— Какие же фантазии, когда мы в бригаде уже год работаем в ритме: три дня — этаж! Сейчас привыкли к такому темпу и медленнее просто не стали бы работать. Скучно показалось бы. Есть же расчеты, немцы, я слышал, уважают расчеты, — продолжал уговаривать Суровцев.

И Бромберг взял его расчеты, график работ, начертанный Суровцевым, технологическую схему «монтажных захваток», схему комплектации материалами и изделиями, несколько юбилейных брошюр с изложением десятилетнего опыта работы Московского домостроительного комбината.

Суровцев вскоре уехал домой и перед отъездом договорился с Бромбергом о соревновании бригад. Георг Кульман заключил такой же договор с ленинградским бригадиром строителей Героем Социалистического Труда Семеном Ивановичем Ткачевым, который в то же время побывал в Берлине.

Признаться, Суровцев вначале не придавал большого значения своему договору с Бромбергом. Одно дело, когда соперник, как, скажем, Володя Копелев, работает с тобой рядом, всем наглядно видны результаты соревнования. А другое — соревнование через две границы, когда и типы домов разные, и расценки, и технологические схемы.

Но сомнения Суровцева неожиданно и впечатляюще рассеяло... телевидение. Анатолию Михеевичу позвонили из Останкина и сообщили, что состоится прямая передача по системе интервидения, Курт Бромберг будет выступать перед телевизионной камерой в Берлине, а Суровцев — в Москве, и они смогут не только видеть друг друга, но и вести диалог, такой, какой захотят.

Соревнование — великая сила! Оно заставляет человека работать с максимальной выкладкой сил, открывая такие мощные резервы мастерства и энергии, о которых ни сам рабочий человек, ни его товарищ по бригаде часто и не подозревают.

Но будь соревнование только возможностью для предельной активизации усилия, оно бы не имело колоссальной притягательной силы для миллионов людей. Ведь соревнование еще и источник огромного нравственного удовлетворения, источник дружбы и взаимного обогащения опытом, знаниями, маленькими профессиональными открытиями. И щедрость этого взаимного дара, его бескорыстие и искренность составляют одну из самых замечательных традиций в повседневной жизни современного рабочего класса.

Суровцев не раз думал об этом, когда у них в управлении в конце месяца или квартала подбивались итоги соревнования. И вновь та же мысль пришла ему в голову, когда на голубом экране появилось лицо Курта Бромберга, а за его спиной встала ярко и впечатляюще панорама нового жилого района в Берлине.

К Суровцеву в Вешняки-Владычино тоже приезжали из телестудии для съемки возведенных бригадой домов. Что может быть убедительнее и нагляднее, чем вот такие шеренги зданий в двух столицах — овеществленный труд и энергия строителей!

Увидев Бромберга на экране, Суровцев осведомился о здоровье Кристины и Сюзанны, а Бромберг в свою очередь спросил о том, как живут Валентина Петровна, жена Суровцева, и его дочь-школьница Ирина. Затем Курт, явно спеша обрадовать товарища, сообщил о том, что бригада работает по новому, ускоренному графику.

— Взялись все-таки, молодцы! — воскликнул Суровцев.

— Взялись, взялись. Как ты говорил, человек может свернуть гору, если только поверит в себя.

— Точно! — подтвердил Суровцев, хотя, по правде сказать, он не помнил, когда и где он говорил это. — Какие же результаты? — заинтересовался Суровцев.

— Сто дней от «нуля» до сдачи дома.

— Хорошо, но это не предел, как чувствуешь?

— Именно так. Не предел.

— Правильно. А я пропагандирую берлинский метод качественной работы, — сказал Суровцев.

Теперь пришла пора Бромбергу спросить об успехах. Суровцев ответил не сразу. Он-то хорошо знал, что такого рода пропаганда только тогда производит впечатление, когда подкреплена делом, и что тут важны не слова и призывы, а личный пример и реальный его результат. Хватит бороться за качество, пора начинать качественно работать. И сегодня, и завтра, и ежедневно.

— Знаешь что, Курт, — сказал Суровцев после паузы, — попрошу, чтобы мне дали дом поставить — эталонный по качеству, как пример для всего комбината. И, наверно, дадут. Я к этому готовлюсь.

— Ты напиши мне тогда, и я что-нибудь присоветую, — попросил Бромберг.

Прошел год — и снова телевизионная перекличка. Еще год и еще — и опять передача, подводящая итоги работы двух бригад, и новые поездки Суровцева в Берлин, и регулярная переписка.

Суровцев как-то написал Бромбергу:

«Теперь мы живем под лозунгом: «Даешь пятерку!» И хотя, прибавляя в качестве, мы не снижаем темпов, а следовательно, забот у нас прибавилось, — с 1957 года никто из бригады не уволился».

В ответном письме Бромберг написал Анатолию Михеевичу, что его бригада тоже штурмует новые рубежи и теперь монтирует одиннадцатиэтажные дома за восемьдесят дней. Это известие искренне порадовало Суровцева. Он был уверен, что бригада его берлинских друзей на этом достижении не остановится, пойдет вперед, наращивая темпы.

Побывав уже три раза в Берлине, Анатолий Михеевич испытывал некую душевную неловкость оттого, что Бромберг до сих пор не нанес ему, как говорят дипломаты, ответного визита. А вместе с тем в бригаде Суровцева давно уже ждали берлинского строителя. Когда на стройку приходила корреспондент немецкой редакции Всесоюзного радио, с тем чтобы взять материал для очередной радиопереклички между соревнующимися бригадами, Анатолий Михеевич никогда не забывал повторить свое приглашение Курту приехать в Москву.

Но как-то так случалось, что их встреча на московской земле все время откладывалась по разным причинам. В прошлом году Курт Бромберг поступил учиться на заочное отделение Высшей партийной школы в Берлине, и теперь они уже совершенно точно договорились: в августе 1974 года — как только Курт сдаст экзамены за первый курс, он с женой и дочкой вылетает в Москву, в гости к Суровцеву.

Фройндшафт! Это слово часто звучало по радио и телевидению в передачах, которые вели Суровцев и Бромберг, этим словом Курт и Анатолий заканчивали свои письма друг к другу. Дружба! Жизненный опыт подсказывает Суровцеву, что дружба, как нечто живое и трепетное, или укрепляется, или затухает, или разочаровывает, или все больше радует, набирая глубину и искренность, полноту душевной доверительности друг к другу. И, думая о своем, уже пятилетнем опыте соревнования с берлинским строителем, Суровцев чувствовал, что дружба его с Куртом Бромбергом сулит ему впереди немало радостей, что она развивается, набирая высоту и силу. Дружба эта — в восхождении.

В день сто первой годовщины со дня рождения В. И. Ленина, двадцать первого апреля семьдесят первого года, Анатолий Михеевич Суровцев получил пригласительный билет на торжественный вечер в Кремлевском Дворце съездов. На билете стоял штамп — «Президиум».

Билет вручили Суровцеву в парткоме комбината. Анатолий Михеевич воспринял приглашение во Дворец съездов как оценку труда его бригады. В дни праздников и торжеств в зале Дворца среди москвичей — рабочих, инженеров, людей науки и искусства, партийных и хозяйственных работников — всегда находилось немало представителей двухсоттысячного отряда строителей столицы.

Вечер в Кремле взволновал Суровцева. Как раз в эти дни бригада досрочно выполнила свой месячный план, как и обещала, ко дню рождения Владимира Ильича. А утром Суровцев прочел в газетах Указ о награждении его и Игоря Логачева орденами Трудового Красного Знамени, а Владимира Копелева орденом Ленина за досрочное завершение восьмой пятилетки.

Когда же на следующий день, ближе к вечеру, Суровцев поехал на Киевский вокзал встречать поезд Будапешт — Москва, в котором возвращался из Венгрии Логачев, в руках у Анатолия Михеевича была газета с групповым портретом строителей, подверстанным под Указом Верховного Совета.

В ожидании поезда, прогуливаясь по перрону одного из самых длинных московских вокзалов с навесным потолком из легких и красивых металлических стропил, точная копия которого украшает Московский вокзал в Ленинграде, Суровцев думал о своем друге.