Первое и, по сути, единственное глубокое исследование, посвященное церковной жизни дальневосточной эмиграции, было издано за границей только в начале XXI в. – это книга С. С. Троицкой о храмах и духовенстве Харбинской епархии{5}. При составлении книги автор опиралась на труд современника событий Е. Н. Сумарокова{6} и использовала много новых, в том числе документальных, сведений, которые она обобщила и систематизировала.
Не так полно, фрагментарно, тема церковной жизни дальневосточной эмиграции отразилась и в некоторых работах зарубежных историков РПЦЗ{7}, а также в трудах китайских исследователей{8}. Наибольший интерес представляют труды клириков Русской Православной Церкви Заграницей – протоиерея Николая Артемова и священника (ныне протоиерея) Серафима Гана. Первый из авторов в своих работах обращается в основном к вопросам церковного управления за границей. Он первым из современных исследователей указал на то, что документ, ставший каноническим основанием существования РПЦЗ, – постановление Всероссийской Церковной Власти № 362 от 7/20 ноября 1920 г. – был переправлен в ВЦУЗ из Китая{9}. Второй автор является составителем жизнеописания одного из выдающихся представителей харбинского духовенства архиепископа Ювеналия (Килина), в 1920-е гг. бывшего настоятелем Казанско-Богородицкого мужского монастыря в Харбине. Жизнеописание предваряет исторический очерк, включающий рассказ об основании Харбинской епархии и документальные свидетельства, подтверждающие каноничность ее существования. Очерк в основном охватывает период управления епархией первого харбинского архипастыря – митрополита Мефодия (Герасимова).
Отечественная историография, которая традиционно делится на два периода: советский (1920–80-е гг.) и постсоветский (с начала 1990-х гг. по настоящее время), также не имеет самостоятельных исследований, затрагивающих вопросы церковной жизни русской эмиграции на Дальнем Востоке. В советское время светские авторы писали о Церкви мало и с позиций жесткого идеологического противостояния{10}, а церковные историки были сильно ограничены в своих возможностях объективного изложения фактов и событий церковной жизни. Так, например, в 6-томном сборнике биографий российских иерархов с 1893 по 1965 г., изданном митрополитом Мануилом (Лемешевским){11}, полностью отсутствуют сведения о репрессиях советского времени.
В постсоветский период, когда для исследовательской работы были открыты ранее недоступные материалы, хранившиеся в архивах и библиотеках России и других стран{12}, и стали появляться документированные исследования по истории дальневосточной ветви русской эмиграции, тема церковной жизни по-прежнему оставалась периферийной. Если о ней и писали, то в основном это касалось Духовных миссий в Китае, Корее и Японии{13}. О церковной жизни Маньчжурии, и прежде всего Харбинской епархии, говорилось немного, с упоминанием одних и тех же событий и фактов{14}. В ряду общих работ по истории православия в Китае, в том числе Харбинской епархии, можно выделить только труды священника-миссионера (ныне протоиерея) Дионисия Поздняева, основанные на малодоступных для других исследователей документах{15}.
Следует отметить, что большинство светских авторов нередко допускают ошибки в интерпретации фактов, имеющих отношение к Православной Церкви. Это связано, как правило, с дефицитом знаний в области церковной жизни. Так, например, в работе А. А. Хисамутдинова «По странам рассеяния» есть глава «Русские эмигранты-христиане в Китае», где автор представил свою версию событий, происходивших в Харбинской епархии. Имея доступ ко многим зарубежным архивам, в которых хранятся периодические и другие издания русской эмиграции, он привел много важных свидетельств о церковной жизни беженцев в Китае, но интерпретировал их неверно. Так, он сравнил православные братства с католическими орденами{16}, затем не совсем ясно изложил некий процесс, обозначив его как «реорганизацию епархии», которую якобы проводил архиепископ Мефодий по решению Заграничного Синода. Эту «реорганизацию» он связал с конфликтом, но при этом не объяснил кого с кем, тогда как речь должна была идти о конфликте архиепископа Мефодия с Харбинским Епархиальным советом.
Другой пример. В книге известного российского китаеведа Г. В. Ме лихова «Российская эмиграция в Китае (1917–1924 гг.)» на основе большого количества ценных документов и материалов составлена отдельная глава, посвященная истории Русской Православной Церкви в Китае. Но даже у такого авторитетного исследователя встречаются высказывания, которые могут ввести в заблуждение несведущего читателя. Так, Сремские Карловцы, где пребывал Архиерейский Синод РПЦЗ (Карловацкий Синод), он переименовал в Загреб, Харбинскую и Пекинскую епархии назвал митрополиями.
Не менее важно отметить и устойчивую тенденцию в стремлении некоторых исследователей политизировать церковную историю, показать Церковь прежде всего социальным институтом, а епископов, особенно наиболее заметных из них, политиками. В данном случае очень показательны работы биографического характера.
С начала 1990-х гг. наряду с комплексными исследованиями по истории русской эмиграции, в том числе в Китае, стали появляться многочисленные публикации, посвященные известным деятелям Белого движения, представителям науки и культуры русского зарубежья{17}. Тогда же церковные историки обратились к жизнеописаниям подвижников и священнослужителей, пострадавших во время гонений{18}.
В 1920-е гг. в среде русских эмигрантов Дальнего Востока большой известностью пользовался епископ Камчатский Нестор (Анисимов), впоследствии митрополит, поэтому его биография не могла не привлечь к себе внимания исследователей. В современных книжных публикациях и интернет-изданиях по сей день встречаются отдельные спорные высказывания о личности иерарха, источником которых, как правило, стали более ранние сообщения, появлявшиеся под влиянием идеологии (советской или антисоветской){19}. За архиереем закрепился образ не только «врага советской власти», но и видного политического деятеля, монархиста.
Примером такого подхода могут послужить работы многолетнего биографа митрополита Нестора С. В. Фомина. Так, в своих публикациях, посвященных митрополиту Нестору, С. В. Фомин рассказывает о пребывании архиерея в Омске осенью 1919 г. с «особой миссией». Он утверждает, что, прибыв в Омск, епископ Нестор явился к адмиралу А. В. Колчаку, как к Верховному правителю России, с благословением Патриарха Тихона на вооруженную борьбу с большевиками и передал ему икону «раненого Николы»{20}, которую якобы послал Патриарх{21}.
Этот рассказ автор основывает на записках личного адъютанта Колчака ротмистра В. Князева. Помимо сюжета о благословении с иконой в них приводится письмо Патриарха Колчаку, в подлинности которого сомневается, однако, и сам С. В. Фомин. Кроме того, в тексте воспоминаний адъютанта ничего не говорится о епископе Несторе. По сообщению Князева, «Патриаршее благословение» – фотографию иконы «раненого Николы» и письмо – в Омск привез не он, а некий священник. Причем случилось это в первых числах января, когда епископа Нестора не могло быть в Омске (он приехал туда не ранее августа 1919 г.). Священник, по словам ротмистра, был в костюме бедного крестьянина, с мешком на спине, и письмо для безопасности было зашито в подкладке его крестьянской свитки. Фотография была очень маленькой, величиной «с ноготь пальца», и поэтому ее отправили в Пермь для увеличения. По утверждению автора воспоминаний, именно в Перми эта увеличенная фотография и была преподнесена адмиралу Колчаку «как освященный и благословляющий Образ Чудотворца – Патриархом Мучеником Тихоном». Событие происходило «при большом собрании народа освобожденного города, городских и военных властей, генералитета, иностранных войск и представителей дипломатического корпуса». На обороте иконы была сделана надпись: «Провидением Божиим поставленный спасти и собрать опозоренную и разоренную Родину, прими от Православного града первой спасенной области дар сей – Святую Икону Благословения Патриарха Тихона. И да поможет тебе, Александр Васильевич, Всевышний Господь и Его Угодник Николай достигнуть до сердца России Москвы»{22}.
