— Я знаю, — сказал Веслав, — «пани Варшава». А вот это, — и он взмахнул рукой, как бы охватывая все видимое пространство здесь, в Тропареве, — это товарищ Москва!

Веслав, видимо, остался доволен своим сравнением. Это было заметно по его глазам и улыбке, по тому, как он дружески похлопал Копелева по плечу.

Так, разговаривая, они ходили по экспериментальной площадке, пока около одного из монтируемых домов к ним не подошел снова Сергей Яковлевич Казаков. Он спросил, какие еще у гостей есть к нему вопросы, а то ведь ему надо идти к своей бригаде.

— Вопрос такой, — произнес Копелев, — не слышно ли у вас, когда наш ДСК‑1 возьмется за шестнадцатиэтажки?

— У меня спрашиваешь? — Казаков усмехнулся. — Это ты, браток, у своего начальства выясняй. Но вроде бы в этом году вы начнете свой такой домик лепить.

— В том-то и дело, что давно должны были начать. Но все тянут, тянут, то не готово, это! А я люблю новое. Есть у меня такая жадность — поскорее бы новые дела начинать. Чтобы жить было интереснее. Такой вот характер, — сказал Копелев и тут же спросил у Казакова с некоей толикой неуверенности: — Это я не слишком расхвастался?

— Да нет, почему же? Раз от души, значит, в самую точку. Я так думаю: раз у нашего брата, у рабочих, такое нетерпение появляется, то это уж тем более хорошо!

— Теперь у меня к тебе второй вопрос и последний, — сказал Копелев: — Как насчет темпов на монтаже этих зданий. За сколько дней этаж делали?

— Ну, это трудно сказать! Дома-то экспериментальные. То панели нам задерживали, то одного не хватало, то другого. Эксперимент есть эксперимент.

— А все-таки? — настаивал на своем вопросе Копелев.

— Да нет, не могу точно сосчитать. Долгонько, одним словом. Особенно первый дом, второй пошел быстрее.

— Понятно. А ведь нам, бригаде, всегда надо темп держать. Мы люди на потоке, счет идет на часы. Вот я смотрю на ваши дома, любуюсь ими, а сам в уме прикидываю: как нам работать придется, чтобы своего темпа не сдавать, чтобы и шестнадцатиэтажные дома монтировать в ритме три дня — этаж или два с половиной дня — этаж?

— Задача нелегкая, — заметил Казаков.

— Но просто обязательная! — всей грудью выдохнул Копелев.

Он смотрел в эту минуту, как на десятом этаже монтажники устанавливали наружную панель, сняв ее с крючков крана. И, подумав, добавил после паузы:

— Нам без такого ритма уже нельзя. Дело чести!

Я уже заканчивал работу над этой книгой, когда осенью семьдесят четвертого года с группой московских и ленинградских писателей совершил кратковременную туристическую поездку в Испанию. Мы летели из Москвы в Барселону через Париж. Здесь нас ожидала пересадка на самолет испанской авиакомпании, который должен был подняться в воздух с аэродрома Орли. Так намечалось, но получилось все по-иному.

Во-первых, выяснилось, что мы опоздали, и когда приземлились в Париже, барселонский самолет уже улетел. Следующий улетал через сутки, да и к тому же с другого парижского аэропорта. Встала проблема ночевки, не сидеть же сутки в зале для транзитных пассажиров. И необходимость получить хотя бы суточную визу для того, чтобы выехать с аэродрома в город.

Не знаю, кто уж там виноват в этой ошибке с расчетом времени, факт тот, что намеченная «стыковка самолетов» не состоялась и, как говорится, нет худа без добра, наша группа вынуждена была провести ночь и половину следующего дня в Париже.

Мы разместились в отеле «Панорама» на рю де ля Мессежери, что в переводе на русский означало — улица новостей, или известий, и в этом было что-то символическое: к чему стремятся туристы? — конечно же к обилию новых впечатлений, фактов и новостей в самом широком значении этого слова.

