Прохожу в гостиную, расстегивая хлопковую рубашку, и кидаю ее на светлое кресло. Это был обычный холодный номер, как и сам город за стеклами — арки, колонны, классическая мебель в романском стиле, на картинах средневековый Рим. Единственное, что мне нравилось — ванная комната, огромная, отделанная итальянским зеленым мрамором каристиум и мозаичное джакузи, а за панорамными окнами, как на ладони, столица Южной Кореи.

Опускаюсь в теплую воду и беру бокал вина Шеваль Блан, но не проходит и пяти минут, как я слышу шаги, а еще через минуту мои глаза накрывают, пахнущие лавандой или жасмином, ладошки.

— Привет, — мурлыкают на ухо.

— Привет, Ваан, — говорю, отстраняя от себя настырные пальчики.

— Ты снова без настроения?

Ваан — тайка, и она совершенна, просто идеальная девушка: красивое лицо с фарфоровой кожей без единой морщинки, раскосые глаза насыщенного темного кофейного цвета, пухленькие аккуратные губы, прямой нос, длинные карамельные волосы, отличная грудь третьего размера, тоненькая осиная талия, упругая попка и стройные ножки. Не идеал ли? Но это все не настоящее — просто красивая куколка. Южная Корея — рай для любой девушки, которая хочет что-то себе «подправить». Почти каждая третья ходит с подкорректированным носом, грудью — кореянки, не очень довольны своей внешностью, поэтому вмешательства пластического хирурга считают здесь чуть ли не обязательным. Тут встречают по одежке — корейцы любят «глазами».

Она устраивается рядом и обвивает мою талию руками.

— Ты как всегда напряжен, милый, нельзя столько работать…

Ваан проводит пальчиками по груди, спускаясь ниже…Мне нужны не эти руки, не этот запах… не эта идеальная девушка. Губы расплываются в злобной ухмылке наивным мыслям. Я резко поднимаюсь, хватаю визжащую девушку на руки, закидывая на плечо, словно пушинку, и иду в комнату. Ваан хихикает и что-то говорит, а я прохожу в просторное помещение и кидаю ее на огромную кровать, застеленную кристально-белым шелковым бельем. Она по-кошачьи подползает ко мне и закусывает пухлую розовую губу.

— Что ты хочешь, Кри-и-ис?

— Хочу, чтобы ты закрыла свой прелестный ротик и повернулась.

Что может быть лучше, чем секс и массаж от тайки, после тяжелого трудового дня? Только, если этих таек будет двое или даже трое… Ваан не только хороша в постели, но прекрасно делает разные виды массажа — из-за этого я пока и терплю ее присутствие.

Я блаженно развалился на кровати, а она сидит сверху и водит умелыми руками по спине, плечам, разминая и массируя уставшие мышцы. Глаза слипаются, и я проваливаюсь в сон…

— Мистер Берфорт, Меган пришла в себя.

Когда я слышу эти три заветных слова, остальное не имеет значения, даже важная сделка, к которой мы готовились пару месяцев, и которая может просто сорваться, если я все брошу и улечу.

— Но я не рекомендую пока Вам прилетать, — остужает мою радость доктор Морис. — Меган находилась в коме полгода и теперь ей надо время для адаптации… Это самый сложный период…

— Что? Вы шутите?

— Мистер Берфорт, это совет — никто не знает, как она… — он делает паузу, — отреагирует.

Я давно вышел из кабинета и прошелся по светлому холлу.

— Я не очень вас понимаю. Может, не будете говорить загадками?

— Последствия комы разные: амнезия, невозможность двигаться и говорить. Поймите, Меган не приходила в себя шесть месяцев, а это третья степень комы, самая… опасная. После нее человек может навсегда остаться в вегетативном состоянии, с нарушенной психикой…

— То есть я не могу ее увидеть? — нетерпеливо перебиваю доктора. На смену радости приходит страх — она может остаться инвалидом на всю жизнь. Но еще страшнее — потеря памяти.

— Пока что нет, для ее же блага.

Отключаюсь и опустошенно смотрю на белоснежную мебель, столы, пол, стены… Я читал множество статей, разговаривал со многими опытными врачами, поэтому прекрасно знал о том, чего можно ждать, если чудо случится. Оно случилось, но было болезненным.

