Поездки по домам христиан совершаются по выработанному мною на год плану. И до настоящего времени я уже посетил:

1924 г. Сентябрь, приход о[тца] Иг[натия] Ивама, на Хоккайдо – 80 дом[ов].

– Октябрь, приход о[тца] Сам[уила] Узава, Токио, Хонго – 56 дом[ов].

– Ноябрь, приход о[тца] Акилы Хирота, Тоокайдо – 117 дом[ов].

– Конец ноября – начало декабря, приход о[тца] Иова Хиби, Токио, Канда – 98 дом[ов].

– Декабрь, гор[од] Одавара – 36 дом[ов].

1925 г. Январь, гор[од] Маебаси – 30 дом[ов].

– Февраль, приход о[тца] А[ндрея] Метоки, (Кёото и др.) – 55 дом[ов].

– Февраль, приход о[тца] Ил[ии] Сато, Токио – 46 дом[ов].

– Март, приход гор[ода] Осака и др. – 93 дом[а].

– Кон[ец] марта – апрель, приход отца Иоанна Оно – 112 д[омов].

– Май, г[ород] Сапото (Хоккайдо) – 65 д[омов].

– Июнь, приход о[тца] С[имеона] Юкава, Токио – 65 д[омов].

А всего: 12 приходов, в них 867 домов.

Я считаю проповеднический год с сентября, до Собора (Петра и Павла).

1925, Сентябрь, приход о[тца] Уцида, Хоккайдо (1/2 прихода) – 56 [домов]. [в] Саппоро, дополн[ительно] – 2 [дома].

– Октябрь, приход о[тца] Сакураи – 160 дом[ов].

– Ноябрь, приход о[тца] Фукуи – 113 дом[ов].

1925, Февраль: сев[ер] Киусиу – 44 дома.

– Март, приход о[тца] Накасима – 80 дом[ов].

– Апрель, приход о[тца] Кодора – 51 дом.

– Апрель, приход о[тца] С[имеона] Мии – 107 дом[ов].

– Май, приход о[тца] Мацубара – 114 дом[ов].

– Июнь, приход о[тца] Ивама, (дополн[ительно]) – 7 дом[ов].

– Июль, приход о[тца] Уцида,

(Хоккайдо, 2-я половина) – 42 дома.

А всего: 9 приходов, в них 776 домов.

Итак, 867 домов в 1924–1925 пропов[еднический] год;

– 776 домов в 1925–1926 пропов[еднический] год;

Всего: 1643 дома в 21 приходе. Вот что сделал лично я для духовного поддержания, питания и развития православного дела в Японии с 1 сент[ября] 1924 [года].

Везде, где только можно было, говорил проповеди и язычникам. Проповеди устраиваются в церквах, молитвенных домах, в город[ских]

обществ[енных] собраниях, в начал[ьных] школах, в женских гимназиях, в город[ских] управлениях, и – о, ужас!.. Да?… в театрах.

Не мы тащили людей слушать, нас тащат и просят говорить, говорить и говорить…

И я говорю и говорю: min 1 ч[ас] 30 мин[ут], норма 1 [час] 50 минут, часто 2 часа 20 м[инут] – 2 ½ часа.

Тема? И мои, и по заказу.

ГА РФ. Ф. Р-6343. Д. 232. Л. 38–42.

Рукописный подлинник с пометой: «3 копия».

На письме указана дата получения – 16 (29) августа 1926 г.

26 июля 1926 г.

<…>[11] От вопроса ст[арого] стиля позволю себе перейти к прот[оиерею] П. И. Булгакову, в просторечии к Пьеру Булгакову. Несколько странная ассоциация тем. Но она есть. И очень тесная.

В ноябре 1924 г., когда я жил в Харадзюку, всего в 5–7 минутах ходьбы от Булгакова, приходят ко мне двое русских и сообщают новость: «А в посольской церкви будут служить по новому стилю; вывешено при входе на галерею объявление за подписью Булгакова; да и сам он после службы объяснил: «Будет 21 ноября н[ового] ст[иля] – будем праздновать Введение; а 4 дек[абря] н[ового] ст[иля] Введения уже не будет».

Хотя я и привык к его эксцентричности, но все-таки был несколько удивлен.

Но скоро пришел ко мне и сам Булгаков: «Я к Вам с предложением: перейдем с 21 ноября на новый стиль; я – в посольской, Вы – в Японской Церкви». – «Да разве есть какие-нибудь распоряжения из Москвы или из Карловцев?» – «Перейдем явочным порядком. Их там не поймешь».

