Письмо епископа Нестора было заслушано на заседании Зарубежного Синода 3 (16) января 1926 г. В ответ на него Синод принял решение – благодарить Камчатского епископа за организацию в Харбине Кружка ревнителей и сестричества и благословить его дальнейшую деятельность.
Очередное послание от Заграничного Синода дальневосточные епископы получили в апреле 1926 г. В письме из 15 вопросов, назначенных к обсуждению на очередном Архиерейском Соборе, указывалось на необходимость подтвердить существование нынешней формы управления Русской Православной Церкви Заграницей во главе с митрополитом Антонием и выражалось пожелание предоставить последнему свой голос на Соборе{381}. Программа Собора прилагалась. Первым пунктом в ней значился доклад о состоявшемся признании митрополита Петра Местоблюстителем Патриаршего Престола.
В документах Архиерейского Собора 1926 г. по этому вопросу содержатся отзывы шести иерархов, из них четыре от проживавших в Китае{382}. Положительные ответы прислали архиепископ Мефодий и епископ Мелетий. На Соборе было также учтено мнение епископа Камчатского Нестора, который первым высказался о признании митрополита Петра в своем письме от 11 октября 1925 г. В отличие от харбинских архипастырей, архиепископ Пекинский Иннокентий высказал особое мнение: «Едва ли можно рассуждать по сему вопросу, так как Церковь Русская лишена возможности управляться самостоятельно. Митрополит Петр в тюрьме, очень возможно, что и митрополит Сергий{383} передаст полномочия третьему лицу»{384}. Глава Пекинской Миссии настаивал на том, что «все православные заграничные русские епархии, отторгнутые от своей Матери Русской Церкви, должны признавать одного главу – Российского Патриарха или его Заместителя за границей, в каком бы государстве они ни находились». Такое положение, считал он, должно сохраняться до тех пор, «пока какая-либо Церковь в каком-либо государстве не будет господствующей», тогда национальная Церковь сможет иметь «своего национального главу»{385}. Это мнение начальника миссии поддержал и его викарий – епископ Шанхайский Симон.
Таким образом, из пяти проживавших в Китае архиереев только трое признали Местоблюстителя, тогда как двое воздержались, выразив особое мнение о необходимости местоблюстительства за границей.
Второй пункт программы Собора касался общих вопросов по управлению Русской Православной Церковью и отношения заграничных иерархов к возможности передачи прав главы всей Русской Церкви митрополиту Антонию. По этому вопросу харбинские архиереи по-прежнему высказывались за подчинение Всероссийской Церковной Власти через Зарубежный Синод{386}. Верность своим убеждениям сохранял и архиепископ Иннокентий, который настаивал на передаче прав Первоиерарха главе Зарубежного Синода.
Три пункта программы Собора касались обновленческих нововведений: 1) о новом стиле, женатом епископате и второбрачии духовенства, о времени празднования Пасхи; 2) об отношении к созываемому Вселенским Патриархом на Афоне «Вселенскому Собору»; 3) о Московском лжесоборе{387}. По всем этим вопросам дальневосточные архиереи единодушно высказались против.
Зарубежные епископы должны были дать ответ еще на один крайне важный для русской эмиграции вопрос, а именно о разрешении общественного моления за великого князя Кирилла Владимировича как за императора.
В 1926 г. одним из главных событий в общественно-политической жизни русской эмиграции стал Российский Зарубежный съезд, явившийся последней попыткой объединения всех антибольшевистских национальных сил в борьбе за освобождение России от большевизма. Съезд состоялся с 4 по 11 апреля 1926 г. в Париже при участии 400 делегатов, представителей русских диаспор из 26 стран. Инициаторами и самыми активными его участниками были монархисты за исключением так называемых «легитимистов» – сторонников великого князя Кирилла Владимировича, видевших в его лице законного русского царя.
Большинство белоэмигрантов относились к великому князю без особой симпатии, на что имелось две причины. Старейший член Дома Романовых великий князь Кирилл Владимирович – сын великого князя Владимира Александровича (сына императора Александра II) и двоюродный брат императора Николая II – в 1907 г. в связи с вступлением в брак, нарушавший законы империи и церковные каноны{388}, был лишен вместе с возможным потомством права на престолонаследие (резолюция императора от 15 января 1907 г.). Однако во избежание общественного скандала это отрешение почти два года держалось в тайне, после чего «неполноценный» брак великого князя все-таки был признан{389}. Но основной причиной его недоброй репутации являлись не трудности семейного положения. Ему не могли простить предательского поведения во время февральского переворота 1917 г., когда великий князь снял своих гвардейцев с охраны царской семьи и привел их в распоряжение революционной власти. В июне 1917 г., когда царская семья находилась под арестом, он уехал с семьей в Финляндию и затем в Германию.
В 1922 г. великий князь объявил себя «Блюстителем Государева Престола»{390}, что вызвало несогласие большинства членов Дома Романовых. В ноябре 1923 г. он вынужден был отказаться от звания Блюстителя, и таковым оставалась вся Семья, возглавляемая вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Вопрос о престолонаследии откладывался до возвращения в Россию. Однако уже в августе 1924 г. Кирилл Владимирович издал манифест, в котором объявил себя единственным законным правопреемником российского императорского престола с присвоением титула Императора Всероссийского. Американский историк Д. Стефан утверждает, что к этому шагу подтолкнуло великого князя честолюбие его жены. В ответ на манифест вдовствующая императрица Мария Федоровна ответила заявлением от 21 сентября (4 октября) 1924 г., в котором заявила о преждевременности появления нового императора. В ней еще не угас последний луч надежды на то, что ее сыновья и внук живы{391}.
Одновременно с изданием манифеста Кирилл Владимирович обратился с посланием к главе Зарубежного Синода, в котором испрашивал благословения на свое служение родине в качестве государя. Тогда же в Синод начали поступать обращения некоторых монархических организаций и отдельных лиц с просьбой разрешить духовенству поминать Кирилла Владимировича как императора, его жену как императрицу, а сына как цесаревича. Осенью 1924 г. эти документы были представлены на соборное обсуждение. Зарубежные иерархи единогласно постановили считать издание манифеста великого князя неблаговременным. В соборном постановлении указывалось, что Архиерейский Собор не является голосом всей Российской Церкви и потому не вправе решать вопрос о признании кого бы то ни было императором, а также что «Церковь может дать свое благословение на вступление на престол всероссийский, только зная волеизъявление на сие всего русского народа»{392}. Десятью голосами против четырех не было утверждено и прошение о поминании Кирилла Владимировича, его супруги и наследника как императора и его семьи. Таким образом, церковные иерархи поддержали членов династии, считавших претензии великого князя несвоевременными.
В целом в эмиграции никто не оспаривал прав Кирилла Владимировича на престолонаследие, но он был столь непопулярен в белоэмигрантской среде, что его притязания отвергло большинство монархистов. Белая эмиграция стремилась к объединению, но не вокруг самопровозглашенного императора. Возглавить русское национальное движение был призван великий князь Николай Николаевич, пользовавшийся в среде эмигрантов непререкаемым моральным авторитетом.