Морис постоянно держал меня в курсе всех событий, и по его отчетам становилось понятно, что Меган лучше, но каждый раз, когда я задавал вопрос, можно ли ее увидеть, он отвечал: «Рано».

Так тянулось практически два месяца, но в марте, когда все важные контракты и сделки были подписаны, я полетел в Нью-Йорк — терпение кончилось, и ждать уже не хватало сил. Меган мне снилась ночами, а голову занимали только мысли о нашей встрече.

Но это оказалось самой большой ошибкой…

Морис смотрел на меня с упреком в глазах.

— Я же просил вас подождать, — он сложил руки на столе, постукивая пальцем.

— Думаю, вы просто чего-то не договариваете, и решил убедиться сам, что Меган идет на поправку.

Доктор никак не отреагировал на мою колкость. Я знал, что он прекрасный специалист, но доверять каждому слову не в моих правилах.

Я остановился возле светлых дверей, взялся за ручку, но в нерешительности замер — что-то не давало сделать этот шаг, о котором я грезил уже давно. Затем одернул себя, открыл уверенно дверь и зашел в палату.

Я просил, чтобы ей приносили пионы, и первое, что бросилось в глаза — букет из розовых и белых цветов. Но потом я перевел взгляд на девушку, сидящую на кровати, а сердце остановилось где-то в районе горла и не давало сделать вдоха.

На мгновение закралась мысль, что, может, я зашел не туда? Передо мной была совершенно другая девушка, и только зеленые глаза-изумруды давали понять, что это Меган. От прошлой ничего не осталось, даже глаза казались пустыми, неживыми. Лицо худенькое, бледное, с оливковым оттенком, а черные, как смоль и некогда блестящие волосы, выглядели тусклыми и еле доставали до подбородка. Я впитывал каждую черточку, каждую впадинку, а слова застряли где-то внутри, закрутились узлом и не собирались выходить наружу. Я не знал, что сказать, поэтому стоял, как вкопанный и просто смотрел на нее. Главное, она победила, вернулась и была со мной… Остальное не важно, мы со всем справимся… Но мечты разрушились, как хрустальный замок, когда она тихо, еле слышно прошептала:

— Зачем ты пришел?

* 6863 мили — 11052 км

Нью-Йорк, США

Я не знаю тебя, я не знаю себя… Кто я?

Море такое тихое и спокойное.

Очень тихое.

Очень спокойное.

Песок теплый под ногами, а небо чистого голубого оттенка.

Я смотрю вдаль, пытаясь найти линию горизонта, но небо сливается с водной гладью, превращаясь в бесконечность.

Я одна. Все время одна. Меня окружает только бесшумное море, белый песок, небо без единого облачка, ярко-светящее солнце и воздух. Сколько я здесь нахожусь и что это за место?

Вожу ладонями по светлым песчинкам и пишу слово: «Где я?» Ветер шепчет что-то неразборчивое на ухо, а я пытаюсь понять смысл слов, но не улавливаю его… Так каждый раз, это у нас такая игра… Я пишу слово или разговариваю сама с собой… А ветер подхватывает и подыгрывает мне, чтобы я просто не сошла окончательно с ума. Но сегодня он разговорился. Я вывожу на песке еще одну фразу: «Как мне вернуться?» И он говорит, что я знаю, как это сделать…

Я знаю?

«Просто открой глаза…», — шепчет он на прощание, и я слушаюсь.

Светлый потолок — это первое, что вижу, а еще чувствую кислородную маску и писк аппаратов. Шевелю пальцами, рукой и пытаюсь повернуть голову в сторону — тело кажется деревянным, чужим, не моим. Я в больнице? Да, скорее всего, но в голове совсем… Совсем каша… Кажется, открывается дверь и слышится звук шагов, а затем:

— Доктор Морис, доктор Морис, она пришла в себя!

— Беверли, не кричи так.

Слишком громко. От женского звонкого голоса у меня болит голова, и наваливается усталость. Звук шагов становится отчетливее, и надо мной нависает чье-то лицо, но оно расплывается, а у меня нет сил, чтобы рассматривать его обладателя. Звуки доносятся, словно через толщу воды, и я снова проваливаюсь в летаргический сон.

Почему так сложно? Я не понимаю…