— Ой, простите меня, Пелагея Ивановна, — как-то с выдохом произнесла Марья, оглянувшись по, сторонам, как бы ища место, где присесть. — Я подумала, что здесь… — Она не договорила.

— Ты думала, что здесь… — сказала Пелагея Ивановна и запнулась. Взглянув в сторону молодых людей, она взяла ее под руку. — Пойдем-ка лучше ко мне, а то что же мы будем здесь мешать молодежи.

Пелагея Ивановна повела Марью к себе. Она жила при школе. Усадив ее на стул, она сняла с ее головы шаль, присела рядом и спросила:

— Ты искала мужа?

— Мужа, Пелагея Ивановна, — тихо ответила Марья, виновато опуская глаза, как в былые времена на уроках, когда она ходила к ней учиться.

— Я тоже слышала эти небылицы, — сказала Пелагея Ивановна. — И не поверила им. Я было совсем забыла об этом, но вот ты напомнила мне. Неужели, Марья, ты этому веришь?

— Да ведь люди говорят, Пелагея Ивановна.

— Что тебе люди? Ты меня послушай, — заговорила Пелагея Ивановна, растягивая слова, как делала всегда, убеждая кого-либо. — Слушай, я тебе скажу, — продолжала она. — Все это придумали какие-то негодницы, сплетницы. У тебя, Марья, такой хороший муж, что про него грешно и подумать что-либо, не только поверить. А про Татьяну Михайловну и говорить нечего, это же еще девочка, я полюбила бы ее, как родную дочь.

Марья сидела обескураженная и все еще бледная, не смея поднять глаза на свою старую учительницу. Может быть, она никому бы не поверила, но ей она не могла не верить. Значит, все это обман, и над ней просто посмеялись, посмеялась эта противная толстая Настя.

Марья вышла из школы, отчаянно злясь на себя. Как она, словно глупая девчонка, поверила этим сплетням и давай бегать по селу, искать мужа! «А что, если на месте Захара вправду был бы он? — подумала она невольно. — Что бы тогда я сделала? Я бы ей все косы выдрала…»

Домой она возвращалась тем же путем, через конопляники. Дождик перестал, но по-прежнему было темно. Почти у самой усадьбы перед ней неожиданно выросла темная фигура какого-то мужчины. Она остановилась, чтобы дать пройти незнакомому человеку. Тот тоже остановился, затем шагнул к ней и наклонился к самому ее лицу. Ее обдало перегаром самогона.

— Кто это? — раздался глухой голос Васьки Черного.

— У-у, супостат, как напугал! Что ты ночью таскаешься здесь? — сказала Марья, отстраняясь от него.

— Я-то ладно, а вот тебя какой леший носит? Не иначе как меня искала.

Васька пошел с ней рядом.

— Как напугал ты меня, — успокоившись, сказала она.

— Чем же я тебя напугал? Разве бабу этим можно напугать? Хороша ты баба, Марья, да муж тебя мало ублажает, — говорил он, продолжая идти рядом. — Да и где ему, коли он день и ночь в Совете. Завела бы кого-нибудь.

— Ой, батюшки, не тебя ли?

— Хотя бы и меня. Тогда небось не стала бы ночами бегать.

— Уйди, бесстыдник, я по делу ходила.

— Знаем, какое дело ночью у бабы.

— Иди, говорят тебе, своей дорогой.

— У меня теперь дорога волчья: где удастся, там и сорву.

«Еще услышит кто да сболтнет, что спуталась с этим шайтаном», — подумала она, прибавляя шаг. Васька незаметно отстал.

Григорий был дома. Он сидел у стола и перебирал какие-то бумаги.

— Ты где была? — спросил он, с любопытством оглядывая ее.

— Не тебе одному, чать, пропадать по ночам, — ответила она. — Гулять ходила. Чего уставился? Небось не сладко слышать, что жена ночью гулять ходила?

— Я ничего, — смущенно улыбаясь, ответил Григорий и слегка дернул себя за ус.

«Ого, уже начинает немного злиться. Значит, и вправду не нравится», — думала она. Григорий больше не спрашивал, продолжая копаться в бумагах. Марья молча стала собирать ужин.

Обычно после вечерних занятий Таня и Захар расставались у школы. Сегодня они засиделись, и Таня попросила проводить ее до дома. Нечего говорить о радости, охватившей Захара, когда он почувствовал в своей руке ее маленькую и теплую руку. Он молча шел рядом с ней, плохо понимая, о чем она говорила. Он шел и не верил тому, что рядом с ним идет та самая девушка, о которой он все время упорно думал, которую считал для себя недосягаемой. Многие найманские парни домогались ее расположения, и больше всех Николай Пиляев, однако отступились. А он, всегда находившийся в тени, незаметный, даже не пытавшийся ухаживать, теперь идет с ней под руку. Конечно, это еще и не начало той любви, о которой бессознательно мечтал Захар. Но, может быть, это шаг к ней? Захар знал, что только она будет в его сердце, ни к какой другой девушке не возникнут у него такие чувства.

На улице было темно и грязно. У Тани то и дело вязли в грязи галоши, и, когда она наклонялась, чтобы поправить их, Захару приходилось поддерживать ее, обхватив за плечи.

— Вы мой провожатый и ведите, где лучше, — ответила она, опять наклоняясь. — Я, кажется, галошу оставила, помогите найти, Захар.

— Держитесь за изгородь, я сейчас зажгу спичку, — сказал он и стал шарить у себя в карманах.

Таня стояла на одной ноге, ухватившись за жердь изгороди. Захар вытащил галошу из грязи, помог Тане надеть ее. Дальше пошли конопляником. Таня опять стала искать руку Захара.

— Не надо, они у меня грязные.

— Я и сама испачкалась, когда возилась с галошами, — сказала она, пожимая ему руку.

Это ободрило Захара.

— Как-то чудно получается, Татьяна Михайловна, — начал он осторожно и сбиваясь. — Вот мы совсем не знали друг друга. Вы от меня жили далеко, а теперь кажется мне, будто я вас всегда знал…

— Не зовите меня Татьяной Михайловной, — прервала она его. — Не люблю, когда меня товарищ так называет. Зовите просто Таней.

— Таня, — тихо повторил Захар. — Мне как-то непривычно. Позвольте мне называть вас Татьяной Михайловной.

— Зачем же? Пусть в школе так называют ученики.

— Я тоже ваш ученик.

— И очень способный, — подхватила Таня.

— Где уж там, коли до двадцати лет оставался неграмотным. Все мои товарищи учились, а я вот не мог…

Про свою бедность он постеснялся сказать и поторопился переменить разговор.

— Вот насчет ячейки я думаю, — сказал он. — Неважно у нас идут дела. Говоря начистоту, Колька Пиляев никак не подходит в секретари. Надо выбрать вас, Татьяна Михайловна.

— Опять Татьяна Михайловна, — с досадой отозвалась Таня. — А я думаю, надо выбрать вас.

— Какой же я секретарь? — усмехнулся Захар.

— Очень даже хорошим секретарем будете. А этот Пиляев, конечно, не на месте.

Захару совсем не хотелось говорить о Пиляеве, вышло это само собой. Он искал повода, чтобы оставить этот разговор. Повод неожиданно нашелся.

— Погодите, Таня, здесь где-то ручеек должен быть.

Захар остановился, вглядываясь в темноту. Действительно, шагах в трех от себя они заметили смутно белеющую полоску воды. На этом месте когда-то был пруд для мочки конопли, но теперь он пересох, и оставалась только длинная лужа.

— Вы, пожалуй, не перешагнете, — сказал Захар. — Дайте я вас перенесу.

— Что вы, Захар! Нехорошо…

Но она уже была на руках Захара, и только слышалось, как по жидкой грязи шлепали его лапти. Вот он немного задержался у самого края воды, а затем со своей ношей перепрыгнул на ту сторону.

— Какой ты сильный, Захар, — сказала Таня, спускаясь на землю, и спохватилась: — Ой, я вас на «ты» назвала!

— Это ничего. У нас в Наймане на «вы» никогда не говорят, это даже как-то лучше, человек ближе становится, когда назовешь его на «ты».

— Ближе, говорите?..

Таня не закончила свою мысль. До самого дома Сергея Андреевича они шли молча. Прощаясь с ней, Захар заговорил:

— Вы, Таня, для меня стали главным в моей жизни. Научили читать, открыли мне глаза, помогли понять самого себя. Мне кажется, что я теперь стал совсем другим человеком. Вы, Таня, такая девушка…

Он запнулся, не смея выговорить самого главного, боясь удивить, может, даже напугать ее. Кто знает, как она отнесется к его признанию? Они сейчас очень хорошие, близкие товарищи. Разве ему этого мало? Пусть лучше после, когда они больше узнают друг друга, он как-нибудь скажет ей о своей любви. Все это мигом пронеслось в голове Захара, лишив, его решительности. Таня стояла, облокотившись на столбик калитки, и ждала конца фразы. Захару же что-то нужно было сказать, и он выпалил, сам не зная зачем и к чему: