После эвакуации из Крыма в апреле 1919 г. великий князь Николай Николаевич жил в Италии и затем во Франции. Ходатайства о возглавлении им движения по освобождению России от большевизма начали поступать к нему с 1920 г., и число их ежегодно увеличивалось{393}. После издания Кириллом Владимировичем своего манифеста великий князь Николай Николаевич под давлением различных общественных и политических групп согласился включиться в работу по объединению русской патриотической эмиграции и в декабре 1924 г. принял пост Верховного главнокомандующего всеми воинскими формированиями русского зарубежья. Его избрание главой русской эмиграции П. Б. Струве охарактеризовал так: «Великого князя выдвинули как объединяющую силу, как центр национальных упований, как выразителя русских чувств и русской идеи. В этом не было никакой политической доктрины, никакой партийности. Одним великий князь внушал уважение как член царствующего дома, под водительством которого укрепилась Россия с ее великой культурой. Другим он был дорог как вождь доблестной и самоотверженной российской армии, наконец, третьим – как лицо, вознесенное над всеми мелкими и жалкими счетами самолюбий и лично чуждое каких-либо домогательств»{394}.

В отличие от Кирилла Владимировича, великий князь Николай Николаевич не только не претендовал на престол, но даже не высказывался за восстановление монархии в России. Его лозунгом было не предрешать будущее государственного устройства{395}.

Положение на родине не оставляло надежд на какие-либо перемены, которые дали бы русскому народу выразить свои чаяния о восстановлении в стране монархии, поэтому в Зарубежный Синод продолжали поступать ходатайства разных лиц и отдельных групп о разрешении общественного моления за великого князя Кирилла Владимировича как за императора. На заседании Синода 12 марта 1926 г. было принято постановление вынести этот вопрос на обсуждение очередного Архиерейского Собора{396}.

К этому времени больше всего сторонников Кирилла Владимировича было в Германии и Венгрии. Дальний Восток оставался верным Николаю Николаевичу. Об этом свидетельствуют ответы харбинских архиереев на запрос Заграничного Синода о настроениях местного эмигрантского общества по отношению к притязаниям Кирилла Владимировича. В Синод поступило два ответа – от архиепископа Мефодия и епископа Нестора. Оба иерарха утверждали, что большинство монархистов Дальнего Востока не признают притязаний великого князя, и поэтому возможность поминать его как императора может вызвать в эмигрантской среде лишь «смущение и недоумение»{397}.

Однако на решение Синода повлияло другое, более авторитетное мнение. Глава Зарубежного Синода митрополит Антоний (Храповицкий) с самого начала признавал Кирилла Владимировича законным императором, хотя и не делал по этому поводу никаких официальных заявлений. Только в 1929 г. в воззвании по случаю пятилетия обнародования манифеста 1924 г. он признался, что не спешил заявлять о своей поддержке нового государя по причине ожидания, «как заявит себя в этом смысле признанный… ранее верховный вождь русского народа и русского воинства великий князь Николай Николаевич»{398}.

Убежденному монархисту митрополиту Антонию непредрешенческая позиция Николая Николаевича{399} казалась все более неприемлемой, поэтому после кончины Николая Николаевича в 1929 г. глава Зарубежного Синода официально признал Кирилла Владимировича императором, вследствие чего ряды легитимистов пополнились и окрепли.

Первый шаг к этому признанию был сделан на Архиерейском Соборе РПЦЗ 1926 г. На заседании, состоявшемся 16 (29) июня, Собор принял решение: на основании постановления от 5 (18) октября 1924 г.{400} «разрешить в нарочитые дни и по особым случаям, по просьбе признающих великого князя Кирилла Владимировича императором Всероссийским, поминовение его и его семьи как Благоверного государя и великого князя»{401}.

На этом же Соборе произошло окончательное разделение Зарубежной Церкви на два лагеря. Новая вспышка конфликта между Синодом и митрополитом Евлогием выдвинула на повестку дня вопрос о поддержке зарубежным епископатом существующей высшей церковной власти за границей. Как это часто бывает, разрыв между сторонами произошел, казалось бы, по незначительной причине. На заседании Собора 28 июня был изменен порядок обсуждения вопросов, и стоявший в начале повестки пункт о пересмотре взаимоотношений Синода и Западноевропейской епархии оказался последним. Митрополит Евлогий увидел в этом желание Синода сначала использовать его для совместных постановлений, а потом уже поставить вопрос о Западноевропейской епархии. Он выступил с требованием изменить порядок повестки, который и был изменен после голосования. Однако на следующий день викарий митрополита Евлогия епископ Берлинский Тихон отказался от своего голоса – и вопрос о Западноевропейской епархии вновь оказался последним. Митрополит Евлогий выразил протест и покинул Собор, сказав, что виновником инцидента считает своего викария. В ответ Собором был составлен акт, в котором осуждались «антиканонические и антидисциплинарные действия» митрополита Евлогия. В свою очередь митрополит Евлогий отдал распоряжение подведомственным ему церквам не исполнять указаний Архиерейского Собора и Синода. Таким образом, в Зарубежной Церкви сформировались два самостоятельных церковных управления, вернее, произошло разделение, или, как его иногда называют, «евлогианский раскол».

Зарубежный Синод вынужден был уведомить о конфликте иерар хов, которые не имели возможности лично участвовать в работе Собора. Соответствующие документы были получены и в Харбине. Митрополит Антоний прислал на имя архиепископа Мефодия письмо и отчет о результатах работы Собора с приложением окружного послания главы Карловацкого Синода и его обращения к викариям Западноевропейской епархии, в котором они призывались не принимать участия в предполагавшемся Епископском совещании во главе с митрополитом Евлогием. Для предотвращения церковной смуты и укрепления существующей церковной власти за границей «в лице Архиерейского Собора и Синода» всем преосвященным предлагалось присоединиться к окружному посланию и акту Собора, осудившего действия митрополита Евлогия, и указывалось на необходимость сделать это в срочном порядке, предварив письменное сообщение телеграммой.

16 октября зарубежная пресса сообщила, что дальневосточные епископы «присоединились к постановлениям Архиерейского Собора» и окружному посланию митрополита Антония, выразив «осуждение антиканоническим действиям» митрополита Евлогия, о чем, как сообщалось в газетах, «в Архиерейский Синод поступили заявления архиепископов Иннокентия и Мефодия и прочих епископов»{402}.

В 1926 г. обстановка в полосе отчуждения КВЖД характеризовалась обострением советско-китайских отношений из-за нарушения советской стороной договорных прав Китая по соглашению от 31 мая 1924 г. Широкий размах коммунистической агитации и пропаганды вынуждал китайскую сторону принимать посильные меры для противодействия советскому влиянию на дороге, но желаемых результатов они не давали{403}.

В таких условиях белая эмиграция стремилась закрепить свой статус как самостоятельной политической силы. Большую роль в ее организации играл начавшийся в 1925 г. процесс объединения эмигрантов под началом Д. Л. Хорвата – официального представителя Верховного главнокомандующего воинскими формированиями русского зарубежья великого князя Николая Николаевича на Дальнем Востоке{404}.