Сутки в Париже — это немало, тем более если ты не впервые в этом замечательном городе. Наш отель находился совсем рядом с Большими бульварами, неподалеку от здания Гранд-опера и гостиницы на улице Лафайет, где я жил в 1966 году. Радость от встречи со знакомыми местами омрачала какая-то странная на первый взгляд замусоренность Больших бульваров, непривычная грязь, груды ящиков и урн у края тротуаров, напротив магазинов и кафе. Оказалось, что в Париже вот уже месяц, как бастуют мусорщики и почтовые работники, требующие повышения заработной платы. Нам, людям, живущим в ином социальном мире, кажутся особенно странными подобные гримасы жизни, потрясаемой классовыми конфликтами, в той же мере, как и трудно себе представить подобную ситуацию в советском городе, где месяц нельзя отправить письмо по почте или дать телеграмму.

Утром мы совершили экскурсию по центру Парижа, сюда входили, конечно, площадь Конкорд, Елисейские поля, тянущиеся от площади Согласия до Триумфальной арки на площади Звезды, Дом Инвалидов, Лувр, площадь Бастилии и другие исторические места, которые первым делом посещают все туристы. А затем мы проехали на автобусе по северо-западным окраинам города, лежащим по обеим сторонам шоссе, ведущего к новому, всего лишь несколько лет назад выстроенному аэропорту Шарль де Голль.

Почему я сейчас вспоминаю об этом? В этой книге рассказывалось о строителях Берлина и Будапешта, которые близко, прочно, глубоко связаны с градостроителями нашей столицы. Но Франция и Испания, они-то зачем? — спросят меня читатели. Что здесь может привлечь внимание, какие фабульные нити сюжета протягиваются от Теплого Стана или Чертанова в район аэропорта Шарль де Голль, в пригороды Мадрида или Барселоны?

На это я отвечу так: ну конечно же здесь нет тех деловых и творческих связей, которые характерны для строителей Москвы, Берлина, Будапешта, здесь нет прямых производственных контактов. Однако же всякий, кто бывает за рубежом, знает, что строят сейчас жилье во всем мире, что массовое типовое строительство можно увидеть ныне в каждой стране. И в разной степени, масштабности, отчетливости, но всюду этому массовому строительству присущи и типические, и поражающие богатством многообразия особые национальные черты. Я показывал это на примерах крупнопанельного строительства в Берлине и Будапеште. Теперь мне довелось убедиться в этом и на примере новостроек Франции и Испании.

Как часто мы слышали от нашего русского гида Марии Ивановны Туркиной и испанского гида, другой Марии — Марии Росса, слова: «Модерн-город». Говоря точнее, это понятие во многих своих чертах общее для всех крупных и средних городов Европы. «Модерн-город» и его, если можно так выразиться, «архитектурно-строительная формула» содержит в себе немало познавательного, интересного. И не только для глаз специалиста градостроителя, но и для всех нас, умеющих смотреть, сравнивать, размышлять.

То, что это так, не раз говорил мне Геннадий Владимирович Масленников, много ездивший по свету. В Испании он, правда, не был.

Я спросил его об этом, вернувшись в Москву.

— Но я был на Кубе, — сказал он.

— Вы думаете, что есть тождество в современной архитектуре?

— Возможно. Ведь Кубу открыл Христофор Колумб, — сказал Масленников. Я почувствовал, что он улыбается.

— Ну да, общий язык, истоки культуры...

— Вот именно.

— Не будем углубляться в эту тему, Геннадий Владимирович, — ответил я, — вы не были в Испании, а я на Кубе. Лучше я вам расскажу о двух отличных памятниках Колумбу. Один я видел в Барселоне. Это гранитная колонна, очень высокая, увенчанная наверху фигурой великого мореплавателя.

Я сказал затем, что колонна высится на набережной Барселоны, рядом с большим торговым портом, всегда заселенным множеством кораблей. Один из них — на вечной стоянке, метрах в пятидесяти от памятника покачивается на мелкой волне бухты. Это каравелла «Санта-Мария», а точнее — ее музейная копия, копия той самой исторической «Санта-Марии», которая затонула около острова Гаити во время первого путешествия Колумба.

Эта каравелла заинтересовала меня, я спустился к ней по причалу, к самой воде. По каравелле расхаживали туристы, бегало много детей, наверно «игравших в Колумба». С волнением я потрогал ладонью деревянные, крепко просмоленные, пахнущие морем и водорослями доски крутого борта «Санта-Марии», прикоснувшись к корабельной плоти судна, этому и поныне трогающему сердца прообразу великого первооткрытия.