«Харбинскому Обществу Восточной Православной веры. С содержанием прошения и Положения я ознакомился. По наведенным справкам, хотя в соорганизовании такого Общества нет ничего политического и партийного, однако сфера предусматриваемой Положением компетенции Общества бросается в глаза своею обширностью, отчасти захватывая функции местных китайских административных и судебных учреждений. Предусмотренное Положением открытие разных коммерческих предприятий также предпринято не без корыстной цели и преследуемой Обществом идеи. Кроме того, Общество это, находясь на территории Китая, должно подчиняться законам Китая. Между тем, законам Китая противоречит статья 1 Положения Общества, в которой говорится, что Общество подчиняется Московскому Патриарху и действующим в настоящее время в России законам.

Возвращая с настоящей резолюцией Положение Общества, я предлагаю Обществу детально перередактировать это Положение и в переработанном виде представить вновь на соответствующее распоряжение»{367}.

Исполняя указание китайских властей, Харбинский Епархиальный совет отредактировал и упростил документ в сторону приспособления к нормам китайского права. Акцент был сделан на «личное начало» – в управлении епархией для епископа и в приходском управлении для настоятеля. Это новое «Положение о епархии и приходе» было вторично представлено на регистрацию. К нему была приложена объяснительная записка, в которой особо указывалось, что все действия епархиальных властей определяются исключительно китайским законодательством, за исключением вопросов веры и внутренних отношений, на которые распространяются только церковные законы. По поводу епархиальных учреждений и предприятий (таких, как свечной завод, попечительство о бедных духовного звания, приюты, богадельни и т. п.) пояснялось, что они преследуют не коммерческие, а главным образом религиозные цели и также отвечают необходимости удовлетворять нужды духовного сословия либо являются внешним выражением христианской благотворительности.

Хлопоты по продвижению документа были возложены на бывшего помощника управляющего КВЖД по гражданской части генерала М. Е. Афанасьева, который имел большие связи в китайской администрации. Афанасьев несколько раз посещал начальника полиции генерала Юань Цзинькая и других должностных лиц, однако Положение снова не было утверждено.

Документ был в третий раз переделан и упрощен. Теперь Положение направили главноначальствующему ОРВП и 5 октября 1925 г. получили ответ под № 30 с литерой «пи». В резолюции говорилось: «С содержанием обоих прошений и приложения ознакомился. По ним будет объявлено после того, как Главное полицейское управление выяснит и донесет – разрешено ли им было это Общество и в силу каких именно обстоятельств оно в данное время не разрешает проводить сбор пожертвований»{368}. Так этот совершенно не связанный с содержанием ходатайства ответ поставил точку в длившихся почти год хлопотах по официальной регистрации Харбинской епархии.

Несмотря на неудачу в установлении формального статуса Русской Православной Церкви в Маньчжурии, архиепископ Мефодий охарактеризовал отношение к Церкви местных китайских властей как «благожелательное». В своем письме митрополиту Антонию (от 4 мая 1925 г.) он писал: «Китайцы относятся с большим уважением к православной вере, к епископам и вообще к служителям Церкви. О китайцах сложилось убеждение, что они индифферентны к религии. Это напрасно. Они только неряшливы и небрежны в делах своей веры, как и во всем прочем. Я видел их самого главного ученого ламу, которому оказывали почет все китайские власти. Грязная одежда, почти точь-в-точь похожая на греческий покрой рясы, и в довершение с заплатами. Китайские власти оказывают большую поддержку Церкви и правым элементам, но, к сожалению, их малокультурность и взяточничество являются причиной, почему они не могут сделать всего, что могли бы сделать для Церкви. Имеет в данном случае большое значение еще примитивный склад мыслей китайца». Здесь же владыка сделал интересную приписку: «Как на пример уважительного отношения китайцев к христианской вере и христианам можно указать на следующее обстоятельство. В Харбине на вокзале со времени постройки дороги находится икона свят[ителя] Николая. Когда пришли большевики, нашлись иуды-предатели русские, которые, желая выслужиться перед большевиками, предложили Управляющему отдать распоряжение вынести икону. Но за святыню вступились китайцы, категорически заявившие: “Эта старика 25 лет стоит, нам работа помогайла, его Ваша касайся не нады”, и св[ятая] икона осталась на своем месте»{369}.

Обзор церковной жизни Маньчжурии с 1923 по 1925 г. можно заключить следующими выводами.

В 1923–1924 гг. церковная жизнь русских эмигрантов в Харбине нарушалась по двум основным причинам. С одной стороны, распространение советского влияния и антихристианское движение в Китае приводили к осложнениям в отношениях с властями, с другой – в церковное управление и жизнь вмешивались революционно настроенные церковные реформаторы в лице настоятеля посольской церкви в Токио протоиерея Петра Булгакова и проживавшего в Харбине священника Иннокентия Серышева. При этом деятельность обеих враждебно настроенных к Православной Церкви сторон в большей или меньшей степени была связана с Коминтерном. Со стороны церковной оппозиции к такому сотрудничеству был напрямую причастен священник Серышев, занимавшийся пропагандой искусственного языка эсперанто, который он выдавал за язык Коминтерна. Свободу действий церковных оппозиционеров значительно облегчали личные связи Серышева с главой Харбинской епархии архиепископом Мефодием.

В период усиления советского влияния в Китае в 1924–1925 гг., после признания СССР Китаем и установления совместного советско-китайского контроля на КВЖД, положение Русской Православной Церкви в Маньчжурии заметно ухудшилось, начались преследования не только светских, но и церковных деятелей, подозревавшихся в несогласии с новым режимом. В самой эмигрантской среде, в которой преобладали монархические настроения, также не было единства.

Нестроения в Харбинской епархии были вызваны и различным отношением духовенства и паствы к деятельности правящего архиерея. Большинство православных эмигрантов критиковали архиепископа Мефодия и назначенный им новый Епархиальный совет. Недовольство главой епархии доходило до предложений о его смещении и назначении другого архиерея. Несмотря на такую крайне неблагоприятную обстановку, архиепископ Мефодий усердно совершал свои труды по управлению епархией, искал возможность облегчить положение православных приходов, полностью лишившихся правовой защиты в чужой стране. Однако его заботы по закреплению юридического статуса Харбинской епархии оказались безрезультатны, Русская Православная Церковь в Маньчжурии так и не получила официальной регистрации местных властей.

В 1926 г. Русская Православная Церковь Заграницей пережила первое отразившееся в официальных документах размежевание в среде своего епископата, повлекшее за собой длительный период юрисдикционных конфликтов. Это разделение явилось следствием целой цепочки событий, которые затрагивали самые основы существования Зарубежной Церкви.

В 1925 г., после кончины Патриарха Тихона, Зарубежная Церковь вновь оказалась перед проблемой изменений в церковном управлении. На очередном Архиерейском Соборе, состоявшемся в мае 1926 г., главными вопросами, в обсуждении которых участвовали дальневосточные иерархи, были:

1) вопрос о признании митрополита Крутицкого Петра (Полянского) Местоблюстителем Патриаршего Престола;