— Видишь? Поэтому уходи… Пожалуйста. УХОДИ! УХОДИ! УХОДИ!

Мне хочется орать, но получается просто утробный хрип. Выражение Криса искажается, он не знает, что делать, пытается говорить, успокоить, но я ору, как ненормальная. На крик прибегает Луиза и еще медсестры. Затем появляется доктор Морис. Я бьюсь в истерике, конвульсиях, в бешеном припадке, словно сошла с ума. Может, так есть на самом деле, и я просто чокнутая? Крис отходит к стенке, опускается на корточки и запускает пальцы в волосы, как будто хочет вырвать их с корнями. Он не смотрит на меня. Медсестры держат мое дрожащее тело и вводят какой-то препарат. Последнее, что я вижу — расплывающуюся перед глазами спину Криса. Он уходит и снова закрывает за собой дверь…

Раньше я никогда не задумывалась о смерти. Для меня это было что-то далекое… не важное. Но сейчас… Думаю, я знала, как она выглядит. Смерть бывает физической, когда человек умирает от старости или болезни, тогда умирает просто тело. Но есть и другая смерть — духовная.

Я могла ее представить, только представить, но не почувствовать. Кажется, я не знала теперь, что эточувствовать.

Поле с цветами, которое постепенно засыхает. Нет желтых, голубых, зеленых красок; нет травы, жучков, ничего больше нет— это теперь голая черная земля. Моя душа напоминала ее: такая же мертвая и неплодородная, там не прорастет росток, не будет красивого поля с яркими живыми цветами. Только холодная безродная почва…

Аппараты продолжают пикать, а я смотрю в одну точку перед собой, сверлю взглядом ненавистный белый потолок, глаза ужасно щипает, и по щекам текут холодные слезы. Столик с кувшином и стаканами совсем недалеко — три метра отделяют от желаемого, но я ведь даже не могу ходить. Откидываю слабыми руками тонкое одеяло и смотрю на свои ноги… или их подобие: кости, обтянутые серой кожей. Стараюсь опустить их на пол и сажусь в вертикальном положении. В голове разрядами разлетаются бомбы, но я стискиваю зубы, касаюсь холодного пола и сваливаюсь грудой костей. Как жалко, наверное, я сейчас выгляжу… Как побитая собака. Ползу к столику и тянусь к пустому стакану, он смотрит на меня и насмехается. Пальцы хватаются за ободок, он падает и разбивается, а я рассматриваю осыпавшиеся осколки… Мое спасение. Еще шаг — и больше не будет жалкого существования. Беру дрожащими непослушными пальцами один, с острыми краями, из горла вырываются всхлипы и протяжные стоны.

— Давай же, Меган, — шепчет в головето существо. Оносмеется и танцует, бьется в диком экстазе, жаждет и зовет. Распахивает свою пасть, словно жерло вулкана.

Дверь в палату открывается, а осколок выпадет из рук. Оношипит и забивается в угол, а я рыдаю от безысходности.

Нью-Йорк, США

Как меня не запихнули в псих-больницу после неудачной попытки суицида, я не знала. Хотя, какая разница, один бы изолятор сменил другой. Адрес Ада не поменяется, может, немного расположение, не более.

Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего: все те же физиотерапевтические процедуры, массаж, лечебная гимнастика, таблетки, разговоры. Доктор Морис и медсестры всячески пытались поставить меня на ноги, и у них даже появились успехи.

Я уже начинала чувствовать, как в ногах течет и циркулирует кровь, как мышцы немного оживают. Это не давало сойти с дистанции, снова сделать ошибку, бороться и доказать самой себе: «Я смогу». Но до идеала было еще далеко, как до Марса: про подиум и карьеру модели можно забыть. Да и надо ли снова возвращаться в прогнивший до дыр бизнес? Ради мести? «Вот, смотрите, я вернулась, и докажу, что меня не сломать» — нет, то, что я пережила четырнадцатого июня, не пожелаешь и врагу. Кто и для чего это сделал, догадаться не сложно — зависть. Обычная женская зависть. Я читала множество примеров и статей, как убирали известных моделей с пьедестала, превращали в калек, обливали серной кислотой, подсаживали на наркотики… убивали. Некоторые пропадали без вести и про их судьбу до сих пор ничего не известно.

