– И что же ты им дашь? – снова подал голос он.

– Это не важно, главное, чтобы они согласились помочь. Вожак Зарим обещал, что за вещь, представляющую столь большую ценность, мне даже небольшой корабль помогут снарядить.

– Что же ты для группировки сделала? – хмуро спросил мужчина. – Такими вещами не разбрасываются.

Я подняла на него глаза:

– Недоверие в твоем голосе убивает всякое желание с тобой дальше разговаривать, Бьёрн. Я сделала, что должна была.

На глаза снова навернулись слезы. Сейчас он был для меня чужим, и смотрел как на чужую. А вдруг Элиас был прав насчет него? Вдруг Бьёрн прилетел только ради дочери? Между нами разрасталась бездна.

Мы ехали молча, и я размышляла, как буду вести себя с Маррогом. Почему-то не осталось тревоги за плюхня и Хадру с Гарожем. Сейчас важнее всего было довериться Зариму, утверждавшему, что ради маленькой невзрачной штуковины его брат сделает для меня что угодно.

Я не просила есть, хотя и проголодалась. Из вредности я и жажду терпела до последнего, но спустя пару часов все же допила воду из фляги. Машину трясло, майка намокла. Грудь болела, и я, не выдержав, попросила об остановке.

Зайдя за ближайшую дюну, я первым делом отдышалась. Вот он, Бьёрн, снова рядом, снова могу его коснуться. И хочу этого, но гордость не позволяет сделать первый шаг. Да и он тоже не горит желанием заключить меня в объятья.

Наверное, это была моя вина. Не стоило встречать их яростной ненавистью, не надо было поддаваться чувствам. Я вытерла липкие от молока руки о низ плаща и собралась с мыслями. Получится ли узнать, что на сердце у Бьёрна? Смогу ли я посмотреть на Элиаса без желания влепить ему пощечину? И как справиться одной, а, если Бьёрн будет настаивать, принимать ли его помощь?

Да. Я должна была держать себя в руках и больше не плакать при них – никогда. Бэрда вовсе не стану замечать, а Бьёрна, если он сам того захочет, вновь впущу в свою жизнь.

Мне полегчало. До самой стоянки я молча смотрела на пустыню, и, увидев вдалеке серое поселение, приободрилась.

– Мы там передохнем, – сказал Глайм. – А завтра к вечеру доберемся до порта, если повезет. Ты как?

– Все хорошо, – на автомате отозвалась я, хотя от голода стала прозрачной. У меня болели глаза – верный признак истощения. Такое бывало, когда я во время сессии питалась исключительно яблоками.

Глайм кивнул и больше не приставал. Когда мы подъехали, Бэрд тотчас куда-то смотался. Бьёрн не успел подать мне руку – я вышла сама, но споткнулась и потерла лоб. Ох и заработаю мигрень своим выпендрежем!

На талию легла теплая ладонь.

– Тебе нужно поесть и поспать, – сказал Бьёрн.

– Нет.

– Не спорь, а? – раздраженно отозвался он. – Того гляди ветром сдует!

Я хрипло хмыкнула. Смешок был похож на предсмертный вздох старой вороны, но Бьёрн его оценил и улыбнулся – почти также тепло, как раньше.

– Я понимаю, что тебе хочется шкуры с нас спустить, но для этого нужны силы.

– Я уже не злюсь, Бьёрн. А ты?

– На тебя я не злился никогда, Тая. Ты ни в чем не виновата. У тебя рубашка промокла, – сказал он. – Нужна новая?

– Она быстро высохнет, – смутилась я. – Это хорошо, что молоко по-прежнему есть.

– Да.

Он подтолкнул меня к ближайшему дому, в тени которого стояли несколько столов и все до единого трехногие стулья. Я села на один из них и поудобнее расставила ноги, чтобы не шлепнуться. Однако тотчас откуда-то выбежала женщина в черной накидке и начала ругаться на неведомом языке. Прежде я местных жителей отлично понимала, но ее быстрые слова, произносимые резко и злобно, сливались в одно целое.

– Что она говорит? – спросила я Бьёрна.

Тот нахмурился и, прежде чем ответить мне, ответил незнакомке – холодно, спокойно, словно отдавал приказ роботу.

– Не переживай, ей просто не нравится твоя повязка. Она говорит, что недавно здесь были двое с точно такими полотнами. Ей эти люди не понравились…

– Девушка, высокая и красивая! Парень – у него был шрам на щеке? – воскликнула я. – Пожалуйста, спроси ее о них! Они в порядке?

