корпус, приблизился к стальным «ногам» крана, около которого стояли Копелев и Масленников.

— Герману Иннокентьевичу привет! Почет и поздравления! — громко приветствовал Ламочкина Масленников. — Что, дозором обходишь владенья свои? Райончик-то какой! Сплошной восторг!

— Ну, не знаю, не знаю, какой тут будет восторг, — холодновато ответил Ламочкин, — работы будет много, это верно. Что же у вас тут происходит? — спросил он, обращая этот вопрос больше к своему бригадиру, но смотрел в это время на Масленникова.

— Нормальный обмен мнений, — улыбнулся Геннадий Владимирович. — Кстати, Герман Иннокентьевич, ты знаешь анекдот насчет того, что такое обмен мнений? Это когда человек приходит к начальнику со своим мнением, а уходит с мнением начальника. — Он сам первым и рассмеялся.

Но Копелев вовсе не был, видно, склонен к шуткам.

— Мне не до смеха, товарищи, — сердито сказал он. — Вы смотрите, Герман Иннокентьевич, что люди творят! На этом здании «нуль» не перекрыт, и на том, и на третьем, а фундаментщиков уже и след простыл. Это раз! Вот на этом здании, что мы монтируем, нам пришлось фундаменты доделывать самим. Монтаж еще не начинали, а уже на два дня вылетели из графика.

— Ну что ты кипятишься, депутат? У тебя свое начальство, у фундаментщиков свое. Срочное задание, видимо, перебросили людей на другие объекты. А вы, молодцы, раз-два — и доделали, — сказал Масленников.

Только вот это «молодцы» прозвучало у него не слишком уверенно. Конечно же как бывший бригадир он должен был и понимать, и одобрять возмущение Копелева. Но как работник УЖС Геннадий Владимирович, видно, не хотел обострения конфликта монтажников и фундаментщиков: ведь нити управления и теми, и другими сходились как раз в той организации, которую он здесь представлял.

Выслушав Масленникова, Ламочкин вопросительно посмотрел на Легчилина. Согласование строительного графика с трестом Фундаментстрой — это была забота главного инженера.

— Что же происходит, Дмитрий Ефимович? — спросил Ламочкин.

— Безобразие происходит, вот что! — ответил Легчилин. — Нарушение графика и обязательств. Конечно, Фундаментстрой обязан был доделать Копелеву «нули».

— Теперь второе, — продолжал жаловаться Копелев, но тон у него был такой, как будто он не жаловался, а обвинял. — Теплотрассу нам поздно сделали. Для водостоков только канавы роют, с электроэнергией случаются перебои, а как же наладить ритм в таких условиях? Ну, скажите?

— Не вали все в одну кучу, Володя, спокойнее, надо разобраться, где наша, управления, вина, где чужая, — сказал Ламочкин.

— Вот, чтобы разобраться, мы статью поместили в газете.

Прозвучало это у Копелева неожиданно довольно сердито, однако же и без того мелочного злорадства, которое могло бы сопутствовать раздражению, столь естественному в эту минуту для бригадира.

— А где статья? — живо заинтересовался Ламочкин.

Владимир Ефимович протянул ему газету. На второй полосе «Московской правды» действительно была напечатана статья за подписями Копелева, Логачева, Суровцева и секретаря партбюро управления Владимира Павлюка.

— Смотри-ка, Дмитрий Ефимович, какую они статью тиснули, а мы и не в курсе! Вот как, брат, обходят начальство! Здорово! Каких орлов, понимаешь, воспитали!

Ламочкин обращал эти слова к Легчилину, и трудно было различить, чего в них больше — удивления или же озабоченности. Любое критическое печатное выступление, кто бы там ни был виноват, все же бросало тень и на руководство управлением.