Луч прожектора пронесся над лежащими красноармейцами, словно взмах гигантской косы, и, пролетев до Ораниенбаума, вернулся и задержался на второй цепи, которая или не догадалась, или не захотела лечь в воду.

Иванов оглянулся. Маленькие человеческие фигурки метались на дымящемся ноздреватом льду. Он просигналил им карманным фонариком с цветными стеклами: ложись! Красный свет фонарика, ласковый, как церковное вино, стекал с его пальцев.

Но было поздно. Уже не один, а несколько прожекторных лучей развернули в небе свои мерцающие ленты северного сияния, в свете которых сразу поблекла, потускнела луна. Темнота рассеялась. Иванов увидел у себя под ногами оторвавшуюся от ворота медную пуговицу.

Одновременно все южные форты изрыгнули желтое пламя. Метров за пятьдесят впереди командира полка плюхнулся двенадцатидюймовый снаряд. Иванов услышал оглушительный взрыв и сухой треск льда; и будто вонзили нож в переспелый арбуз — глубокая трещина побежала к берегу. На месте разрыва образовалась широкая полынья, из нее вырвался черный фонтан воды, она доплеснула до лежавших красноармейцев.

Стреляли «чемоданами». Снаряды раскалывали лед. С клекотом пролетая над головами, они разрывались далеко позади, отрезая наступающих от берега.

И снова, в который уже раз, вспомнился Иванову Турецкий вал. Там каждая снарядная воронка была надежным укрытием, здесь же становилась непреодолимым препятствием. Несколько человек попали в воду; один, видимо раненный, тонул без крика; его голова то показывалась над черной водой, то погружалась в нее.

Прожекторы освещали мертвое море, скованное льдом. Иванов видел ровное белое поле, лишенное укрытий; куда ни достигал глаз — ни бугорка, ни кочки, ни рытвины, ни канавы, ни одного предмета, способного прикрыть человеческое тело. Но были на льду и свои преимущества: легче наступать, чем по осенней грязи. Приходилось соображать и приспосабливаться к необычным условиям, и красноармейцы приспособились. Нигде человек так быстро не усваивает урока, как в бою.

«Чем скорее ворвемся в крепость, тем меньше потерь», — билась в голове Иванова неотвязчивая мысль. Лежать на льду на виду противника — преступление. Он вскочил на ноги, закричал, размахивая винтовкой.

— Подымайся! За мной! — и сделал несколько решительных шагов. Полк продолжал лежать. — Коммунисты, вперед! — надрывая легкие, закричал Иванов.

Поднялось человек сорок. Спустя минуту за коммунистами встала первая цепь, за ней поднялись вторая и третья. Остались на льду только неподвижные фигурки убитых.

Командир полка тревожился: что делать, если у самой крепости взорван лед?

— Сигналят! — сказал шагавший рядом курсант с грубо вырезанной из волос прядью на лбу: видно, отослал матери в письме, на память.

— Где?

— Смотрите влево. — Курсант вытянул руку, с рукавицы капала вода.

Александр Иванович увидел чередующиеся огоньки: красный, зеленый, белый, красный, зеленый, белый — условленный сигнал о том, что лед у крепости цел. На душе у Иванова стало легче.

Сигналил, вероятно, Лукашка, ушедший со штурмовой группой. Но не прошло и пяти минут, как сбоку налетел человек на лыжах. Крикнул:

— Ребята, где командир полка?

Иванов узнал сына, откликнулся:

— Здесь, мой мальчик!

Лукашка подбежал к отцу, зашептал ему на ухо:

— Беда. Прямо по курсу вашего движения под лед заложены фугасы. Мы напоролись на них. Едва не подорвались. Надо идти стороной.

Иванов подозвал связных из батальонов, велел немедленно передать комбатам приказ — двигаться левее. Говоря это, он и не подумал, не вспомнил, что люди всегда инстинктивно отклоняются влево, разыскивая дорогу в темноте. Это случалось и с ним: однажды верхом на коне он заблудился в метели, а утром выяснилось, что всю ночь ездил по замкнутому кругу, незаметно для себя натягивая повод влево.

По наступающим открыли огонь корабли. Оставшиеся верными революции форты Красная Горка и Краснофлотский начали обстрел мятежных линкоров.

