Выезжая в начале марта 1921 года в Мукден из Харбина, я встретился в вагоне и познакомился с Н. Д. Меркуловым, которого сопровождали И. И. Еремеев и застенчивый, скромный полковник Генерального штаба М. А. Михайлов. Отчетливая, уверенная речь Н. Д. Меркулова импонировала сразу. В вагоне-ресторане, за белой скатеркой, пригубливая пиво, он сразу же нарисовал, что нужно делать.

– Во Владивостоке сидит девееровская шпана, вышибить которую ничего не стоит. Мало того, что она сидит, она еще грабит. Стараются отправить «Легию»… Продают чехам все что можно. А мы пока ничего не можем сделать, потому что нету оружия…

И тут же зашел разговор о Несоциалистическом съезде во Владивостоке, который должен был открыться 20 марта. Съезд должен был выявить то общественное движение, которое обуревало беженские и приморские местные лояльные массы населения, и служить решающим стимулом в борьбе за национальное дело…

На съезд во Владивосток я приехал в яркое весеннее утро, как раз 20 марта. Местные газеты «Дальневосточная трибуна», «Красное знамя» сначала отнеслись к съезду очень легко. Открылся он в 3 часа дня молебном и торжественным заседанием в здании бывшего цирка, в так называемом «Общедоступном театре». У подъезда развевались национальные флаги и толклось множество публики. Немедленно же председателем был избран С. Д. Меркулов, и после его речи начались приветствия различных делегатов. Первым выступил В. Ф. Иванов. В набросанных им задачах съезда он подчеркнул, что съезд выступает ОТКРЫТО на борьбу с темными силами, развалившими Россию и что цель съезда – создать НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЙ ЦЕНТР С ОБЛАСТНОЙ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТЬЮ И С НАРОДНЫМ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВОМ. Как впоследствии действительность оказалась далека от этих целей почтенного оратора.

Далее с речами выступали, если не ошибаюсь, кн[язь] Кропоткин, о[тец] Кудрин, о[тец] Демидов и Н. Д. Меркулов.

Впечатление от съезда было огромное. Много способствовало этому председательствование Н. Д. Меркулова. Его кряжистая фигура, почему-то постоянно во френче, в желтых сапогах, уверенная манера руководить прениями, а также стремительность направляющих выступлений Н. Д. Меркулова держали съезд в строгой линии работы.

Общежитие депутатов помещалось на Светланке, 42, в доме «Денни, Мотт и Диксон», наверху. Покамест шли у делегатов нескончаемые разговоры «промеж себя», койки которых были расставлены словно в дортуаре института, рядом за стенкой в кабинете председателя шла усиленная организационная работа. В это же самое время Н. Д. Меркулов вошел в сношения со стоявшей в Раздольном в числе прочих каппелевцев бригадой полковника П. Е. Глудкина, и было решено сделать переворот во Владивостоке, пользуясь исключительно силами этой бригады и силами, которые Н. Д. Меркулов организовал и во Владивостоке.

В свои намерения и в свою работу Н. Д. посвятил только лишь председателя съезда, от всех же прочих намерения Н. Д. были в абсолютной тайне. Переворот был назначен в ночь на 31-е марта; помощником Н. Д. по перевороту, то есть Начальником Штаба, был один из генералов. Все было подготовлено, успех переворота считался уже обеспеченным. Однако нашлось обстоятельство, которое помешало перевороту, а именно: при съезде образовалась СЕКЦИЯ по военным делам во главе с ген[ералом] Лохвицким. Она состояла из группы военных и, болтая довольно бестактно, сделала несколько довольно афишированных выступлений, обративших на себя внимание большевиков. За этой группой власти стали следить, и увлеченные по ложным следам большевики вечером 30 марта отдали приказ обыскать и переарестовать эту группу, а также вполне мобилизировали свою охрану города и сил в предотвращение возможного переворота[1].

Н. Д. Меркулову пришлось переворот отложить, а к выступившему уже из Раздольного полковнику Глудкину был послан нарочный с приказанием на Владивосток не двигаться. Нарочный разъехался с колонной, и к 1 часу ночи против ожидания в город вступил полковник Глудкин со своей кавалерией и пехотой, по пути разоружив всю милицию и все части, начиная с Угольной. Делать было нечего, пришлось «переворачивать», но к рассвету удалось захватить только небольшой район города, прилегавший к вокзалу, и разгромить ГПУ, откуда и были освобождены арестованные большевиками ген[ерал] Лохвицкий, полк[овник] Михайлов и некоторые другие лица.

Дальше вести в городе борьбу с развернувшимися силами красных не представлялось возможным, и полковник Глудкин отступил из города; на 2-й Речке он был разоружен японцами, причем этот доблестный офицер, по причине этого позора, стрелялся: его спасла только случайность, так как пуля прошла у самого сердца.

Ранним утром пробирался я по улицам, занятым большевистской Народной охраной, в типографию, чтобы забрать и сжечь заготовленные мною манифесты и плакаты о СОСТОЯВШЕМСЯ перевороте.

Съезд к этому времени должен был закончиться, и на последнем его заседании все происшедшее ночью было благополучно свалено на провокацию большевиков. Члены съезда разъехались, причем на вокзале и до ст[анции] Пограничная их охраняли японцы.

Но Совет съезда, оставшийся в «Денни, Мотт и Диксон», не покладая рук работал над дальнейшими шагами. Безвыходно сидел в номере гостиницы «Централь» начальник штаба переворота. Сообразно обстановке план теперь был изменен.

Теперь в переворот вовлекалась вся армия, а не одна какая-либо каппелевская часть. Особым письмом через полк[овника] Михайлова и Ловцевича ген[ерал] Вержбицкий, командарм, заявил о своем подчинении Совету съезда в лице его Председателя С. Д. Меркулова.

Однако такое развертывание работы имело и свои невыгодные стороны. В игру вовлекались «каппелевская» и «семеновская» части армии, с их постоянным соперничеством и раздорами. Далее, начальник штаба готовился словно не к перевороту, а к целой войне: каждый день от него приходили новые требования на людей и на оружие, хотя денег на содержание людей уже и так не хватало: только энергия Н. Д. Меркулова была причиной того, что на задачу переворота стали смотреть как на «захват власти», то есть шаг революционного значения. Что это было правильно, показывает успех переворота, на который пошли противу всяких вычислений ВСЕГО с 26-ю ВИНТОВКАМИ и не ночью, а в открытую днем. Но об этом в свое время.

Нас было всего 7 человек, постоянно исполнявших разные поручения; были случаи и трагические и комические. Но в общем шло все благополучно.

Но большевики работали вовсю и стали преследовать организации, накапливавшиеся в городе. В ночь на 20 мая на Комаровской улице арестовано 30 человек офицеров; в ночь на 21-е весь город был занят дивизионом Нарохраны и конвоем матроса Лепехина, командовавшего войсками.

Но все же из Никольска, из Раздольного просачивались все новые и новые группы.

Мне было много дела в это время с подготовкой к выходу «Вечерней газеты».

24-го мая в Никольске начальник милиции Кондратенко разоружил дивизион Нарохраны и все оружие, и свое и захваченное, сдал генералу Смолину. Железнодорожную милицию тоже разоружили.

24-го мая спекулянт и маковоз Цейтлин, министр иностранных дел Владивостокского правительства, явился к полковнику Гоми и просил японской охраны для охраны министров.

Но переворот был ближе и ближе: от каппелевцев над ним работали полковники Ловцевич и Михайлов. В ночь на 26 мая весь город был наполнен войсками красных, которые двигались по всем улицам. Зато 26-го в полдень, когда Народная охрана, отдыхая от трудов праведных, спала, в помещение дивизиона ворвался полковник Ростовцев и разоружил их. Так примерно начал проходить переворот.

Начался он с того, что группа милиционеров вела арестованных 25 офицеров, взятых на одной из общих квартир. Группа эта остановилась на Светланке, против здания Японского штаба, и отказалась следовать дальше. Собралась толпа, и в нужную минуту из «Денни, Мотт и Диксон» дан был выстрел. На фонарь против «Кунста и Альберса»[2] влез Д. И. Густов и развернул национальный флаг. Начался переворот.