Попытки внести разлад в церковную жизнь Харбина делались не только извне, но главным образом предпринимались церковной оппозицией, теми, кто по тем или иным причинам поддерживали обновленческое движение в России. На Дальнем Востоке за пределами страны глашатаями новых веяний стали две исключительно яркие скандальные личности – настоятель посольской церкви в Токио протоиерей Петр Булгаков и проживавший в Харбине с 1922 г. священник-эсперантист Иннокентий Серышев. В известных до настоящего времени публикациях оба священнослужителя упоминаются как люди весьма уважаемые, ученые-востоковеды. Однако изучение архивных материалов, обнаруженных в ГА РФ и содержащихся в личных фондах протоиерея Петра Булгакова и священника Иннокентия Серышева, впервые позволило раскрыть еще одну сторону их деятельности. Как оказалось, именно эти люди были сторонниками «революционных» преобразований в Харбинской епархии.

Петр Иванович Булгаков приходился родным дядей проживавшему в Москве писателю Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Он родился в 1859 г. в Орловской губернии. В 1883-м окончил Орловскую духовную семинарию, в 1888-м – Санкт-Петербургскую духовную академию. По окончании учебы преподавал в петербургских учебных заведениях греческий, латинский и русский языки, был законоучителем, певчим в Исаакиевском соборе. В 1890 г. получил назначение помощником смотрителя Белгородского духовного училища, затем стал законоучителем Восточного института во Владивостоке. В сан иерея возведен в 1901 г., а в 1906-м благодаря хлопотам жены получил место священника посольской церкви в Токио. Шесть лет службы отца Петра пришлись на время служения архиепископа Николая Японского. В дневниках святителя сохранилась запись о том, как отец Петр оказался в Японии. 20 июня 1906 г. он написал: «Дмитрий Матвеевич Позднеев просил об о[тце] Петре Булгакове, муже его сестры, священнике и законоучителе Восточного института во Владивостоке; хочет проситься в настоятели Посольской Церкви сюда – так чтобы я не был против этого. Пусть. Отчего быть против? Коли не будет настоятелем член Духовной Миссии – причем, значит, Миссия будет иметь миссионера на содержании Министерства иностранных дел, то для Миссии безразлично, кто будет настоятелем»{266}.

Протоиерей Петр Булгаков много писал о Японии и, несмотря на своеобразие его работ (частью исторических, частью философских, частью публицистических), считался признанным японистом. Одной из ярких страниц его творчества являются воспоминания об учебе в Санкт-Петербургской духовной академии, где он обучался на одном курсе с будущим Патриархом Тихоном{267}.

Священник Иннокентий Серышев получил известность как ученый-ориенталист, издавший в Харбине ряд оригинальных и переводных работ, посвященных Японии. Впоследствии жил в Австралии, где издавал собственные журналы религиозно-философского и научно-популярного характера («Церковь и наука», «Церковный колокол», «Путь эмигранта»). Отличительной чертой его деятельности было увлечение искусственным языком эсперанто, который он усиленно пропагандировал{268}. Оказавшись в эмиграции (сначала в Японии, затем в Харбине), он смог развернуть свою не совсем обычную для священнослужителя деятельность по распространению эсперанто благодаря поддержке архиепископа Харбинского Мефодия (Герасимова), хорошо знавшего семью Серышевых еще до революции.

Хотя Иннокентий Серышев и был сыном почтенного священника, его биографию вряд ли можно назвать традиционной, более того, характер отца Иннокентия вообще не вписывается в представление о священнослужителе. Вот некоторые сведения о его жизни, которые он сам рассказал в своей автобиографии.

Иннокентий Николаевич Серышев родился 15 августа 1883 г. в Забайкалье, в станице Большая Кудара. Он был сыном священника Николая Дмитриевича Серышева, о котором впоследствии подробно написал в своей первой автобиографии. Отцу почти не пришлось воспитывать сына, поэтому их характеры были столь различны. По воспоминаниям отца Иннокентия, Николай Дмитриевич с детства отличался религиозностью, по натуре был человеком мягкосердечным, отзывчивым на все доброе и полный бессребреник. Будучи учеником реального училища в г. Троицкосавске (недалеко от слободы Кяхта), он своим поведением привлек внимание церковного начальства. Серышев отмечает такую черту характера отца в эти годы: когда товарищи его колотили, то он, прижавшись в угол, говорил: «Потерплю Христа ради».

По окончании курса Николаю Серышеву было предложено принять священнический сан. Он согласился и в 19 лет от роду получил огромный казачий приход Большая Кудара в 40 верстах от Кяхты. Женат был отец Николай на купеческой дочери Елизавете Семеновне Сибиряковой, кроме сына имел еще двух дочерей. В 1898 г., когда Иннокентий учился в шестом классе реального училища, отец Николай получил назначение членом консистории и переехал в Читу, оставив сына в Троицкосавске на попечении дяди Сибирякова. Отец Иннокентий впоследствии писал: «…дядя был холостой охотник-забулдыга, и я пользовался у него свободой. Научился рано курить и пить»{269}.

В 1900 г. Серышев окончил училище с правом бесконкурсного поступления в только что открывшийся Томский Политехнический институт. Легко перешел на второй курс и вскоре женился. Запустив занятия, Иннокентий был вынужден остаться на втором курсе на второй год. Затем, сдав половину экзаменов на третий курс, вдруг решил оставить институт, так как «утратил всякий интерес к дальнейшему изучению технических наук». Поступив на службу в контрольный отдел железной дороги в Томске, Иннокентий вскоре угодил в тюрьму за антивоенную пропаганду среди солдат во время Русско-японской войны. В своей автобиографии он признался, что, просидев 17 дней в одиночке, первый раз в жизни полностью прочитал Евангелие и «сделал полную переоценку ценностей, критически отнесся к своему поведению». О своих прежних воззрениях он писал, что политикой не занимался и не был атеистом, хотя «и в церковь ходить перестал и много либеральничал». В тюрьме Серышев дал своеобразный обет: в случае освобождения из заключения «бросить пить и курить и идти в народ служить в качестве священника».

После освобождения благодаря хлопотам жены, которая взяла его на поруки за 400 рублей, он отправился к епископу Томскому Макарию (Невскому) и поведал ему свою историю. Представившись студентом, отсидевшим в тюрьме по ложному обвинению и пережившим там душевный переворот, Серышев рассказал о своем обете «стать иереем и служить народу не на словах, а на деле». Святитель Макарий ответил: «…три года прослужите сел[ьским] учителем, три года псаломщиком, три года дьяконом, а затем и священство». Тогда Серышев, которого такая перспектива не устраивала, обратился к отцу с просьбой поговорить с епископом Мефодием (Герасимовым), возглавлявшим Читинскую епархию, и владыка Мефодий согласился рукоположить Иннокентия сначала в диакона (в январе 1906 г.), а через неделю – в священника.

Прослужив три года в большом Доронинском приходе, что на реке Ингода в 200 верстах от Читы, отец Иннокентий, несмотря на свое обещание не заниматься политикой, начал писать, с позиций сторонника революционных преобразований, статьи против «Союза Русского Народа» и «Союза Архангела Михаила». Епископ Мефодий вынужден был потребовать от него выйти за штат, поскольку это была единственная возможность защитить молодого священника от более строгого наказания – лишения сана. Сам же епископ Мефодий впоследствии признавался, что во время революции 1905 г. он вставал на защиту некоторых священников, обвиненных в политической неблагонадежности, за что его сочли «недостаточно твердым» и «держали в залоге»{270}.