Я категорически отказался. Булгаков обиженным ушел. Но я, провожая его, еще раз предупредил, что соблазном будет два стиля в одном городе. (Конечно, Вы знаете, что посольские церкви не были подчинены местному архиерею, управлял их С[анкт-]П[етербург].)

Почти сразу же пришел ко мне управляющий посольством Дм[итрий] Ив[анович] Абрикосов, 1-й секретарь посольства.

«В чем дело? Булгаков переходит на новый стиль? Конечно, он не посольский протоиерей, и служит на галерее на свой страх. Но пока службы идут в пределах посольства, я должен знать: почему? Имеете указы из Патриаршей канцелярии? Или из Карловцев?»

Я Абрикосову рассказал все, что знал. А он сразу же вызвал к себе прот[оиерея] П. И. Булгакова и поговорил с ним по вопросу о переходе на новый стиль.

На этот раз уже посольская канцелярия объявила, что все пойдет как и шло, по старому стилю.

21 ноября н[ового] ст[иля] службы, конечно, не было. Но, прибыв в посольство к службе 4 дек[абря] н[ового] ст[иля] (т. е. 21 ноября ст[арого] ст[иля]), я нашел церковь закрытой: ни вчера вечером, ни сегодня службы не было, сказал сторож. А прибыл-то я к службе не для проверки, а случайно: болела нога, ходил в туфле, служить не мог, а помолиться хотелось: 21 ноября ст[арого] ст[иля] день моего поставления в иеромонахи.

А дальше! На Рож[дество] Хр[исто]во Булгаков прославить ко мне не приехал. Я ему визит сделал. Но он не ответил.

На Пасху Булгаков опять ко мне не приходил. Я его посетил. Но он визита не отдал.

А потом, в конце июля, не простившись ни со мной, ни с Дм[итрием] Ив[ановичем] Абрикосовым, он отбыл куда-то. После узнали – в Сан-Франциско.

Вот та почва, вот то его душевное настроение, из которого появился написанный им (стиль его, так пишет только он) пасквиль, который и рассылался или им из Америки, или большевиком Иннок[ентием] Серышевым, выдававшим себя за священника (но я ему в Миссии не разрешал служить), из Пекина.

Я получил сие произведение от проф[ессора] Н. Н. Глубоковского[12], с припиской: «какой-то негодяй прислал мне из Америки».

Этот негодяй (помимо его геройства) есть прот[оиерей] П. И. Булгаков.

Но меня не удивил этот собачий лай, этот волчий вой: не меня, а и † архиепископа Николая не любил он. А Миссию нашу ненавидел он. И моя главная вина одна: не ликвидировал Миссию, не бросил Японию после землетрясения 1 сентября 1923 г., я принялся за возрождение дела из пепла.

Конечно, из Америки прот[оиерей] П. И. Булгаков мне ничего не писал и не пишет.

Знаете ли Вы, дорогой Владыка, Булгакова? В Посольстве его никто никогда не уважал. Жил он в треугольнике: «дом – посольство – военное училище».

Дома он преподавал единицам русск[ий] яз[ык], вязал на машине чулки и сдавал комнаты жильцам, выгоняя второе жалованье.

В посольстве он служил с 7-ми до 8 в субботы и с 10-ти до 11 в воскресенье. И венчал «браки», от коих Миссия отпихивалась.

В военном училище преподавал русск[ий] язык офицерам, т. е. готовил знатоков русск[ого] языка на случай рус[ско]-яп[онской] войны.

От скуки проходил школу шоферов, но на экзаменах срезался.

Пастырства он здесь не проявил. Русских не объединил.

Мы с ним люди разных воззрений. Часто и помногу спорили. Но в конце концов я нашел секрет ладить с ним.

Придет в гости. Для него – бутылка коньяку. Выпьет ¼ – спорит; выпьет ½ – молчит; выпьет ¾ – говорит мне: «Вы – великий человек», выпьет до дна – «Вы – великая научная сила: и япон[ский] и англ[ийский] язык знаете… благословите», – и поцелуй взасос.

И у нас все шло хорошо. Но нас, видимо, разъединил стиль. А к несчастью, и Америка-то – «dry»… (Хотя «самогонка» и там, вероятно, есть.)

Написал о Булгакове подробнее, чем хотел. Но ведь он может появиться и у Вас; хотя, вернее, окажется у «обновленцев».

На † архиеп[ископа] Николая лаяли со всех сторон и по разным поводам.