Елена отослала девочку домой, сама задержалась во дворе. Захар, кончив отбивать косу, собирался куда-то уходить. После злополучной поездки к матери она больше не делала попыток сблизиться с Захаром, но мысль эта не давала ей покоя. На днях она слышала от соседок, что Захар частенько ночует у Самойловны, да и сама раза два замечала, как он на зорьке приходил не с улицы, а через сад. Это ранило ее самолюбие: ей предпочли какую-то сопливую девчонку.

Она искала предлог, чтобы поговорить с ним.

— Захар, ты не поможешь мне? — сказала Елена, подходя к колодцу. — Я буду поливать, а ты таскай мне воду.

— Чего поливать? — удивился Захар.

— Помидоры, лук, морковь — все польем.

Захар пристально посмотрел на хозяйку. Ей стало не по себе от его взгляда, но она не опустила глаза. Захар слегка улыбнулся и, поправляя локтем накинутый на плечи легкий пиджачок, сказал:

— Да ведь дождь был, зачем же поливать?

— Ах да, я совсем забыла, — спохватилась она, выпуская из рук бадью.

Захар двинулся к калитке.

— К Дуньке небось? — насмешливо спросила она.

— Хотя бы и к Дуньке, а тебе что? — рассердился Захар, а про себя подумал: «Заело бабу…»

— Я ведь знаю: ты все равно на этой девчонке не женишься, только ходишь, а зачем ходить, когда… — Она не договорила, спохватившись, что зашла слишком далеко.

— Откуда тебе известно, что я не женюсь на ней? — спросил Захар, немного удивленный, и, не дожидаясь ответа, пошел к калитке.

На улице он встретил Ваську Черного. «Вот бы с кем ее свести, — подумал Захар. — Этот ни от какой бабы не откажется».

— Ты куда, меньшой Гаруз? — спросил Васька, подавая ему смуглую ладонь.

— Да вот пойдем хоть с тобой.

— Ты чего-то не в духе. Брось, брат, голову вешать. Все в море будет! Однако тебе со мной не по пути.

— Отчего же не по пути? — сказал Захар, шагая рядом с ним.

Они остановились недалеко от лавчонки Лаврентия Кыртыма. Двери лавки были открыты, и Лаврентий сразу же увидел их.

— Мне, понимаешь, сейчас нужны деньги. Целый капитал — пятьдесят рублей. Где я их могу найти, как не у будущего тестя. Он давно все норовит поймать меня, но я, брат, не лесной кречет, пока сам в силки не полезу — не поймаешь. Сегодня я решил отдать себя в его руки, по-моему, другого выхода нет.

— Зачем тебе так много денег? — спросил Захар.

— Вчера меня явлейские хлюсты всего общипали, добро хоть поверили на слово. Сегодня с ними надо рассчитаться, — проговорил он и тут же заметил: — Вот он уже закрывает свой сундук, сейчас будет здесь. Ты сразу не отходи от меня, а потом уйди. У нас с ним сейчас сделка начнется, торговаться, брат, будем.

Не успел Васька Черный произнести последние слова, как Лаврентий поспешно сбежал с крыльца и направился прямо к ним. Наконец-то ему удалось настигнуть Ваську; но он сначала и виду не показал, что хочет с ним поговорить. Подошел, поздоровался и, вынув взятую из лавки специально для этого случая пачку папирос, стал угощать молодых людей.

— Курите, курите, у меня они не купленные, — говорил он при этом.

Васька выхватил из пачки сразу штуки четыре и подмигнул Захару. Захар понял, что ему пора отойти от них, и, попрощавшись, пошел дальше по улице.

— Что ты теперь думаешь? — спросил Лаврентий, когда они остались одни.

— Насчет чего? — как бы не понимая, переспросил Васька.

— Уж будто не знаешь, — немного раздраженно произнес Лаврентий.

— Ей-богу, не знаю, Лаврентий Захарыч, о чем вы меня спрашиваете.

— Жениться тебе придется на Орьке-то, — сказал Лаврентий, опуская вниз глаза.

— Что ж, это можно. На покров пришлю сватов.

— Смеешься надо мной, прохвост ты эдакий? Да ведь до покрова она родит! — вспыхнул Лаврентий, но тут же спохватился и, прикрывая ладонью рот, оглянулся по сторонам.

— Не бойся, что услышат, все равно все уже знают, — спокойно сказал Васька. — Только об этом лучше бы поговорить дома, за самоварчиком аль за чарочкой. Есть, что ли, у тебя?

— Ты давай о деле. Время подойдет, и водка на столе будет. Откладывать здесь нечего. Потихоньку, сыграем свадьбу, да и ко мне переходи жить.

— Значит, на даровые харчи? Это мне нравится. Ну что ж, я согласен. Только с одним уговором — дай мне сейчас пятьдесят рублей. Надо невесте подарков накупить.

— Где же это видано, чтобы будущий тесть жениху денег на подарки давал?

— Ты, Лаврентий Захарыч, забываешь, какую я ее беру. Попробуй выдай теперь ее за другого.

— Так ведь не кобель салдинский виноват — сам же, проклятый!

— Кто же его знает, свидетелей не было.

— Хватит тебе ломаться. Пойдем чай пить, — сказал Лаврентий.

— А деньги? — настаивал Васька.

— Дочь тебе, такому беспутному вору, отдаю, так пожалею ли я полсотни.

— Ну, воровали-то, допустим, мы с тобой вместе…

— Молчи, молчи! — обрезал его Лаврентий. — Сказано тебе: деньги будут!

— Так давно бы и надо. Только я не хочу обманывать: эти пятьдесят рублей я прошу у тебя не на подарки — проигрался в карты.

— Начинается, — недовольно проворчал Лаврентий. — Пусть это будет первый и последний раз, больше я тебе никаких денег давать не буду, ты так и знай.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил Васька, шагая за ним.

— Нечего смотреть, сказано тебе: никаких денег — и думать об этом не смей.

На крыльце их встретила Анастасия и стала приглашать в избу. В окне мелькнуло и быстро скрылось желтовато-бледное лицо Орины. При виде ее Васька поморщился, но эта гримаса быстро сошла с его лица, и он, довольно улыбаясь, важно поднялся на крыльцо вслед за хозяином. Во дворе гоготали гуси, блеяли ягнята, мычал бычок — ко всему этому он скоро будет иметь какое-то отношение. Это его радовало и немного удивляло. Он привык жить в тихом и пустом дворе бедной старушки, у которой, кроме кошек, сроду не было никакой скотины. А тут тебе все — и лошади, и коровы, и дом пятистенный, и лавка с даровыми папиросами.

С этого вечера Васька Черный стал жить у Лаврентия Захаровича. В ближайшее же воскресенье сыграли свадьбу. Она была немноголюдной, так как положение Орины не допускало этого. Да и время было рабочее, самый сенокос.

Отношения, которые складывались между Захаром и Дуняшей, давали повод для всяких разговоров. Некоторые осуждали Самойловну, мол, она поощряет такую связь дочери с неимущим человеком, но те, которые знали истинное намерение вдовы, наоборот, поддерживали ее и считали, что лучшего зятя ей к себе в дом не заманить. Захару теперь частенько приходилось помогать Самойловне по хозяйству. Ему особенно тяжело было во время сенокоса и жатвы. Днем он косил салдинский урожай, а ночью шел косить Самойловне. Правда, ему там и тут помогала Дуняша, но эта помощь мало облегчала его труд.

— Совсем заездили тебя, браток, — говорил ему Пахом. — Ты бы от одних отказался, а то тянешь, как мерин, два тягла.

Но Захара что-то удерживало окончательно примкнуть к Самойловне. Как ни близко он сошелся с Дуняшей, все же в их семье он чувствовал себя чужим, пришлым. «Это для меня плохое место в жизни», — думал он и продолжал оставаться в неопределенном положении. Весь день работал, а ночью иногда шел к Дуняше. Ее постель находилась в сарае, и мать, видимо, знала, что он бывает с ней. Раз он помогал им складывать в сарай сено. Улучив момент, Самойловна, как бы между прочим, заметила, что кровать Дуняши надо поставить в сенях, поближе к своей, а то теперь на девок-то не больно надейся.

— Хорошо, у Лаврентия лавчонка, есть чем заманить к себе зятя, а нам, бедным, случись какой грех, и нечем будет потрафить, — говорила она, поглядывая на Захара.

Дуняша вся стала пунцовая и не знала, как скрыть свое смущение от матери. Захар молча продолжал работать, на Самойловна не унималась:

— И про вас недоброе поговаривают.

Теперь пришлось смутиться и Захару, он поспешил отвернуться от зорких глаз Самойловны. Она все отлично видела, Захар дал себе слово больше не бывать у Дуняши. Будь что будет осенью, а сейчас это дело надо прекратить. Самойловна вопрос о свадьбе дочери с Захаром считала решенным. Да и сам Захар начал привыкать к мысли о неизбежности такого исхода. Слишком далеко зашел он в своих отношениях с Дуняшей, так что отступать было уже поздно. Правда, иногда он чувствовал, что как-то все не так. Обдумывал свои действия, искал других путей, но ни к чему определенному не приходил. В такие минуты он сам себе казался человеком, потерявшим в тумане дорогу.