– Вы с ума сошли?
Вошедшая медсестра стала укладывать меня обратно, и ей это удалось – мое тело, словно студень, неустойчиво тряслось.
– Мне нужно домой.
– Еще чего! У вас сотрясение, вам сейчас вообще нельзя вставать. Помните, что произошло?
– Кажется, да.
– Хорошо. Сейчас все необходимое вколю и позову вашего мужа.
– А?..
– Он уже два часа здесь.
Меня охватило восторженной надеждой. Неужели Бьёрн?!
– Ложитесь, я поставлю вам систему. Аллергия на лекарства есть?
– Нет.
Она проделала все ловко и быстро, а я от нетерпения даже не ощутила иголки.
– Отдыхайте. Повезло вам, что супруг вовремя вернулся с работы. С давлением шутки плохи!
– Что?
– Вы упали с крыльца и сильно ударились. В следующий раз пейте таблетки, чтобы голова не кружилась, а еще лучше обследуйтесь.
Боже, а вдруг это Фроуди меня сюда засунул и представился моим мужем?
– Спасибо, – тихо сказала я, и женщина вышла.
Через минуту в дверь без стука зашел Мун. Облегчение смешалось с разочарованием, и я выдавила улыбку.
– Привет, «муж». Как ты? Где Любима и Ариэль?
Мужчина сел на край постели и осторожно обнял меня.
– Они в порядке. Бога ради, Таиса, что произошло? Это Фроуди с тобой сделал?!
– Я упала с крыльца по его вине, да. – Голова была чугунной, и стало подташнивать. – А еще ранила одного из тех шестерых… то есть четверых… что с ним пришли. И, кажется, они меня ударили… – Словно в бездну упала – никакого отклика памяти! – Или он ударил… Не помню! Я вообще не уверена в том, что видела.
Мне стало страшно.
– Позвать врача? – заволновался Мун.
– Нет! Расскажи, что произошло с вами? Как Любима и Ариэль?
– Мы не могли пробиться в долину через полосу грозы, а, когда я их там высадил и полетел обратно – корабль словно с ума сошел. Где-то в двенадцать я прибежал в усадьбу и нашел тебя на постели. Двери были нараспашку, в комнате словно звери друг друга драли… Я чуть с ума не сошел, думал, это твоя кровь на стенах.
– Боже…
– Ты точно не помнишь, что произошло?
Я начала рассказывать, как сидела с ружьем на крыльце, потом воссоздала наш диалог с капитаном… Дальнейшее плыло, сокрытое чернильно-синим холодом.
– Я выстрелила, но не помню, в кого! И в меня, кажется, стреляли…
– У тебя нет пулевых ранений. Я не понимаю… Где Фроуди и его люди? Как ты оказалась там одна, если они приходили?
– Не знаю. Не помню… Черт, как же трудно думать! Ты лучше возвращайся к девочкам. Я жива и скоро поправлюсь. Скажи Любимке… Ох! Скажи, что мама ее любит.
– Предлагаешь бросить тебя здесь?
– Именно. Если Фроуди пропал так внезапно – он вряд ли скоро вернется. Если он погиб – не вернется никогда.
– Но кровь, Таиса! Кто и с кем сражался? Возможно ли, что ты убила капитана?
– Знаю, что способна ударить, но вот убить… Нет. Тем более их было пятеро!
– Ты путаешься, милая.
– Да. Мне нехорошо.
Мун стремительно выскочил за дверь и вернулся с врачом. Все, что после, для меня было кошмарным сном. Еще сутки или больше пришлось лежать, страдая от дурноты, потом я смогла встать, а через два дня, несмотря на протесты врачей, вернулась домой. Не могла же я и дальше заставлять дочку ждать, тем более что везти ее в больницу Мун не рискнул.
– Мама-а-а!!!
Любима зарыдала, и попыталась попасть ко мне на руки, но я обняла ее, стоя на коленях. Мы долго прижимались друг к другу, и мне было горько и сладко. С ней все хорошо, а мои раны скоро заживут. Фроуди исчез – и ладно. Главное, что мы с Любой вместе. Она была моим солнышком, моей частичкой и частичкой Бьёрна.
– Лучка болить, – диагностировала малышка, тыкая пальчиком гипс. – Мама бо-бо!
– Скоро пройдет, – сказала я, и долго гладила дочку по голове – на большее просто не было сил.
Дома все было как всегда, и Мун уже отмыл стены и вернул на место мебель. Я проверила ружье – пусто. Кажется, я стреляла один раз, тогда где второй патрон? Пистолет тоже был пуст, и это пугало куда больше, ведь он был заряжен боевыми.
– Ложись и отдыхай, – сказала Ариэль. – Мы с Муном позаботимся обо всем.
Мне не хотелось спорить. Любима пообедала и уснула у меня под боком, а потом не отходила весь вечер. Только яркие кубики отвлекли ее, и я пошла в сад – искать следы терронцев. Было страшно обнаружить могилы или сваленные кучей тела, но их не было, и лесные тропы оставались нетронутыми. Разве что та, что вела к пляжу, хранила следы больших ног, но кто и куда шел, я не поняла. Терронцы словно испарились, и даже Мун не смог до конца разобраться в произошедшем.
– Здесь была драка – это точно, – хмурясь, сказал он. – Дрались несколько человек, и делали это яростно. Трудно сказать, кто и кого бил… Но что не ты – точно.
– Почему?
– У тебя было бы больше синяков и ссадин. Если ты била – то кулаками, а на костяшках нет повреждений. Нет их и на лице, кроме как оцарапанный нос – следствие падения с крыльца.
– Но пистолет…
– Да, здесь стреляли. Я нашел четыре гильзы. И ты не говорила, что в доме есть боевые патроны.
– Прости, не придала этому значения. Пистолетом ни разу не пользовались, и бабушка всегда подшучивала над дедом, что он зря остерегается – в округе в помине нет злодеев, кроме соседа дяди Шуры, когда перепьет. Но его всегда было достаточно напоить рассолом…
Мун не сдержал смешка.
– Есть еще запасы?
– Да, в кладовке. Там в стене сейф.
– Ясно, – рассмеялся мужчина. – Мне нравится подход твоего деда к делу. Я продолжу осматриваться, и на всякий случай установлю защиту вокруг дома. Ты не против?
– Только «за».
Мне было тревожно, дурацкий гипс мешал заниматься домашними делами. Хорошо еще, не пострадала правая рука. Любима ходила за мной хвостиком, цеплялась за локоть, но спустя неделю снова стала играть одна или с Ариэль. Она рассказывала, как они с тетей ночевали на озере, восхищалась «водичкой в звездочку», но я-то знала, что малышка долго плакала перед тем, как уснуть.
Мун, как и обещал, установил на всех тропах сигнальные растяжки, которые возвестили бы о приближении людей. Едва мы покончили с ними, как погода начала портиться, и в свои права медленно вступили осень. До Любиминого дня рождения оставался месяц, и Ариэль должна была скоро родить. Чувствовала она себя превосходно, и раз в неделю посещала специальные курсы вместе с Муном. Конечно же, они выбрали партнерские роды и смогли найти хорошего врача.
Я впала в устойчивую, прочную депрессию. Если Любима была рядом – мы смеялись, играли, гуляли под дождем в цветных резиновых сапогах. Стоило дочке уснуть или переключиться на дядю с тетей – и я сникала. В качестве лекарства от тоски старалась заниматься всем подряд, главное, что упорно и длительно. В одной из комнат мы устроили мини-спортзал, повесили грушу. Зажившей ногой я колошматила ее, ожидая, когда можно будет применять и пальцы. Гипс уже сняли, но конечность нельзя было напрягать.
А дождь все не сдавался, и погожие дни пропали в серой пелене туманов. Я занималась заготовками, попутно размышляя о жизни. Когда Элиас похитил меня, все сломалось. Теперь не было смысла возвращаться к учебе, мое рабочее место заняли, и, хотя продуктов хватало, я чувствовала себя стесненной, изредка заходя в магазин и покупая что-то для Любимы на деньги Ариэль. Сестра возмущалась:
– Мы совершенно бесплатно живем в твоем доме и кормимся с твоего огорода, и ты еще чувствуешь себя должницей?
Да, я чувствовала. Они и так многое для меня делали. Мама с папой, завалившие внучку самыми интересными и качественными игрушками, тоже тратились: то зимняя куртка, то велосипед, то большая говорящая кукла. Я пыталась как-то намекнуть, что Любе хватает пары зверушек и коробки кубиков, но сама точно также зависала в магазине игрушек, любуясь на конструкторы, паззлы, упаковки фломастеров и кукол в шикарных платьях.
У меня были скромные накопления, но оформить пособие для ребенка я не могла – Бьёрна-то супругом не укажешь, а признавать, что Любима незаконнорожденная, мне не хотелось. Не хватало ей прочерка в графе «отец»! Когда дочке требовался осмотр, мы звали соседку, бывшую когда-то заведующей детской поликлиникой. Что и говорить, она оказалась понятливой и доброй, и не приставала с расспросами, отчего такую маленькую все никак не сводят в больницу. Впрочем, в этом и не было необходимости – Любима вообще не болела, не считая соплей, когда резались зубы.