Справа на тонких стеблях закачались зеленые ракеты. Красноармейцы знали — это бригада Федько просила батареи Красной Горки, отстоявшие отсюда за восемнадцать верст, поддержать ее огнем.

Лед шипел от падающих на него горячих осколков.

Цепи левого соседа не выдержали огня с кораблей, повернули, побежали назад, угрожая опрокинуть и смять полк Иванова.

— Дайте несколько очередей над головой бегущих, — приказал пулеметчикам Александр Иванович.

Люди, охваченные паникой, сбивались в кучки и бежали, лед трещал у них под ногами.

Огонь своих же пулеметов на минуту отрезвил их. Иванов побежал навстречу дрогнувшему полку. Когда начинается повальное бегство, человек, продолжающий идти вперед, невольно бросается в глаза, а к тому же Иванов был на голову выше других. Красноармейцы сначала замедлили бег, потом остановились, повернули назад и с чувством стыда принялись подбирать брошенные винтовки.

— Где командир полка? — гаркнул Иванов.

— Обрушился в полынью и потоп.

— Командиры батальонов?

— Один убит, двое поранены, мучаются на льду. А санитаров нет.

— Передайте по цепи: командование полком беру на себя, — продолжал Иванов. — Вперед, только вперед! Если останетесь на льду или повернете обратно — вас наверняка накроют.

Кто-то запел «Интернационал», революционный гимн подхватили сотни голосов. Оркестр тоже грянул «Интернационал». Его звуки вселили мужество, паника утихла.

На лыжах примчался связной от Фабрициуса, сообщил радостное известие — красноармейцы полка, которым командует Железный Мартын, разметали колючую проволоку и без единого выстрела заняли номерной форт; там целые штабеля снарядов, которых хватило бы на то, чтобы взломать лед от острова до берега. Гарнизон форта сдался без боя. Кто-то из артиллеристов придушил своего начальника; оставшись без командира, матросы береговой обороны отказались сражаться против Красной Армии и подняли руки.

Вскоре тяжелые пушки форта открыли огонь по кораблям мятежников, заставили замолчать «Севастополь».

Красноармейцы, пробежав с полверсты вперед, повеселели — до крепости было рукой подать. Под пулеметным дождем штурмовой отряд саперными лопатами рубил колючую проводку перед фортом № 6. В свете прожекторов проволочные заграждения, казалось, были охвачены белым пламенем; издали они напоминали паутину, в которой, подобно мухам, попавшим в беду, бились темные человеческие фигурки. Иванов уже не раз имел дело с колючей проволокой, он знал, что к ней подвешены порожние консервные банки и стреляные снарядные гильзы, при прикосновении звенящие, как церковные колокола.

Подошла новая цепь; в ней шел Ворошилов, державший в руках куцый кавалерийский карабин. За цепью, спасая честь Балтийского флота, шагал отряд революционных матросов под командованием кочегара Иванова. Много в Красной Армии было Ивановых.

Александр Иванович со своими бойцами был уже у самого острова Котлин, когда раздался невероятный грохот, и справа, там, куда первоначально нацеливался полк, встала хрупкая, стеклянного блеска стена воды: мятежники подорвали заложенные под лед фугасы. В легкие ворвался горячий, отравленный пироксилиновыми газами воздух, люди едва не задохнулись.

Александр Иванович упал (хотелось пустить в ход саперную лопатку, но на льду она была ни к чему), приподнялся на руках, огляделся. Не бегут ли наши?

Обвальный грохот взрыва постепенно затих, и с той стороны, где сработали фугасы, послышались жалобные крики о помощи, — видимо, кто-то попал в воду и, оглушенный взрывом, тонул.

«Может быть, Лукашка?» — пронеслось в голове Иванова.

Он рванулся к темнеющей полынье, и здесь же усилием воли сдержал себя. Бежать на помощь нельзя, нет времени. Главное — с ходу ворваться в крепость и навязать противнику штыковой бой. «Ворваться в крепость! А какова она, эта чертова крепость?» — и Александр Иванович пожалел, что никогда не был в Кронштадте: в знакомом городе воевать всегда легче.

Отдышавшись, Иванов крикнул: