Милиционеры торопили, и Кондратий не успел как следует собраться, схватил неизменную шубенку и — на телегу к Дурнову.

— Теперь, знать, знако́м, и за нас по-настоящему взялись. А я, признаться, думал, уж все, — заговорил Дурнов, когда они выехали из села. — Запутают они нас теперь… Сердце чует — запутают.

Милиционеры были явлейские, русские, и два арестанта могли свободно говорить, не боясь, что они их поймут.

— Не расчет мне задерживаться в Явлее, время не такое, работа не ждет, — как бы сам себе говорил Кондратий, не поднимая глаз на Дурнова.

— Я тебя не понимаю, знако́м, а мне, думаешь, расчет разъезжать по Явлеям? Еще ладно, если только до Явлея довезут, боюсь, дальше…

— А для чего нас дальше везти? Расскажем опять доподлинно, как ночевали, как ты ночью выходил к лошадям.

— Я тебе, знако́м, в прошлый раз говорил, не надо об этом, а ты все же рассказал, вот они теперь и путают нас… Запутают, я уж знаю, запутают…

Это «запутают», которое часто повторял Дурнов, вдруг навело Кондратия на невероятную догадку. Он до сего времени был убежден, что убийство совершено или Лаврентием, или Архипом Платоновым. Но вот теперь это частое «запутают» да и весь растерянный вид самого Ивана заставили его призадуматься: «А что, если это он сделал? Тогда действительно и меня с ним запутают…» И вдруг страх, отчаянный страх охватил его. Он рос по мере приближения к Явлею, и с этим страхом Кондратий предстал перед следователем.

Проводив мужа, Елена вернулась во двор, окинула его взглядом и подумала, что, пожалуй, одной здесь будет тяжеловато. Кто знает, когда отпустят Кондратия, тем более, что его не просто вызвали, как раньше, а взяли под стражу. Может, даже и не вернется больше. Ведь она догадывалась, о чем не раз ее муж шептался с кумом. Мысль, что она может остаться полной хозяйкой большого добра, взволновала и окрылила ее. Она поспешно направилась к Егору Петухову. Тот не заставил себя уговаривать. Человек он безлошадный, домашними делами управляла его жена, и притулиться куда-нибудь к месту он всегда был рад. Егор собрал мешочек с необходимым житейским имуществом и вышел с Еленой, чтобы сейчас же отправиться на салдинский пчельник. «А к хозяйству я знаю, кого приставить», — думала Елена, возвращаясь домой.

В тени высоких тополей, на мягкой лужайке, со своими подругами резвилась Надя. Елена окликнула ее и сейчас же послала за Николаем.

Николай уже слышал об аресте Кондратия и сам хотел отправиться к Елене. Приход Нади только ускорил его сборы.

— Что это за девочка прибегала за тобой? — спросила Пелагея, увидев, что он торопливо обувается.

— Так, на нижнюю улицу зовут, — отозвался Николай.

— К отцу в поле надо идти, сменить его на пахоте.

— Пусть Агаша пойдет сменить.

— А ты куда?

— По делу.

— Ну коли по делу — тогда и домой не приходи. У тебя дела не домашние. Ты ведь к ней опять собираешься? Ясного белого дня не стыдишься? И у той нет стыда, принимает тебя!

— Хватит! — сердито оборвал Николай мать.

— Чего хватит? — удивилась она, не привыкшая, чтобы дети ей так отвечали.

— Хватит, говорю, на мне ездить, — продолжал Николай. — Я и сам над собой хозяин. Куда захочу, туда и пойду, что хочу, то и делаю…

— Ты так матери отвечаешь!

Под руки Пелагее попался тяжелый валек. Николай, запутавшись в портянках, не успел выскочить из избы. Пелагея вцепилась ему в белые льняные кудри и вальком стала охаживать его по спине. Пока Николай вырвался, валек раза четыре успел прогуляться по нему, а из кудрей внушительный клок остался в руках матери. С одной обутой ногой он выскочил на улицу.

— Не возвращайся обратно домой! — кричала ему вслед расходившаяся мать.

— И не приду, — буркнул себе под нос Николай.

Возвращаться за портянками и лаптем нечего было и думать. Николай присел перед окном на бревно и разул другую ногу.

К Елене пошел босиком. Чтобы не встретиться с кем-нибудь, он стал пробираться тропинкой между огородами. Все же ему предстояло пройти через большой проулок, чтобы выйти к церкви. Он перемахнул через плетень Кыртыма и у церкви неожиданно столкнулся с Захаром Гарузовым и со своей бывшей женой Лизой. В руках у Захара чемодан, у Лизы узел. Видимо, они шли со станции. Николаю стало стыдно. Конечно, был бы он в сапогах и в своей новой сатиновой рубахе, он прошел бы мимо них, даже не взглянул, но теперь он не знал, куда ему деться. Захар с Лизой с удивлением остановились.

— Ты что, в запуски с кем нибудь бегаешь? — спросил Захар, разглядывая его.

Николай даже не нашелся, что сказать. С затаенной завистью смотрел он им в след. Вдруг у него мелькнула дикая мысль: куда пойдет Лиза, к ним или к себе домой? В прошлом году летом она не приезжала, а сейчас, может быть, она вернется к нему? Он бросился обратно, перемахивая через плетни и изгороди, добежал до верхней улицы и, спрятавшись за угол соседского дома, стал ожидать, когда появится Лиза. Она теперь была одна, Захар, вероятно, другим путем пошел на свою Камчатку. Лиза прошла под окнами их дома, даже не взглянув на них. «Все, отрезанный палец не приставишь», — сказал Николай и пошел своей дорогой.

Елена давно уже ждала его.

— Что так долго? — встретила она его легким упреком.

Николай прошел к столу, шлепая босыми грязными ногами по полу. Хотел скрутить цигарку, но кисета не было.

— Курить, что ли, тебе нечего? — заботливо спросила Елена, видя, как он роется по карманам.

— Табак дома остался.

— Велика беда!

Елена открыла окно, позвала Надю и послала ее за папиросами. Николаю сказала:

— Я тебе подарочек приготовила.

— Какой?

Ему еще было не по себе от встречи с женой. От Елены Не ускользнуло его плохое настроение. Она на минуту вышла и вернулась с новыми сапогами в руках. Николай даже подпрыгнул от радости.

— Сапоги! — невольно вырвалось у него.

— То-то же, я знала, чем обрадовать тебя. От Кондратия тайком купила взамен тех. Пойдем, у колодца ноги помой, а я тебе портянки достану. Не малы, чай?

Николай схватил сапоги и тут напялил их на ноги. Со скрипом прошелся по избе.

— Вот когда бы мне встретить их! — воскликнул он.

— Кого? — с удивлением спросила Елена.

— Это я так, от радости, — замялся Николай, расхаживая по избе.

— Хороши? — с довольной улыбкой сказала Елена.

— Спрашиваешь!

С этого дня Николай остался жить у нее. Наутро он уже на салдинской паре гнедых выехал в поле, на пар. «Жизнь все-таки, как я посмотрю, хорошая штука», — думал он, шагая за двухлемешным плугом и понукая откормленных лошадей. На ногах у него поскрипывали новые сапоги.

Дня за два до приезда Захара Таня перебралась жить к Марье Канаевой. Марья тосковала по мужу. Она как-то открылась Тане, что часто по ночам видит его при таких обстоятельствах, что сама не может понять, во сне это или наяву… Нужно было отвлечь мысли женщины от ее горя. Но сделать это Таня могла, лишь постоянно находясь около нее.

Вначале жизнерадостный голос Тани несколько раздражал не только старого Канаева, но и Марью, свыкшихся с тишиной в доме. После смерти Григория они разговаривали почти шепотом, словно боясь спугнуть прочно здесь обосновавшуюся печаль. А теперь изба вдруг заполнилась звоном молодого голоса. Первым почувствовал перемену Петька. Он все чаще и дольше стал оставаться дома, не боясь, что гнетущая тишина напомнит ему о тяжелой потере. Исподволь влияние новой обстановки начало сказываться и на Марье. У нее стали вспыхивать невольные улыбки, возникали минуты, когда печаль отступала, забывалась, появлялся интерес к окружающему, к жизни и работе.

О приезде Захара Таня узнала от Лизы, вскоре же наведавшейся к Канаевым. В последнем письме о своем приезде в Найман Захар писал неопределенно. То ему хотелось непременно видеть ее и о многом поговорить, то намекал, что неплохо бы уехать куда-нибудь подальше от этого Наймана и еще года два не видеть его. В общем, письмо показалось ей довольно противоречивым. Таня терялась в догадках. Она ответила ему длинным письмом, в котором убеждала его не разбрасываться, а стремиться к определенной цели. Она и сама очень хотела увидеться с ним, хотя и чувствовала смутно, что Захар становится еще более непонятным. Но и таким он ей нравился не меньше прежнего.