Да, бывали ненормальные фанатики, которые следили, поджидали возле дома, ресторанов и магазинов, но я не считала, что это мой случай. Не тот почерк. Тех уродов кто-то нанял с целью покалечить, не мешать, не стоять на пути. До сих пор помнила, как сейчас, удары, фантомную боль, страх, что я умру на грязном бетоне. Иногда я просыпалась в холодном поту с безмолвным криком на губах, дрожащим телом, ощущая и проживая тот день вновь.

Как-то я спросила Луизу, одну из медсестер, знала ли она что-нибудь, о тех, кто избил меня, поймали их или нет. Ответ поразил и поставил в ступор.

— Это показывали даже по новостям. Тех козлов нашли почти сразу же, хотя они пытались улететь из страны. Кажется, их посадили… Не знаю, какой дали срок, но то, что они гниют в тюрьме — точно.

Мы тогда находились в комнате, где я занималась лечебной гимнастикой и на время забыла про упражнения. Значит, они в тюрьме? Почему-то радости не ощущалось, это ведь просто нанятые посредники — кукловод был другим.

— Что-нибудь еще тебе известно?

Луиза на время задумчиво подняла карие глаза и сложила тонкие губы трубочкой.

— Нет, но они же в тюрьме и никому больше не навредят, разве не это важно?

Главный, кто был виновен, находился на свободе и жил с чистой совестью, гулял, дышал…

Может, это Эш Кервел, который обещал, что моя жизнь не покажется сахаром, но… Боже, серьезно? Это ради удовлетворения его «эга»? Типа «ты использовала меня, а я найму мелких дилеров, и они изобьют тебя до смерти»?

Больше похоже на змею Джо: эта дрянь любит провокации и грязные делишки, тем более, в последнее время ее популярность заметно снизилась — на фоне Меган Миллер она меркла. Вполне вероятно, что Джо наняла тех придурков: им нужны были деньги, ей — убрать соперницу. Логично.

Кто на самом деле виновник, можно долго рассуждать и размышлять, а это не стоило того. Жизнь — бумеранг, и оно ему вернется вдвойне. Все плохое возвращается рано или поздно.

Весна была в самом разгаре, и меня, наконец, вывезли на коляске прогуляться. Выпустили из четырех стен, которые душили, но сейчас…

БОЖЕ, КАК Я СЧАСТЛИВА!

Наверное, никогда в жизни не ощущала столько эмоций и радовалась, как маленький ребенок. Никогда так не любила жизнь и Нью-Йорк. Улыбка до ушей, а легкие наполняет апрельский теплый воздух: запах города и цветущих деревьев на аллее.

— Сегодня снова приходила Энди Коллинз. Все-таки не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы тебя навещали, — Луиза сидела рядом на скамейке и наматывала на тонкий палец локон светлых волос.

Я сразу же поникла, а в груди поселилась печаль. Мне просто хотелось начать заново: вычеркнуть все старое и наполнить ее яркими новыми красками. Это, словно рисовать на чистом холсте. Как бы грубо не звучало, но Энди была прошлым, ата Меган умерла, ее больше не существовало… Может, я не права, но сейчас точно не была готова к встрече с подругой. Разве что позже, когда… смогу взглянуть страху в глаза и сказать: «Я не боюсь». Тогда, тогда… Тогда я поговорю с прошлым.

Но Крис ведь тожепрошлое? После того случая он больше не появлялся, что к лучшему. Пусть живет дальше, встретит нормальную девушку, которая не станет морочить голову ни себе, ни ему. У них будут дети, домик у моря… счастливая полноценнаянормальнаясемья. А у нас… Не былонас.

Луиза рассказывает о своем горе-брате, который не хочет учиться, о маме, которая работает на нескольких работах, чтобы прокормить семью…

Мама.

Вспышка боли пронзает, как лазерный луч, и я выдыхаю. Медсестра останавливается на полуслове и обеспокоенно спрашивает:

— Меган? Все хорошо?

Не хорошо. Мне НЕ ХОРОШО.

Этой боли я боюсь больше всего… Она накрывает ледяной обжигающей волной, заполняет легкие, не дает дышать, а тонкие стенки протыкают тысячи острых осколков. Кажется, что я постепенно умираю, превращаясь вНИЧТО.

Страх снова скалит свою пасть и улыбается: «Я победил, Меган».