У небольшой арки ждала группа, пока тамошние священники отложат свои книги и молитвы и откроют железные ворота. Ржавые петли заскрипели, требуя смазки, когда они открыли решетку. Пинч едва обратил на них внимание, пока не увидел среди них женщину с взъерошенными волосами — Лиссу из Храма Повелителя Утра. Он подумывал поздороваться с ней, спросить, как прошли поиски, возможно, даже дать ей понять, что он кого-то подозревает, но не было, ни возможности уединения, ни времени. Вместо этого он просто откинул капюшон, чтобы она могла видеть его лицо, подмигнул ей и приложил палец к губам. Она практически подпрыгнула от неожиданности и выдала свои мысли, но это не имело большого значения. Пинч просто хотел, чтобы она почувствовала себя заговорщицей, чтобы еще глубже завлечь ее в свою паутину.

Они с Клидисом оставили своих лошадей и телохранителя прямо за воротами, и командир охраны приказал людям присмотреть за животными и немного выпить. — Чего вы боитесь? — пожурил престарелый герой. — Сейчас день. Мы будем в достаточной безопасности.

Район старых трущоб был не очень большим, и смерть была популярным времяпрепровождением в Анхапуре — чужая смерть предпочиталась собственной. Мертвецы были втиснуты в пространство так плотно, что проходов между склепами едва хватало, чтобы через них могла пройти команда носильщиков похоронной процессии. Между могильными плитами не было ни решетки, ни тропинки. На их маршруте вся организация пространства была кучей детских кубиков. Путь шел прямо, разветвлялся и постоянно менял направление. В попытке выжать больше места для почитаемых усопших, склепы стояли на склепах. Лестница внезапно свернула на другую дорожку, которая проходила вдоль крыши мавзолея, минуя запечатанные ниши с еще большим количеством тел.

Орнамент на каждом надгробии был таким же бессистемным, продиктованным модой десятилетия и тем, что семья могла себе позволить. В одном темном углу фонтан постоянно выплескивал пузыри мелодии, любимой кем-то в прошлом веке, а теперь скорее дани искусству какого-то волшебника. Из щелей вокруг двери склепа пробивались лучи бесконечного солнечного света изнутри — лучшая защита от вампиров и мертвецов, какую Пинч когда-либо видел. Резная горгулья с отвратительным лицом, установленная над другой дверью, громко выла о грехах всех, кто был похоронен внутри. Пинч остановился немного послушать, довольно впечатленный перечислением злодеяний, пока Клидис раздраженно не подтолкнул его продолжать движение.

Они углубились на значительное расстояние, когда узкая тропинка вывела их в невероятный внутренний дворик, небольшой, но, тем не менее, пугающе пустой. Здесь ничего не было открыто, поэтому это пространство было воплощением бросающегося в глаза высокомерия.

С одной стороны, конечно, была королевская гробница. Ни одна другая семья не могла бы владеть такой недвижимостью в этом тесном некрополе. Сам мавзолей был воплощением сдержанного стиля, демонстрируя свой изысканный вкус в отличие от своих кричащих соседей. Другие склепы вокруг площади, все принадлежащие  знатным семьям, щеголяли отвратительными монстрами, кричащими многоцветными цветами и увитыми железным плющом. Они представляли собой мешанину стилей на протяжении веков. Если бы Пинч захотел, он мог бы прочесть вкусы Анхапура, как они менялись на протяжении многих лет.

Клидис сел на скамейку, предусмотрительно предоставленную кем-то из родственников на случай, если их дорогой усопший захочет встать и немного погреться на солнышке. Старик, сутулый и морщинистый, казался частью пейзажа. Он поигрывал своим мечом, как это было у него обычно, когда он был вынужден ничего не делать, кроме как ждать. Ожидание плохо подходило ему; когда-то он был человеком действия, и привычка к терпению давным-давно покинула его.

— Ну, вот. Ты проводил меня так далеко, чтобы посидеть?

— Жди своего часа, вор.

Пинч вздохнул и прислонился к стене. Зная, что они должны ждать, он мог бы заняться делом. Половина его карьеры состояла в том, чтобы одним глазом смотреть в цель, а другим постоянно следить за констеблями. Он выудил из кармана два комплекта  игральных костей и потренировался в бросках, бросая сначала один набор, а затем ловко меняя его на другой.

Так прошло некоторое время, пока старик не задремал на нагретой солнцем скамейке. Как раз в тот момент, когда Пинч подумывал о том, чтобы забрать кошелек и кольца камергера, дверь в королевский склеп со скрипом отворилась.

— Джанол, прошло много времени.

Кровь ледяными каплями стекала по позвоночнику Пинча.

— Никакого приветствия?

Это был голос, который заморозил его, басовитое рычание, в котором каждое слово было четко произнесено. Он не слышал этого голоса пятнадцать лет. Он был другим, немного тоньше и с придыханием, но ошибки быть не могло.

Он даже не ожидал, что когда-нибудь услышит его снова.

— Манферик?

Из глубины гробницы донесся сухой смешок. — Ваше Высочество, Король Манферик, мой неблагодарный подопечный.

— Вы... мертвы. Или вы должны быть таким.

Последовала долгая пауза. — «Что, если это я мертв? Смерть — это всего лишь еще один вызов».

Пинч с трудом сглотнул. Возможно, во второй раз в своей жизни, по крайней мере, с тех пор, как он стал достаточно взрослым, чтобы ценить свои чувства, Пинч испугался. Глубокий, жесткий сдавливающий животный страх. Это было похоже на холодную змею, обвившуюся вокруг его горла, сдавливающую легкие, пока ему не стало трудно дышать.

— Иди сюда. Темная фигура придвинулась ближе к открытому дверному проему, всегда стараясь избегать лучей света.

Пинч яростно замотал головой, отвергая это предложение. Он не собирался уходить в темноту с этой штукой. Живого Манферика было достаточно, чтобы прогнать его; не-мертвый, если Манферик действительно был мертв, мог быть только хуже.

— Изложи мне свое дело, — прохрипел мошенник, изо всех сил стараясь казаться смелым.

— Я наблюдал за твоими успехами, сынок. Манферик всегда называл своего подопечного «сынок». Пинч никогда не был уверен, было ли это насмешкой или сделано просто для того, чтобы позлить истинных сыновей Манферика. Это, конечно, была не любовь. Тогда в короле ее не было  ни грамма, и уж точно ничего не осталось и сейчас. — Я тобой гордился.

— Я и не пытался. Чего ты хочешь? Мошенник сдерживал страх своим бахвальством.

Тень внутри вздохнула. — И я надеялся, что это будет теплое и трогательное воссоединение. Мне нужен вор.

— Почему я? В Анхапуре их десятка два, и многие из них не хуже меня. Пинч врезался во что-то твердое позади себя. Он отпрыгнул, но это был всего лишь столб.

— Мне нужен кто-то незаметный и без связей здесь, в Анхапуре. Ты.

Пинч предположил, что это была ложь. В жизни Манферик никогда не был таким прямолинейным.

— Ты должен украсть Чашу и Нож.

Чаша и Нож! Символы королевской прерогативы Анхапура и два самых священных артефакта в городе. Только благодаря им, один из четырех принцев смог бы претендовать на трон Манферика. Теперь Пинч начинал понимать, почему Клидис затягивал церемонию. Клидис и Манферик, или, что более вероятно, Манферик и Клидис, что-то замышляли.

— Это не помешает им выбрать нового короля. Они получат своего короля с испытанием или без него.

Голос снова усмехнулся, и Пинчу почудилось, что он слышит отголоски бессердечного веселья.

— Они никогда не узнают. Тебе нужно заменить их другим набором. Другими Чашей и Ножом. Они у меня здесь. Клидис организовал их изготовление. Зайди и забери их.

Пинч был непоколебим. — Вынеси их наружу.

Темный склеп отозвался резким шипением. — Это было бы трудно. В будущем времени.

— Тогда поставь их на свет.

Угольно-серый сверток едва проскользнул в свет, лившийся через приоткрытую дверь. Ни руки, ни ноги не было видно.

— А после того, как я произведу обмен?

— Отдай все Клидису, — ответил голос из склепа.  Он будет знать, что делать.

— Я работаю на себя. Какая у меня будет добыча?