Я нетерпеливо дернула Бьёрна за рукав, и он послушно задал женщине вопрос. Та сморщила нос, махнула ладонью, что-то отрывисто пробурчав. Потом сердито зыркнула на нас и заговорила.

– Они переждали бурю и отбыли некоторое время назад. Хотели взять еды… отказались платить за мясо. Ага, ясно. Сказали, что дорого, а припасы – говенные. Должен признаться, это правда, – сказал Бьёрн. – И мы здесь ничего покупать не станем. Эти люди, они кто? Твои попутчики?

– Хадра – дочь вождя Оазисов, Гарож – он вроде телохранителя.

– Ясно. И почему же этот «телохранитель» позволил тебе переться через пустыню в одиночестве?

– Я сама виновата. Не поймала веревку, потом упустила плюхня. Не вини их, Бьёрн. Они совсем молодые, хотя и родились в пустыне.

– Ты могла погибнуть одна.

Я длинно вздохнула.

– Но я здесь, Бьёрн, и не намерена сдаваться. Если ты хочешь просить меня отсидеться…

– Я бы попросил, но ты упрямая и не согласишься.

– И знаю, что буду права. Это моя дочь…

– Наша, – нахмурился мужчина.

– Хорошо, она наша, а потому мы в равной степени ответственны за ее благополучие. И как ты, интересно, собираешься спасать Любиму, если даже не знаешь, как она выглядит?

– Ты мне расскажешь. Наверняка я узнаю ее.

– По правде говоря, есть одна приметная черта… Но я не скажу, Бьёрн, чтобы ты снова не бросил меня.

– Я не бросал, – сквозь зубы произнес он. – Почему ты не веришь мне?

– Верю, – пробормотала я. – Но у меня нет сил и дальше спорить. Давай просто поедем дальше.

– Ты стала рассеянной, Тая. Мы ведь договорились поесть и поспать.

– А, ну да.

Бьёрн взял меня за плечо и потянул к машине.

– Знаешь, лучше пойдем-ка отсюда. Мне не нравится, как на тебя смотрят.

– Пусть глядят. Мне все равно, – сказала я равнодушно.

И снова Бьёрн нахмурился.

– Тая, мне не по душе твой настрой.

– Я уже сказала, что не могу думать о хорошем. С того момента, как я попала на корабль к Бэрду, вся моя жизнь стала страшным сном. Это он во всем виноват, но… и ты тоже.

Бьёрн вздохнул и усадил меня на заднее сиденье. Хорошо, что Элиас и Глайм куда-то отошли, без них мы могли вести себя почти как прежде. Я уже через минуту поняла, что за надежной стеной печали никак не могу разглядеть прежнего Бьёрна и свои страстные чувства. Их осталось совсем мало.

Когда мужчина дал мне внушительный бутерброд, я проглотила его в два укуса. Бьёрн тотчас протянул мне еще один, я и его умяла с жадностью. Затем последовала каша неизвестного происхождения, а за ней чай, правда, не совсем такой, к какому я привыкла.

– Расскажи, что с тобой было с того момента, как ты оказалась у Бэрда, – попросил Бьёрн. По правде говоря, у меня не было желания все это вспоминать, но мужчина склонился и добавил: – Коротко о главном. Пожалуйста. Это важно.

Пришлось уступить. Я рассказывала отстраненно, как можно быстрее проговаривая самые жуткие мгновения. Лучше бы этого никогда со мной не происходило… Но самым страшным было то, что Бьёрн не собирался меня утешать. Он слушал – и только. Ничего не сказал, не взял за руку. Я так ждала этого, но, наверное, после вспышки гнева и правда заслужила одиночество.

– Где мне можно поспать? – хрипло спросила я.

– Здесь безопаснее всего. Отдохни пару часов, потом поедем дальше.

Я кивнула и, завернувшись в плащ, свернулась клубком на сиденье. Значит, все и правда кончено.

Проснуться выпало в дороге. Я ощутила, что голова моя лежит на чьих-то коленях и распахнула глаза. Радость тотчас угасла – это был Глайм. Он улыбнулся ободряюще, и я натянуто улыбнулась в ответ. Значит, мои догадки подтвердились. Неужели Бьёрн и правда охладел ко мне? Мой гнев был хоть и плохим, но чувством, а вот от его реакции мороз шел по коже. Глядя в затылок Бьёрну, я снова начала закипать. Он мог бы постараться понять! Или ждет, что я стану просить прощения? Но за что? Сам же сказал: я не виновата! Или он говорил одно, а чувствовал другое?