Среди обсуждавшихся вопросов на собрании были выделены наиболее выдающиеся события в жизни епархии. В их числе открытие новых приходов за пределами Китая – в городах Кобе (Япония) и Сиднее (Австралия). Настоятелем первого «по ходатайству с места» был назначен протоиерей А. Паевский, должность псаломщика и регента получил направленный в Кобе из Харбина сын известного харбинского протодиакона Петр Вартминский, незадолго до отправления к месту служения посвященный в сан диакона. История открытия прихода в Сиднее связана с именем его настоятеля – священника Иннокентия Серышева. Отец Иннокентий прислал ходатайство о подчинении своего прихода Харбинской епархии. К ходатайству была приложена метрическая книга о родившихся, бракосочетавшихся и умерших прихожанах (по некоторым сведениям, несуществующего прихода) за истекшие пять лет. Свою просьбу Серышев мотивировал «хорошими путями сообщения, наличием установившейся связи между прихожанами в Австралии и их родственниками в Харбине, наличием широких возможностей к удовлетворению нужд молодого прихода»{436}. Для решения вопроса архиепископ Мелетий направил в Зарубежный Синод доклад, в котором изложил все подробности дела.

Одним из самых ярких событий церковной жизни Маньчжурии в 1931 г. стали торжества, посвященные 200-летию со дня кончины святителя Иннокентия Иркутского. В день праздника, 26 ноября, во всех храмах Харбинской епархии совершались литургии и молебны, после которых был проведен кружечный сбор в пользу единственного на Дальнем Востоке духовного учебного заведения – Пастырско-богословских курсов{437}.

В отчете Харбинского Епархиального собрания за 1931 г. было отмечено, что, «творя память святителя, Харбинская епархия возносила молитвы о прекращении гонений на Святую Православную Церковь и об освобождении Родины от ига безбожной власти»{438}.

До самой кончины святого Патриарха Тихона в 1925 г. руководители Советского государства, осуществлявшие антицерковную политику в стране, неизбежно сталкивались с тем фактом, что ни внешнее давление, ни репрессии, ни политика разложения Церкви изнутри и обновленческий раскол не давали желаемых результатов. Поэтому в одном из главных и наиболее трудных направлений антицерковной политики – работе по привлечению священноначалия к сотрудничеству с коммунистическим режимом – советское правительство было вынуждено изменить тактику. В последние годы служения Патриарха Тихона ему предлагалось легализовать находившуюся в бесправном положении Церковь при условии подписания официального документа о признании советской власти и выполнения определенных обязательств по отношению к ней. В их числе неизменно фигурировало осуждение заграничных епископов, которые в глазах большевиков являлись «врагами советской власти». Патриарх, защищая Церковь, которая стоит вне политики и не желает быть ни «белой», ни «красной»{439}, выдержал и этот натиск.

После кончины святителя такая же работа стала проводиться с его преемником – Местоблюстителем Патриаршего Престола митрополитом Крутицким Петром. Так же как в 1922 г. Патриарх Тихон столкнулся с требованием отказаться от своих прав по управлению Церковью в пользу обновленческого ВЦУ, при митрополите Петре был спровоцирован григорианский раскол. Новое самочинное церковное управление во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским) – Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС) – быстро получило легальный статус{440}. Немалая роль в преодолении григорианского раскола принадлежала Заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому). Благодаря его участию митрополит Петр смог аннулировать полномочия ВВЦС.

Деятельность митрополита Сергия в качестве временного заместителя митрополита Петра поначалу не противоречила курсу его предшественников, о чем, в частности, свидетельствует проект «Обращения к православным архипастырям, пастырям и пасомым», подписанный им 28 мая (10 июня) 1926 г. и представленный в НКВД с ходатайством о легализации церковного управления. Выражая от имени всей «староцерковной иерархии и паствы» готовность быть лояльными к правительству и «решительно отмежеваться от всяких политических партий и предприятий, направленных во вред Союза», митрополит Сергий в этом документе открыто заявил о противоречии, которое существует между православными и коммунистами – руководителями Советского государства, поставившими перед собой задачу искоренить в народе веру в Бога.

«Обещая полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза, – говорилось в обращении, – мы, представители церковной иерархии, не можем взять на себя каких-либо особых обязательств или доказательств нашей лояльности. Не можем взять на себя, например, наблюдения за политическим настроением наших единоверцев <…> Тем паче не можем мы взять на себя функции экзекуторские и применять церковные кары для отмщения».

По отношению к представителям заграничного духовенства митрополит Сергий выражал отказ от всякой ответственности за их политические выступления и предлагал исключить таковых из состава клира Московского Патриархата. «Всякое духовное лицо, которое не пожелает признать своих гражданских обязанностей перед Союзом», должно было, по мнению митрополита Сергия, поступить «в ведение заграничных Поместных Церквей, смотря по территории. Тем же обстоятельством должно быть обусловлено и существование за границей особых русских церковно-правительственных учреждений, вроде Священного Синода или Епархиального Совета»{441}.

Проект Обращения был разослан по епархиям и получил одобрение в церковной среде как на родине, так и за границей. Через две с половиной недели после представления этого документа в НКВД произошел разрыв митрополита Евлогия с Карловацким Синодом, повлекший за собой образование в Русской Православной Церкви Заграницей двух независимых друг от друга церковных управлений.

Для устранения возникших разногласий митрополит Евлогий обратился за помощью к митрополиту Сергию{442}. В ответ 12 сентября 1926 г. митрополит Сергий направил архиереям-беженцам неофициальное письмо, начинавшееся словами: «Дорогие мои Святители…» В этом доверительном письме он поставил перед зарубежными архипастырями вопрос: «…может ли… Московская Патриархия быть руководительницей церковной жизни православных эмигрантов, когда между ними фактически нет отношений?» Собственный ответ на него Заместитель Местоблюстителя выразил в виде совета: «для пользы церковного дела» создать за границей центральный орган церковного управления, который мог бы самостоятельно разрешать все разногласия без поддержки Патриархии, поскольку, как писал митрополит, «всегда найдутся основания заподозрить подлинность наших распоряжений или объяснить их недостаточной осведомленностью». В случае же невозможности создать такой орган митрополит Сергий предлагал своим собратьям «встать на почву канонов и подчиниться (допустим, временно) местной православной власти» и работать на пользу той части Православной Церкви, которая их приютила{443}.

Осенью 1926 г. митрополит Сергий был арестован и, отбыв три с половиной месяца в тюрьме, освобожден 27 марта 1927 г. С этого времени Заместитель становится более самостоятельным в вопросах церковного управления и даже особо важные решения, подлежащие ведению Местоблюстителя, принимает единолично, по сути присваивая себе его права. Меняется и его отношение к зарубежной иерархии.

Не без уступок коммунистической власти в мае при митрополите Сергии был наконец образован полулегализованный Временный Синод{444}. Вскоре Заместитель направил за границу на имя митрополита Евлогия два указа и сопроводительное письмо об учреждении Синода. В первом указе № 93 от 1 (14) июля митрополиту Евлогию, как Управляющему русскими церквами в Западной Европе, а через него и всем заграничным русским архипастырям и прочему духовенству предлагалось дать подписку о лояльности советскому правительству. Отказавшиеся дать такую подписку или не давшие ответа в срок до 15 сентября 1927 г., а также нарушившие принятое на себя обязательство увольнялись от занимаемых должностей и исключались из клира Московской Патриархии. Митрополиту Евлогию поручалось уведомить заграничное духовенство об этом постановлении, получить у согласных подписки и немедленно доложить в Москву о своем принятии или непринятии указанного обязательства{445}.